Майя

«Нельзя смотреть этому садисту в глаза, если действительно узнает- это конец! «- и она вновь тупо уставилась в пол.

Гестаповец прошёл мимо Майи, не вызвавшей у него особого к себе интереса, отобрал восемь самых рослых, грудастых девушек и, повернувшись к Шульц, приказал:

»Фройлен, распорядитесь отправить бунтарку в концентрационный лагерь Дахау, а остальных на трудовую биржу» и ушёл, забрав с собой восьмерых бесталанных девчонок.

»Бог покинул нас, мы не принадлежим самим себе, мы в руках дьявола, продолжающего издеваться над нами»- думала Майя, шагая в колонне с другими на биржу труда. Это заведение представляло собой натуральный невольничий рынок, где людей, как скотину выставляли на продажу и куда съезжались хозяева выбирать себе работников, не стесняясь, проверяли мускулы, смотрели людям в зубы. Больше всего ценились крепкие, выносливые или обладающие какой- то квалификацией работники, последних было мало, так как в основном среди привезённых остарбайтеров были молодые люди, которые в своей массе не успели закончить школу из- за войны. Часть людей отобрали на заводы Мессершмитта, самых сильных увезли, кажется в Пенцберг, на работы в шахту и на фабрику шарикоподшипников, других взяли батраками к сельским бауэрам, остальных разобрали по мелким предприятиям. Майя и ещё десять девочек попали к хозяину небольшого завода резиновых изделий. Каждой работнице повесили порядковый номер, а затем сфотографировали. Разместили их в бараке в рабочем лагере, обнесённом колючей проволокой, рядом за двумя рядами такой проволоки располагались бараки военнопленных. За соблюдением порядка и лагерного режима в бараке следила выбранная администрацией полька, та ещё стерва, у неё был настоящий талант всех изводить. Так случается с ничтожными людишками вдруг осознавшими, что имеют, пусть незначительную, но власть над другими.

Каждое утро, рабочих отвозили на работу, а вечером привозили назад в лагерь. Хозяина завода звали гер Клюге, был он полным, несколько суровым человеком, дело требовал неуклонно и спуску никому не давал. Девочки работали у станков по двенадцать часов, страшно уставали и постоянно были голодны. В противовес хозяину, мастер Бруно и его жена Зельда, жалели юных работниц и каждый раз раздавали им бутерброды то с маслом, а то и с колбасой. Работа была однообразной, иногда, чтобы не уснуть и не сделать бракованную деталь, за которую хозяин - скряга тут же вычтет из зарплаты, девочки, в его отсутствие, пели украинские мелодичные песни, то грустные и, пускали слезу в тоске по родным, то зажигательно - весёлые, иногда делились рассказами из прошлой жизни. Майя не держалась особняком, но больше молчала, о себе поведала девочкам легенду придуманную Дусей.

За каторжную работу платили крохи, лагерными марками, которых с трудом хватало на карманные расходы и можно было использовать только в лагерном ларьке. Как- то всем позволили написать родным открытки, их строго проверяла цензура, поэтому писать можно было только положительные вещи. Майя написала Дусе, сообщив, что она жива и здорова, что всегда будет помнить её доброту и маленьких поклонников звёзд. Она так и не узнала нашла ли открытка адресата.

По обе стороны дороги стояли чопорные домики под красной черепицей. Сидя в кузове грузовика, девочки не переставали удивляться царящему кругом порядку. А Майе подумалось, какое всё- таки странное существо человек, он борется за выживание в самых непредсказуемых условиях, вот и здесь на чужбине, втянувшись в этот дикий, навязанный им режим, они к нему привыкли. В череде тяжёлых будней незаметно подкралась осень, ноябрьский тоскливый пейзаж омывал дождём колонну остарбайтеров угрюмо идущих по плацу к баракам. Громкий лай недовольных сторожевых овчарок сопровождал их процессию.

В один из дней, раздавая девочкам бутерброды, Бруно, слегка волнуясь, тихо спросил Майю:» Я слышал, что ты из Киева? Ваши войска освободили его шестого ноября» и, приложив палец к губам, отошёл. Как же эти девчонки ликовало по дороге в лагерь!

Месяц спустя, Майя заметила, что хозяин, разговаривая с Бруно, посматривает в её сторону и вся насторожилась. Вскоре гер Клюге позвал её к себе, за стеклянную перегородку и объявил:

»Бруно сказал мне, что ты расторопная и сносно говоришь по немецки, я решил переоформить тебя в прислуги в дом к моей дочери. Наш фюрер в сентябре 1942 года, чтобы освободить от ведения домашнего хозяйства германских женщин, издал приказ привезти в Германию 500 тысяч украинок, но всего лишь 15 тысяч были взяты на работы по дому, остальным нашлось должное применение в более тяжёлых местах работы.»- пробасил спесиво Клюге, а затем добавил пренебрежительно:

»Они ведь бескультурный сброд, который надо учить таким элементарным вещам, как сервировка стола к обеду или содержание порядка в доме, к тому же совершенно не знают языка, примером могут служить пара дурёх служивших у моей дочери, последняя не удержалась и двух месяцев. Короче, завтра ты начинаешь у Лизи, а пока иди работай.»

Так, как её согласия никто не спрашивал, Майя вернулась к рабочему станку, а под ложечкой неприятно покалывало и, переполненная тревожным предчувствием, она неотрывно спрашивала себя :

»Будут ли они к лучшему, эти перемены завтрашнего дня?»

Глава 6 Рабыня .

Дочь Клюге, Лизи, была домохозяйкой и занималась воспитанием двухлетнего Гунтера. Отец семейства, Отто фон Оффенбах, работал врачом в больнице и целыми днями пропадал на работе. Они жили на окраине старого Аугсбурга на тихой, засаженной развесистыми липами улице, в небольшом, но очень уютном двухэтажном коттедже, окружённом аккуратно подстриженным садиком и, растущими у входа в дом, кустами гортензий, скрытых под тонким одеялом снега. Майе выделили маленькую каморку под лестницей, чему она была несказанно рада. Это было её личное пространство, где вдали от посторонних глаз, она могла просто тихо поплакать, никому не давая объяснений. Кроме топчана, над которым висела маленькая полка для личных вещей, ещё помещался старый стул со спинкой, а над ним в стену были вбиты два крючка для вешалок, на одной висела, приготовленная для неё форма - старое, но чистое

платье с фартуком, на другом - тоже старая, потёртая женская куртка. Из-под стула выглядывали поношенные ботинки.

День за днём, с раннего утра до позднего вечера, Майя мыла, скоблила, убирала, складывала, гладила, накрывала на стол, работая не покладая рук. Её хозяйка просто физически не могла вынести картину, отдыхающей в 15 минутном перерыве работницы, и всегда находила для неё дополнительное занятие. Сидеть за обеденным столом запрещалось и часто Майя доедала за всеми объедки в своей каморке. Однажды, она почистила картофель, хозяйка тут же полезла проверять в мусорное ведро, не толсто ли срезана кожура. За каждого нанятого рабочего хозяева платили государству страховку и подоходный налог. Фрау Оффенбах вычла эту сумму из заработанной за месяц зарплаты, а также за проживание, питание и даже за домашнюю форму и девушка получила на руки три марки. Увы, во все времена, у рабынь была незавидная участь и Майя не стала исключением.

Остарбайтеры обязаны были носить специальный нагрудный знак и она нашила небольшой матерчатый прямоугольник синего цвета с белыми буквами «ОСТ» на платье и на верхнюю, ветхую куртку. Если кто- то отказывался носить такой знак его, облагали штрафом или применяли дисциплинарные меры. Весной 1944 года немцы несколько смягчили режим. Майя прочла, в выброшенной в мусор, газете о решении властей заменить знак «ОСТ» на национальные символы: для русских предполагалось использовать нашивку с георгиевским крестом, для украинцев- венок из подсолнухов с сине- жёлтым трезубцем в центре, а для белорусов- шестерёнку с бело- красным колосом. «Даст Бог, не успеют!»- подумалось девушке, ни для кого уже не было секретом, что фашисты потеряли своё преимущество на фронте, сдают город за городом, 10 апреля была освобождена Одесса. Советские войска вышли к предгорьям Карпат. Её мысли порхали ввысь, высматривая там любимого, но к сожалению весь небосвод был затянут пороховым дымом.