Страница 8 из 15
Поэтому когда разговариваешь с молодежью – вопрос в том, чего человек хочет в конечном итоге достичь. Вот я сыну и говорю: «Ты рассуждаешь как? Квартира, машина, семья, достаток… А я мыслю с другой позиции: главное для человека в жизни – реализоваться». То есть сделать, что можешь. Независимо от того, будут тебе рукоплескать или нет. Ты сам для себя планку определяешь – не общество. Меня все, что обо мне говорят, не интересует. Потому что знаю, чего я должен в жизни достичь. Для меня именно это вопрос вопросов.
– Откуда такое знание взялось?
– Оно проистекает из внутренних потребностей. Есть такая категория людей, которые знают, для чего пришли на землю. И если они эту миссию выполняют, то счастливы и довольны. А если нет – тогда вся жизнь фактически становится неудачной. Я вот, например, знаю, что моя миссия – создать новое учение: философское, эзотерическое или какое-то еще. Основные его принципы вкратце описал еще в «Канонах розы мира». Это вещи, которые пришли ко мне много лет назад. Но я должен реализовать все, что мне было дано. Все, что знаю, что видел. Все, что стал понимать. Даже не важно, какова глубина твоего понимания: душа каждого человека вибрирует на том или ином уровне. И каждому ставится задача по плечу. Говорят же, что Господь никому не дает крест, который он не в силах нести. Для одного, может, высшее достижение – создать семью, родить семерых детей, поднять их на ноги. И если сделает это – он реализовался. Задача другого – открыть человечеству какие-то великие тайны космоса. Ему эволюцией или Богом дан такой духовный мир, духовный подвиг. Третий еще что-то должен. У царя своя задача. Как у Путина, например, – восстановить Россию, чтобы она не исчезла. А моя задача вот такая.
Поэтому я, хоть и занимался в жизни очень многим, всегда понимал, что еще не сделал положенного. По той же причине сейчас так тороплюсь писать. И все время говорю: «Господи, дай мне еще хоть немножко времени». Потому что знаю, что могу и должен сделать. Внутреннее удовлетворение может прийти только в одном случае: если ты выполнил свою задачу.
За всех остальных не отвечаю. Миллионы вообще живут как трава. И даже не представляют, какова их миссия. Может, она уже в том, чтобы просто сформулировать хоть какой-то ответ на этот вопрос. И такие люди все мечутся, ищут.
Я вот с 15 лет начал сочинять стихи и уже понимал, что должен писать – рассказы и что-то большее. Только не знал, как это делать. Потому что родился в деревне – семья наша была совсем нищая. И родители даже не представляли, какой мир может быть где-то там, дальше.
Отец все время мне говорил: «Вот Васька – бери пример. Он уже у нас в ремонтном цехе работает на токарном станке!» Для него это считалось образцом, и дальше его мировоззрение не простиралось: человек достиг высшей планки – всем нужен. Точит запчасти. С мужиками сидит после работы, выпивает. Все его уважают.
Сам отец то кузнецом работал, то шофером – был мастеровитый. А я «безрукий», ничего не умею: ни железо ковать, ни машины собирать, ни лошадь запрягать. Миссия у меня другая. И поэтому, конечно, самое важное в жизни – сделать, что ты должен.
Возвращаясь к разговору с сыном: он оценивает жизнь и советский строй со своей точки зрения. У всех была возможность получить образование. Крыша над головой. Равное положение – никто никому не завидовал. Была какая-то понятность в жизни, стабильность. За тобой гигантская страна, ведущая сила, которая тебя направляет. Есть твердая идеология. А если будешь вести себя хорошо, трудиться на благо Родины, то лет через 20 квартира у тебя появится и на кусок хлеба заработаешь, а в конце, может, и «Москвич» купишь. А то и «Жигули». Это очень успокаивало. И именно это мы сейчас потеряли. Потому что теперь никто ни от чего не застрахован: ни богатый, ни бедный, ни чиновник, ни бомж. Все настолько зыбко, что очень трудно сказать что-то о будущем – от курса рубля до собственной судьбы.
Поэтому для моего сына та, прежняя жизнь – эталон. И для миллионов сегодняшних молодых людей тоже. И для тех, кто скучает по прошлому. А для таких, как я, это была петля на шее.
Я понимал, что никогда не смогу написать романы, как считаю нужным, и выпустить их. Или, скажем, издать те же «Каноны». Даже прочитать соответствующую литературу – какие-то философские вещи, эзотерические.
Для меня Советский Союз был клеткой, в которой я не мог себя реализовать. Мне надо было уезжать на Запад и мучиться там 20 лет, врастая в чужую жизнь, потому что я русский человек. Либо писать в стол, что для автора вообще смерти подобно. Или, как многие делали, просто спиться и тихо умереть от этой невостребованности, ненужности, невозможности совершить то, что должен. Поэтому, конечно, наша дискуссия шла в разных плоскостях.
Статья «Бедность» появилась в тот период, когда открылось окно возможностей. И я уже мог писать то, что думаю. Анализировать ситуацию, которая у нас была, и выпустить этот анализ в газете. Наверное, по тому времени получилась очень неплохая публикация. Мне под такие статьи, повторю, давали целые полосы. Это было слишком жирно для молодого журналиста. Но я находился в положении восходящей звезды.
– Почему решили написать именно о бедности?
– Подобные публикации я для себя называл разъясняющими. Они были теоретического свойства. Потому что в тот период это стало актуально. Требовалось рассказать о язвах нашего общества, унаследованных из прошлого. Объяснить людям, почему они живут именно так, а не иначе. И в частности, почему мы такие бедные. Вроде все пашем. Получаем поровну. И вот я пытаюсь разобраться.
Не буду пересказывать всю статью – ее можно прочитать (см. Приложение. – М. Г.). Общий смысл в том, что это была не просто бедность, а программа жизни. Которая заключалась, например, в том, что материальные блага должны подаваться через общественные фонды, а не через личную зарплату. То есть делиться поровну. Еще СССР под видом торговли помогал странам соцлагеря, тратя на это огромные деньги. Кроме того, средства производства у нас воспроизводили сами себя. Каждый год ведь менялись комбайны. Я на целине работал, и у любой деревни имелся большой двор, заставленный раскуроченной техникой. А почему? Во-первых, агрегаты эти были малонадежные, а во-вторых, трактористы и комбайнеры знали: два сезона отработал – и получишь новую машину. Никто особенно их не берег. В Ростове-на-Дону гордились, что производили миллион единиц сельхозтехники в год. Нужны они или нет, никого не волновало. Производство есть – оно и работает. А может, что-то другое надо было выпускать.
Точно так же – гонка вооружений. Одних только танков в стране было 65 тысяч. Их потом уже в сибирские леса вывозили и просто бросали. Девать некуда – такое количество наклепали. А каждый танк – это металл, электрооборудование, двигатель… Море всего.
Такое производство называлось плановым. А планировали те, кто при власти. Если ВПК мог лоббировать свои интересы – вот такая картина и получалась.
Это все отвлекало средства от жизни. Люди получали минимум, чтоб не умирать с голоду да иметь чем срам прикрыть и где жить.
В 1991 году советская экономика уже не могла вписаться в рыночную. Производила то, что никому не нужно – курам на смех.
Да, можно было что-то реанимировать, вложить деньги. И глядишь, те же воронежские экскаваторы продолжали бы выпускать. Как много чего еще. Но так уж получилось.
– В этой статье у вас представлены разные уровни анализа бедности как явления: экономический, политический, нравственный, бытовой… Вы сознательно выстраивали эти пласты?
– Да. А вообще, я работаю достаточно просто. Сначала приходит какая-то идея. Когда чувствуешь, в чем потребность у народа. Люди не понимают, почему одно должно быть разрушено, а что-то другое – возникнуть. Они просто говорят: «Все плохо. Есть нечего». Это же все воспринимается ими не на уровне теории. Приходишь в магазин, а там ничего нет. Ни кефира, ни колбасы. Зато танков у нас море, ракеты…