Майя

Союзники бомбили, часто и почти всегда ночью. В основном доставалось трём районам: центру, где в подвалах домов располагались ремонтные мастерские военной техники. Это был спектр деятельности английских лётчиков. Американцы, имевшие тяжёлые бомбардировщики, бомбили на севере танковый завод Мана и на юге заводы Вилли Мессершмитта самолёты истребители. Некогда прекрасный, старинный, баварский город, после каждого налёта всё больше превращался в руины. Особенно массивным налёт был в конце феврале 1944 года, когда удар по Аугсбургу нанесли свыше 500 самолётов союзных войск. Маленький Гюнтер страшно пугался воя противовоздушной сирены и тут же начинал рыдать навзрыд, родители бегом отправлялись с ним в бомбоубежище. Для Майи вход туда был запрещён и она коротала время налёта в подвале. Иногда, девушка ощущала какое- то тупое безразличие к собственной судьбе, вытеснявшее чувство страха и, утомившись за день, просто клевала носом, невзирая на рокот самолётов и на разрывы падающих бомб. В другой раз, сон куда- то убегал, уступая место смешанному чувству тревоги за свою жизнь и ненависти к окружающим. Волна гнева зашкаливала и девушка, сжимая кулаки, шептала:» Так вам и надо! Бегите, прячьтесь, гады ползучие! Страдайте, хороните своих близких, познайте истинную цену потери жизни родного человека, глубину безграничного горя, ибо это то, что вы посеяли на полях соседей . Теперь, пришло время собирать урожай на собственном поле и ответить за всё причиненное зло другим!»

Вытирая пыль в книжном шкафу в кабинете хозяина, Майя увидела том Достоевского « Преступления и наказания», из которого выпала тонкая брошюра «Еврейский вопрос». Слегка опешив, она недоумённо произнесла:

»Вы читаете Достоевского?!-«

-Чему ты так удивляешься? Мы немцы очень любим его произведения. Сам фюрер, всегда считавший для себя непревзойдённым авторитетом Ницше, который в свою очередь, преклонялся перед Достоевским, крайне благожелательно настроен к писателю. А у рейхсминистра народного просвещения и пропаганды Геббельса подобный том является настольной книгой. Особенно все разделяют мнение писателя по поводу еврейского вопроса»- отвечала хозяйка и, дав работнице многочисленные наставления, ушла с малышом в город по делам. Как только за ней закрылась дверь, девушка, бросив всё, села читать брошюру. Она настолько была удивлена прочитанному, что мысленно возвращалась к теме в течении всего дня. Больше всего её задели слова писателя:

»Что если бы не евреев было в России три миллиона, а русских и евреев было 80 миллионов, ну во что бы обратились у них русские и как бы они их третировали? Дали бы они им сравняться с собою в правах? Дали бы им молиться среди них свободно? Не обратили бы их прямо в рабов? Хуже того: не содрали бы кожу совсем, не избили бы дотла, до окончательного истребления, как делывали с чужими народами в старину?»

Как мог её любимый писатель, гений, так тонко описавший глубины человеческой души, будучи столь прогрессивным человеком, остаться глухим и слепым к нуждам и боли еврейского народа и на деле оказаться банальным антисемитом? Майя не теряла уверенности в том, что если бы Фёдор Михайлович жил в чуть другое время и стал бы свидетелем того, что творил его любимый российский мужик в многочисленных еврейских погромах: насилуя, грабя и убивая беззащитных евреев, его гуманизм несомненно преобладал бы над другими чувствами и изменил бы его взгляд на еврейский вопрос. А если бы с Майей под руку прогулялся по Бабьему Яру и заглянул в глаза всем замученным там евреям, то будучи столь религиозным человеком, наверняка воздвиг бы их в лики святых! Самым странным во всей этой истории было другое - после всего, что с ней произошло она всё ещё не потеряла способности удивляться.

Вечером первого июня, хозяйка дома праздновала день своего рождения, чему предшествовали суматоха и бесчисленные приготовления. Приехали её родители и родители мужа и ещё три пары знакомых. Гер Фон Оффенбах подарил жене золотой медальон, который она, на радостях, тут же напялила на себя. Майя моталась между кухней и столовой, не успевая подавать, менять, мыть и ставить на место. Гер Клюге, перебрав шнапса, стал громогласно объяснять присутствующим, что полностью разделяет позицию и мнение гауляйтера Баварии Пауля Гислера, своего товарища по партии, известного остальным, как яростного приверженца подавления инакомыслия, фанатичного и безжалостного нациста. «Наш гауляйтер- продолжал Клюге- сделал всё , чтобы раскрыть и уничтожить этих заносчивых юнцов из антифашистской организации «Белая роза». Я лично присутствовал на его выступлении в Мюнхенском университете. Не буду скрывать, мы все тогда были навеселе и гер Гислер однозначно высказал этим молокососам всё, что о них думает, включая девиц, которым, по мнению гауляйтера, вместо траты времени на бессмысленную учёбу следовало бы « подарить ребёнка фюреру», так что вы думаете, студентики оскорбились и учинили беспорядки, но не волнуйтесь наш гауляйтер быстро с ними справился, арестовав всех зачинщиков.» Майя заметила, как после столь напыщенной тирады Клюге, хозяин дома переглянулся со своими родителями и тут же все трое уставились в свои тарелки.

Гости, наевшись и напившись, приступили к танцам и конечно к обязательному национальному лендеру, напоминавшему вальс. Майю же отослали уложить спать Гюнтера. Сидя у кровати мальчика, уставшая девушка тихонько напевала колыбельную с советского кинофильма «Цирк», не зная подобной на немецком. Малыш всё вертелся и никак не засыпал, Майя пела по новой, поглядывая на этого белокурого ангелочка, сошедшего с рождественской картинки, и думала:

»Вот растёт будущий нацист, ведь в детстве теперешние фашисты тоже были милыми Гансами и Фрицами, а подросли и превратились в свирепых зверей.

«Майя, мне нравится твоя песня, спой пожалуйста ещё раз.» -попросил сонный мальчик и ей стало неловко за свои мысли. Глядя в его доверчивые, голубые глаза, она задалась вопросом: «Разве этот ребёнок в ответе за дурные поступки взрослых?» Гюнтер, тем временем, крепко прижавшись к её руке, спокойно уснул.

Ранним утром, Майя кормила малыша овсянкой, когда на кухню вскочила разгневанная хозяйка с перекошенным красным лицом и стала кричать, как ненормальная:

»Где он? Я тебя спрашиваю, мерзавка! Как ты посмела рыться в моих вещах, немедленно верни мне его, иначе я сейчас же вызову полицию! «- истерически визжала фрау, затем подскочила к недоумевающей Майе и стала трясти её, что есть мочи:

»Слышишь, воровка, Дахау недалеко, немедленно отдай мне его, если не хочешь там очутиться! Где ты спрятала мой медальон?»

«Фрау Фон Оффенбах, я видела его всё лишь раз. В день вашего рождения и не знаю, что с ним дальше произошло.»- взволнованно отвечала Майя.

Маленький Гюнтер, испугавшись крика матери, зашёлся плачем.

«Ну, что же, ты сама во всём виновата, теперь пеняй на себя!» - зло прошипела фрау и вызвала полицию. Два фельдфебеля приехавшие на вызов, вновь допросили девушку, но она продолжала уверять всех, что не брала медальон. Полицейские вместе с хозяйкой тщательно переворошили содержимое каморки и, ничего не найдя, вернулись на кухню к сидящей на табурете поникшей служанке.

«Фройлен, я последний раз предлагаю вам добровольно вернуть украшение, в Дахау оно вам явно не пригодиться, не вынуждайте нас применять силу»- сказал полицейский.