Страница 14 из 20
Кроме внедрения новых технологических приемов, Бош также помогал внедрять и новые методы научного поиска. Традиционная наука всегда существовала за счет отдельных специалистов или небольших исследовательских групп, в которых каждый участник вносил конкретный вклад в общее дело. Бош применил конвейерный метод, параллельно решая десятки мелких задач, как будет сделано через 30 лет в рамках Манхэттенского проекта. Опять-таки, как и при реализации Манхэттенского проекта, он удивительно быстро получил результаты – и в таком масштабе, который большинству ученых казался попросту невозможным. Всего через несколько лет после получения Габером первых капель аммиака[16] BAFS построила вблизи города Оппау один из крупнейших в мире химических заводов. По территории завода проходило несколько километров труб и проводов, а установки для получения сжиженных газов были размером с небольшой дом. Один железнодорожный узел обеспечивал завод сырьем, а через другой осуществлялась транспортировка 10 000 рабочих. Но самым удивительным было то, что завод работал и производил аммиак практически с той же скоростью, которую предсказывал Бош. За несколько лет объем выпуска аммиака увеличился вдвое, потом еще вдвое. А доходы росли еще быстрее.
Несмотря на несомненный успех, в середине 1910-х гг. Бош счел необходимым дополнительно расширить производство и подтолкнул BASF к строительству нового, более крупного и необычного завода, на сей раз вблизи города Лойна. Еще больше стальных чанов, еще больше рабочих, еще больше километров труб и проводов и еще больше доходов. К 1920 г. завод в Лойне протянулся на 3 км в длину и 1,5 км в ширину: «машина размером с город», как назвал его один историк.
Строительство заводов в Оппау и Лойне открыло современную эру производства минеральных удобрений, которая не закончилась до сих пор. Даже сегодня, столетие спустя, процесс Габера – Боша потребляет 1 % всех мировых энергетических запасов. Человечество ежегодно расходует 175 млн т аммонийных удобрений и за счет этих удобрений получает примерно половину всех продуктов питания. Половину! Иными словами, если бы не существовало процесса Габера – Боша, не было бы половины живущих на Земле людей, а именно 3,6 млрд человек. Или исчезла бы половина тела каждого человека: каждый второй атом азота из нашей ДНК и наших белков метался бы бессмысленно в воздухе – не будь на свете гордого гения Габера и расчетливого гения Боша.
Как бы я хотел, чтобы история о Габере и Боше на этом закончилась – простая и счастливая история двух немецких химиков, спасших человечество от голода. Но к любой человеческой победе всегда примешиваются гордость и амбиции.
Производство аммиака обогатило Габера. Патенты приносили ему несколько центов с каждого килограмма произведенного продукта, а BASF вскоре стала ежегодно производить десятки тысяч тонн аммиака.
После продажи прав собственности Габер практически забросил работу в области химии азота. В 1911 г. он занял важную административную должность в новом Институте Кайзера Вильгельма в Берлине. В качестве директора института он мог водить дружбу с политиками и членами королевской семьи, что льстило его самолюбию. Он даже помог Альберту Эйнштейну устроиться на работу в Берлине, и, несмотря на политические разногласия (Габер был консерватором, Эйнштейн – либералом), они стали близкими друзьями. Эйнштейн каким-то образом затрагивал нежные струны души Габера. Когда первый брак Эйнштейна распался и от него ушла жена, прихватив с собой двух маленьких сыновей, Габер всю ночь утешал рыдавшего друга.
Отчасти Габер мог сочувствовать Эйнштейну по той причине, что его собственный брак тоже разрушался. Габер и его жена Клара познакомились, будучи студентами химического факультета; ему было 18, ей 15. Через 15 лет он пригласил Клару на конференцию по химии – только чтобы ее увидеть. Несмотря на такое романтическое развитие отношений, брак был трудным, и Клара не хотела переезжать в Берлин. Кроме того, причиной разногласий между мужем и женой становился все возрастающий ура-патриотизм Габера. С самого детства он был über alles, но теперь, заняв новый пост, он мог общаться с кайзером, и у него появилась мания величия. Один коллега однажды застал Габера в кабинете за отбиванием поклонов – Габер тренировался на случай, если кайзер пригласит его на обед. Почувствовав, что за ним наблюдают, Габер неловко повернулся и разбил вазу.
С началом Первой мировой войны Габер превратил свой институт в небольшой военный аванпост. Справедливости ради нужно заметить, что Габер считал войну бессмыслицей, а военачальников – тупицами, но при этом признавал, что победа в войне прославит Германию, поэтому он вступил в армию, стал брить голову и ходил на работу в военной форме. Он оцепил здание института колючей проволокой и направил научные исследования на решение военных задач. Один из проектов заключался в получении бензина, который не замерзал бы зимой в России. Другой имел целью адаптировать процесс производства аммиака для получения взрывчатых веществ. Третий проект, самый страшный, состоял в том, чтобы использовать накопленные Габером знания о газах для создания нового типа оружия.
Хотя химическое оружие существовало уже несколько тысячелетий назад – древние греки выкуривали друг друга из городов-государств с помощью паров серы, – газовые атаки оставались менее эффективным способом ведения войны, нежели, скажем, использование расплавленного масла. Франция первой применила газ против немецкой армии в первые месяцы Первой мировой войны, но атаки практически всегда были неудачными: французские газы рассеивались на ветру еще до того, как немцы понимали, что были «атакованы». Французский газ скорее был слезоточивым, чем отравляющим (этиловый бромацетат), и как оружие поражения был бесполезен.
Габер задумался над созданием гораздо более действенных газов, основанных на хлоре. Все мы знаем, что хлор входит в состав поваренной соли и используется для обеззараживания бассейнов, но он существует также в виде двухатомного газа (Cl2). И в отличие от неактивного двухатомного газа азота, газообразный хлор никак нельзя назвать «спокойным»: его атомы соединены одинарной связью, которую они охотно разрывают, чтобы напасть на другие атомы. Поскольку он тяжелее кислорода и азота, при попадании в воздух этот газ накапливается у земли. То есть, по зловещему замыслу, облака газообразного хлора должны были стекать в окопы, а не рассеиваться в пространстве.
Поначалу в «газовой дивизии» капитана Габера работало лишь 10 химиков – весьма скромное число. Однако среди этих десяти были три лауреата Нобелевской премии. Старый соперник Габера Нернст тоже попытался поучаствовать в работе на благо Германии. Но Габер оттолкнул его, желая славы только для себя одного.
Нужно сказать, что некоторые коллеги-химики не видели в этой работе возможностей ни для славы, ни для победы, и среди них была жена Габера. Клара тоже была химиком (пока заботы домохозяйки не заставили ее прервать научную карьеру) и считала, что использование химических веществ в качестве оружия предает благородную миссию химии, заключающуюся в помощи людям. Но это ее позиция, а другие были недовольны работой Габера из прагматичных соображений. Нобелевский лауреат Эмиль Фишер «от всего патриотического сердца» надеялся, что Габер потерпит неудачу, поскольку не без оснований полагал, что, если преуспеет Габер, французы и англичане применят в ответ свое газовое оружие. Однако Габер отвечал, что союзники никогда не смогут этого сделать.
Габер знал, что хлор не настолько ядовит, чтобы уничтожить значительную часть вражеской армии. Функция газовой атаки, по его мнению, заключалась в запугивании врага: при виде зеленого облака хлора солдаты в панике покинут окопы, освобождая дорогу немецким войскам. Он считал, что одна своевременная газовая атака может обеспечить победу во всей войне. Таким образом, создавая химическое оружие, он, возможно, спасал людей. По крайней мере, это была его позиция.
16
Программа США по разработке ядерного оружия, принятая в августе 1942 г. – Примеч. ред.