Страница 13 из 15
Ф. фон Хайек фактически был использован монетаристами как тяжелое орудие против основных идей Дж.М. Кейнса. Как известно, Хайек еще в 30-е годы начал обширную критику Кейнса. При этом были задействованы социологические, психологические, праксиологические и методологические аргументы, которых в арсенале австрийцев было предостаточно. Однако только в альянсе с монетаристами удалось добиться устранения кейнсианцев от экспертной власти. Конечно, здесь не обошлось без интриг. Например, отставки президента США Ричарда Никсона, в 1971 г. заявившего: «Сегодня мы все – кейнсианцы» (13).
Об отставке Никсона нужно сказать отдельно. М. Крозье, С. Хантингтон и Д.Ж. Ватануки в своем докладе Трехсторонней комиссии «Кризис демократии» несколько приоткрывают тайну этого огромного политического скандала. Они, в частности, отмечают огромную роль средств массовой информации в устранении законно избранного президента США. Ничего подобного ранее не удавалось сделать ни одному институту, группировке или комбинации институтов, отмечают с восторгом авторы доклада (21, с. 99100). Как известно, следующим американским президентом стал член Трехсторонней комиссии Дж. Картер.
Таким образом, Австрийская школа не последнюю роль сыграла в процессе расчистки западного интеллектуального пространства от кейнсианства и наступлению эпохи монетаризма, а также демонтажа суверенного государства5.
Необходимо добавить о монетаризме. Австрийцев, в общем-то, можно считать монетаристами в широком смысле слова, например, в теории инфляции. Они полагают, что инфляция может быть только монетарной. Здесь они не оригинальны, а всего лишь повторяют тезисы Д. Юма. Австрийцы считают, что кризисы происходят из-за неправильного использования денег, т.е. попросту говоря – из-за инфляционной накачки экономики. Однако рынок, будучи рациональным по своей сути, все регулирует, и рецессия необходимо сменяется подъемом. Даже расхождение между Австрийской и Чикагской школами о месте экономики в обществе не кажется в этой ситуации столь радикальным. Австрийцы исходят из того, что экономика составляет лишь часть жизни общества, поэтому необходимо изучать и учитывать другие факторы (политические, социальные, демографические и пр.). Монетаристы проповедуют тотальный экономизм, проецируя экономические модели на другие сфера человеческой жизни. Однако если вспомнить, что идеалом австрийцев становится предприниматель, то понятно, что в их теоретической модели влияние экономических образцов на остальные стороны жизни общества в условиях невмешательства государства тотально (вспомним сколковскую инновационно-коммерческую инициативу).
Конечно, монетаризм как явление экономической мысли в большей степени соответствует современному этапу развития капитализма, который определяется доминированием финансового сектора. Монетаризм сыграл частично позитивную роль в конце 80-х – начале 90-х годов ХХ в., когда на Западе был взят курс на кредитное стимулирование конечного спроса. Однако этот процесс сопровождался усилением роли финансовых институтов и раскруткой глобализации, включающей в себя деиндустриализацию западного мира, ослабление национальных государств и демократических институтов.
Общая оценка названного периода как успешного для Запада связана преимущественно с распадом социалистического содружества. Главный конкурент капиталистической системы – Советский Союз не смог справиться с кризисом конца 80-х годов и при почти полной поддержке партийного руководства был демонтирован. Западу это позволило, во-первых, расширить капиталистический рынок сбыта, во-вторых, уменьшить издержки путем доступа к некогда закрытым природным ресурсам, инновационным технологиям, высококвалифицированным кадрам.
Сегодня мы вполне понимаем, что крах СССР был не только геополитической катастрофой для России, но и источником мирового цивилизационного регресса. И здесь уместно привести в пример экономические идеи воспитанника Австрийской школы (в лице Ф. Визера и Е. Бём-Баверка) Й. Шумпетера, который полагал, что развитие рыночной экономики не может происходить без известной доли инноваций. Он считал, что в условиях совершенной конкуренции, где цены товаров совпадают с предельными издержками на их производство и прибыль равняется нулю, единственная возможность развития заключается в инновационной активности тех, кого Шумпетер называет предпринимателями. Последние создают новые комбинации вещей и сил, имеющихся в нашем распоряжении.
Для поддержки инноваций нужны средства. Эти средства не могут быть изъяты из естественного кругооборота (при нулевой прибыли), поскольку они создаются через механизм инфляции – кредитование. Таким образом, в самой по себе инновационной деятельности нужны и кредит, и предпринимательская мотивация хозяйствующего субъекта (например, радость творчества или воля к победе).
Концептуальные построения Шумпетера только отчасти продолжают усилия Австрийской школы по описанию базовых процессов капиталистической экономики. Шумпетер, в отличие от остальных австрийцев, локомотивом инновационной экономики делает не деньги, а конечные потребности людей. В этом состоит смысл его версии концепции устойчивого экономического равновесия, где производство всегда примерно соответствует потреблению, а творческие усилия людей, в данном случае предпринимателей, которые на свой страх и риск реализуют новые идеи и стимулируют развитие, а не обогащение, являются источником развития. Основные кризисные явления, циклические по своему характеру, происходят, как полагает Шумпетер, вследствие перепроизводства новых (инновационных) товаров и услуг, которые резко снижают цену на рынке и ведут к временной депрессии (сегодня чаще используется термин рецессия). Депрессия помогает стабилизировать рынок и оздоровить экономику. «…Депрессия, – пишет Шумпетер, – осуществляет то, что обещал подъем. <…> поток благ стал более обильным, частично реорганизовано производство, снижены издержки производства, и то, что вначале выступало в виде предпринимательской прибыли, в конечном счете увеличивает устойчивые реальные доходы» (19). Таким образом, депрессия должна, как мы видим, не только вести к экономическому выравниванию спроса и потребления, но и перераспределению общественного богатства через механизм дефляции (падение цен на товары), а значит, к всеобщему обогащению.
Однако механизм кризисов не столь прозрачен, и в эпоху монополистического капитализма с его феноменом монопольно высоких цен и картельных сговоров дефляционный механизм объективно ослаблен. Именно поэтому на его место должен прийти более эффективный и рациональный способ хозяйствования – социализм.
В 40-е годы Шумпетер начинает все больше внимание уделять социализму, чем окончательно порывает с австрийством. Особое значение приобретает его книга «Капитализм, социализм и демократия» (1942), где демонстрируются значительные преимущества социалистической плановой экономики (по крайней мере в отраслях, производящих средства производства) перед капиталистической в вопросах рациональности производства и оптимизации его процессов (20). Теория Шумпетера как конкурирующая исследовательская программа выглядит сегодня привлекательней, чем либеральные идеи его предшественников.
Таким образом, современный идейный крах Австрийской и Чикагской школ показывает, что чисто рыночная модель инновационной экономики сегодня принципиально невозможна: на инновационную деятельность попросту нет денег. Но даже если такие средства появятся, любая попытка ее восстановления неминуемо обречена на неудачу в условиях ограниченных возможностей рынка, т.е. конечного спроса на товары и услуги. Таким образом, перед нами снова с необходимостью вырастает неизбежность плановой экономики или, по крайней мере, экономики прогноза и регулирования.
Если позитивизм связывает свое будущее с буржуазным обществом и капиталистической экономикой, то его исторический оппонент марксизм, напротив, предсказал полное и окончательное поражение капитализма. Еще несколько лет назад тезис о крахе капитализма мог казаться чудовищным заблуждением марксистских мыслителей, особенно на фоне крушения Советского Союза. Однако сегодня учение о неизбежном крахе капитализма вновь обретает актуальность, тем более что поражение официального советского марксизма, построенного на догматизированных суждениях В.И. Ленина, открыло дорогу работам других марксистов, прежде всего оппонентов вождя русской революции.
5
Смещение Р. Никсона можно считать первой «оранжевой революцией» и стартом глобализационного проекта.