Страница 3 из 57
- Ты знаешь, что такое ад голодных духов? - Ева пристально смотрит на него и снова разражается хохотом. Она пьяна, понимает детектив.
- Нам не дано умереть. Все, что мы можем - это отправиться в вечный мрак на вечные времена. Ад голодных духов, когда ты чуешь кровь и не можешь ее достать. И так до скончания веков. Право, самая мучительная смерть ничто в сравнении с этим.
- Голодные духи… гако, - произносит Хошино, перекатывает на языке страшное, пришедшее из старых сказок название.
- Он тоже там… Адам… - продолжает Ева, смотря в пространство. - В аду. Даже отравиться не смог как следует. Такова уж у нас с тобой судьба, - завершает она. Острые плечи, угловатые как у подростка, не лишают ее очарования женственности, думает Хошино. Он чувствует, что его начинает уносить - как уносило в присутствии Мияко.
- Мне кажется, что я что-то забыл… - чувствуя, что нужно переменить тему, отвлечься, говорит бывший полицейский. От выпитого у него шумит в голове - сильнее, чем когда-то шумело от алкоголя. - Она… Мияко… она назвала имя…
Другое имя убийцы. Не Куронума Укё - другое.
“Я почти забыл это имя”, - ответил тогда Куронума. Хошино напряг память, исколотую, разорванную в клочья, как старая тряпка, память, стараясь вспомнить - два слога, простых как выдох.
“Соджи…”
Соджи!
- Все существа делятся на живущих… - говорит меж тем Ева - тем тягучим голосом, каким обычно говорят пьяные женщины. - На живущих и выживающих. Я из тех, кто всегда выживает. И ты из тех, кто всегда выживает. А вот Адам, эта сволочь…
- “Эта сволочь Сайто Хаджиме”, - губы Хошино сами произносят эту фразу. Он медленно поднимает голову и ошалело смотрит на Еву.
- Вспомнил, наконец, - смеется Ева. И смех ее звучит совсем не весело.
========== 2. Оборванные нити ==========
«Нельзя», - нам сказали
и затворили врата.
Но все же много врат
мы прошли. Протеснились.
И «можно» оставалось за нами.
(Н.Рерих “На последних вратах”)
Танжер, наши дни, 51 день назад
Сайто
Один из этих маленьких металлических саркофагов обжигал неземным холодом. Второй же был тепел. И от обоих саркофажков шла вибрация - едва уловимая, но скоро заставлявшая пальцы дрожать, словно от сильной усталости. Как будто он все утро тренировался с тяжелой палкой вместо легкого боккена. “Где я мог тренироваться с палкой?” И тут же сознание подсказало, подбросив картинки маленького зала для фехтования, с потемневшим от времени деревянным полом, со старыми, прорванными кое-где бумажными сёдзи. Лица людей, мелькавших в этом зале, были знакомыми, знакомыми до боли. Он поспешил отнять руки от саркофага, и видения исчезли.
- Мне тоже придется носить перчатки? - неожиданно для себя спросил он Еву. Та усмехнулась.
- Некоторым невыносимо все время слушать руками вещи, - ответила она. - На вещах бывает много неприятного. Привыкайте, Сайто-сан.
Только сейчас ему пришло в голову, что он не знает, на каком языке и как они общались с Евой. Это не был японский, это не был английский, это не был никакой другой язык, включая разговор мыслями вроде того, как он говорил когда-то с Бриджит, служанкой госпожи Мияко.
- Я уже говорила, что мы все - такие как мы - составляем как бы единый организм. Мы как нейроны мозга. Неудивительно, что мы прекрасно понимаем друг друга, - покровительственно улыбнулась ему Ева. - Наша инаковость не только в том, чем мы питаемся. Мы соврешенно другие. Мы высшие, Сайто.
Снова она назвала его этим именем, и снова он принял это имя, как должное. Как родное. “Хошино” стиралось, пропадало, как далекая земля в тумане. Оставалось только “Сайто”. Будто вся современная реальность была только путем к обретению этого имени. И к тому, чтобы вспомнить…
…смертельный танец посреди моста, с мечом, которому более шести сотен лет. Тому, в чьих руках меч когда-то плясал на киотском мосту, было немногим больше двадцати.
“Окита!” - не успел добежать, как на мосту не осталось ни одного из нападавших. Только тот, с мечом, тщательно стряхивает кровь с клинка и бережно, будто величайшую драгоценность, прячет в ножны. И только потом улыбается - неожиданно светло. И привычно.
“Не о чем беспокоиться, Сайто-кун”.
В комнатах Евы много книг, самых разных, из разных эпох и на разных языках - и он учится читать их руками. С непривычки руки дрожат, отзываются ноющей болью в кончиках пальцев, но он упорен. Он, Сайто Хаджиме - все теснее срастается с ним это имя. Имя возвращается домой.
Ева
- Ты можешь помочь мне вспомнить? - спрашивает он Еву под утро. Утро - для них оно вечер. Ева ждала этой просьбы, и почти хотела ее услышать - ей нужно было заполнить ту страшную пустоту, которая образовалась теперь, когда Адам лежал в дальней комнатке ее жилища. Ни живой, ни мертвый. Отравленная кровь - для вампиров это именно та смерть, которая более всего похожа на обычную человеческую. С той только разницей, что для вампиров смерть это процесс, а не результат.
- Если я начну, то не смогу остановиться. А ты не сможешь мне не ответить, Сайто,- предупреждает она и японец согласно кивает.
Ева начала расспрашивать - вдумчиво и последовательно, будто препарируя труп, вскрывая оболочки одну за другой, обнажая органы. И бывший полицейский детектив Хошино рассказывал, разматывая нить - сначала о том, как он пришел в дом таинственной аристократки Мияко, расследуя убийство юной девушки. О том, как Мияко назвала ему имя убийцы, своего бывшего любовника. Куронума Укё звали этого убийцу. Рассказал, как едва не погиб, пытаясь собрать улики против убийцы, и как Мияко вернула его к жизни, дав выпить своей крови и обратив…
“…в вампира”, - бестрепетно выговорил Сайто это слово. И продолжил говорить. Оказалось, Куронума стал убивать потому, что не вынес вампирских привычек Мияко, которая питалась мужчинами, попутно используя их для сексуальных утех - так она сама сказала, по крайней мере.
- Она просто хотела от него отделаться, - прокомментировала Ева. - Мияко когда-то порвала нить. Очень важную. И с тех пор она только и делает, что рвет нити. Так уж повелось.
Услышав про последнюю схватку, про то, что его противник сам убил себя, напоследок попросив даровать ему и Мияко вечный сон, Ева покачала головой.
- А сама Мияко? - спросила она.
- Мне показалось… - бывший полицейский с трудом подбирал слова, - мне показалось, что она была удивлена…
- … когда ты убил ее, - закончила вместо него Ева. - А кто надоумил тебя сжечь их тела и спрятать пепел в металлические саркофаги? Кто надоумил тебя, Сайто?
Японец мучительно сжал виски.
- Бриджит, - сказал он наконец. - Немая служанка Мияко. Смертная. Она сказала мне, что только этим способом можно уничтожить вампира.
- Какая изощренная фантазия! - рассмеялась Ева. - Ей не откажешь в изобретательности. Но тебя ведь не это заботит, друг мой?
“Имя. Меня заботит имя”, - подумал Сайто. И Ева поняла.
- Скажи мне то имя, которым назвала Мияко твоего врага? - раздельно, роняя слова как тяжелые капли, проговорила Ева.
- Соджи, - без промедления ответил Сайто. В его голосе зазвучала обреченность. - Я никогда не называл его так. Окита Соджи. Он всегда был для меня только Окитой.
- А ты сам?
- Я родился в первый день первой луны, в первый год эры Кока(1), - уверенно ответил Сайто. Потом запнулся и изумленно уставился на Еву. Та поощряюще кивнула головой.
Рассказ Сайто становился все более бессвязным, он барахтался в своих воспоминаниях, как рыба в сетях. Он говорил о себе, но все время сбивался на рассказ о том, другом, который никогда не был особенно близким другом и вдруг оказался такой щемящей раной. Он говорил о веселой безжалостности Окиты, когда они дрались с целой толпой здоровяков с палками - “они были борцами сумо… огромные… с палками, Окиту ударили тогда по голове, но он от этого будто впал в неистовство. Когда бой закончился, он был весь в крови и походил на демона… Потом он долго отмывался”.