Партион

 Пришлось второй раз вводить препарат, потому что не хватило совсем немного времени, но вскоре на свет появился малыш. Мальчик, который не дышал. Проделать всё то же самое, что с его мамой. Массаж. Только в этот раз всего этим маслом облить. Натереть травой. Он должен был задышать. Всё ведь правильно было сделано, но он не дышал. Лёгкие не хотели раскрываться. Я закутала его в пелёнку. Холодный и тихий. Так ведь не должно было получиться. Не должно. Это всё неправильно. Почему они умирают? Дети должны жить. Они ведь ничего не видели в этой жизни. Неправильно это. Сейчас солнце светит. Днём чудеса случаются. Вот и пусть чудо случится.

 Я и не знала, что дети могут так орать. Он голосил на всю больницу, заставлял всех оборачиваться на нас. Маленький комочек. Живой и горланящий, что не всё ещё потеряно в этой жизни. Скорее всего лекарство начало действовать вот он и ожил. Но хотелось верить, что чудо ещё будет, что оно не первое в эти непростые времена.

 — Забирай своего крикуна, — сказала я, отдавая малыша Рене. Она была сильно измученной, но на губах появилась слабая улыбка. Я же взяла свою сумку. Нужно было умыться, а то от приправы слезились глаза. Впереди ждала работа.

 Меня сторонились, но потом всё-таки принимали помощь. Своячка. Они вкладывали в это слово другое значение: та, кто пришла издалека, но ей можно верить. Своя. Кто-то не хотел помощи из-за моих глаз. Очки где-то потерялись, а искать новые не было времени. Кто-то наоборот доверял только из-за этого. Я видела с каким удивлением, недоверием, злостью смотрели на меня мои соотечественники. Для них я стала чужой. Переживала ли я по этому поводу? Нет. Мне нужно было работать, а не переживать.

 Солнце клонилось к закату. Этот безумный день закончился. Я вышла на крыльцо чёрного хода. Нужно было немного передохнуть. Впереди должно было быть ночное дежурство. Хотелось есть, только идти в столовую я не хотела. Боялась встретится с кем-то. Начнутся вопросы, на которые у меня не было ответов. Я ведь просто делала то, что считала нужным. Как это объяснить другим? Как объяснить, что я несогласна была с политикой колонистов? Именно в этот момент я почувствовала приступ одиночества. Едкого одиночества от понимания того, что я здесь одна со всеми своими проблемами. Незнакомая планета, военная обстановка — не так я видела свою жизнь. Не так её себе представляла.

 — О чём задумалась? — ко мне подсел Родик. Я хотела вскочить на ноги, достать из кармана нож, который теперь всё время был со мной, но Родик выглядел ничуть не лучше меня. Уставший, серый. Это не Сант, который... От воспоминаний по щекам потекли слёзы. — Сама ведь знаешь, что он не понимал, что творит. Инстинкты сложно подавить в таком состоянии.

 — А зачем было себя доводить до такого состояния? Зачем...

 — Затем, что мы уже здесь не первый год. Опьянение от власти, от беззаконности. Здесь мы закон, — ответил Родик. — Мы это тебе и пытались объяснить. Сложно понять человеку, который до этого жил в рафинированных условиях. Тебе их жаль. Но они дикие. Звери почище нас. До нашего прихода таких, как ты, могли убить. Они устраивали гонения на себе подобных. Да и сейчас ничем не отличаются от своих предков. Знаешь, что придумали Мясники? Мы столкнулись с тем, что от туземцев все пули отскакивают. Их ничего не берет. Ножи ломаются. Они тогда предложили вырезать семьи. Эта была их слабость. Защитники понимали, что происходит и сразу сдувались. Отправлялись к своим близким. Они первые задали ноту общения.

 — Это не оправдание, — я покачала головой. — Мы говорим, что умные. Гордимся, что пережили варварские времена. Мы вышли в космос. Отправились на покорения других планет. Первые контакты с внеземными цивилизациями. Но мы как были варварами, дикарями, так и остались. Только у нас оружие мощнее. Мы ничем не отличаемся от диких племён. Хочешь сказать, что для современного человека, который прилетает на другую планету за знаниями, будет норма заниматься насилием? Я видела сегодня раненных. Женщины, мужчины. Вы же никого не щадили. Рваные раны... Насилие... Оно ведь было бессмысленным. Рассчитывали на то, что они будут вас бояться? Но загнанный в угол человек будет биться до последнего.

 — Я в этом не участвовал. Мне не нравится то, что здесь твориться. Только изменить у нас всё равно ничего не получиться. Есть культ славы и денег. Война за открытия доходит до абсурда. Каждый готов идти по головам. Давно забыты идеалы, к которым стремились наши деды и прадеды. Мы учимся по их книгам. Но по факту прикрываемся их идеями. Они улетели в неизвестность на чистом энтузиазме. На жажде открытий. Мы же летим по принуждению, потому что нам нет места на более успешных планетах. Отбросы общества не могут проповедовать гуманизм. А мы и есть отбросы. Как формируются и вербуются исследовательские миссии? Кто-то из учёных или группа ученных берет корабль и отправляется в исследовательскую экспедицию. Берут наёмников, которым уже ничего терять. Берут людей, которым обещают земли и поддержку. Но не полетит нормальный человек терпеть нужд и опасности, когда есть возможность устроиться в тёплое местечко. Где не надо оглядываться, боясь, что тебе воткнуть нож в спину. И не всегда это будет враг. Потому что здесь надо держаться стаей. Или ты со всеми, или тебя выкинут из стаи, перерезав горло, чтоб не пополнить тобой коллекцию врагов.

 — Я всё это знаю. У меня родители фанатики-энтузиасты. Те, кто из старой гвардии. Я знаю и как происходит получение быстрой славы и быстрых денег. Не надо мне это всё говорить. Но у нас есть выбор: быть со всеми или оставаться человеком.

 — Глупый выбор. Идти против системы — значит быстрая смерть. Или долгая смерть. Смотря, как повезёт.

 — Но зато я спать по ночам буду спокойна и не глотать горстями наркотики, чтоб забыться.

 — Спать ты не будешь. Тебя уже ничего не будет волновать. Это своего рода самоубийство. Только сделанное чужими руками. Сколько таких смертей входит в историю! Но они ничего не меняют.

 — К чему весь этот разговор? — спросила я.

 — Ни к чему. А может к чему-то. Валента сейчас думает кого оставить в больнице во время отступления. Выбор стоит между мной и тобой. Дежурный остаться должен. Но сюда будут свозить раненых Мясников. Их свои лечить не будут. Они это прямо сказали. Останутся лишь три нянечки старенькие, которые уже никуда ехать не хотят. И им терять нечего. Из наших останется только один врач и медбрат. Рейж.

 — А тебя за что в немилость?

 — За то, что я пытался пойти против стаи, но не впрямую, а окольными путями. Хотел напомнить зачем мы здесь. Только это никому не нужно.

 — Не бойся. Скорее всего, меня оставят. Да я и не боюсь уже ничего. Так устала, что мне всё равно, кто враг, а кто друг.