Путь эйнхерия

- Госпожа! – на вбежавшей служанке не было лица. – Господин Феодул изволил вернуться!

Как заметались сразу Анфуса с Еленой!

- В окно! Нет, он поставил там слуг… Прячьтесь тут!

Анфуса, которая и в опасности не потеряла присутствия духа, смекнула, что искать будут прежде всего в сундуках и кладовых. А за ширмами искать не догадаются – слишком уж место открытое. А если найдут – они с Еленой скажут, что это воры. И неизвестно еще, кому больше поверят – почтенным патрикианкам, из которых одна прислуживает принцессе, или безродным варварам-наемникам.

Бьерн и Олаф, съежившись за ширмами, и сами прекрасно это понимали. Олаф клял себя за опрометчивость, а Бьерн осторожно подглядывал в щель меж створками ширмы.

- Я не ждала тебя так рано, Феодул. Мы тут с Еленой решили устроить посиделки перед праздником – поболтать, посплетничать, - шутливым легким тоном говорила Анфуса, и Бьерн в очередной раз поразился, как легко иным дается вранье.

- И пили мое вино? – господина Феодула Бьерн не видел, но по густому хриплому голосу с одышкой решил, что человек это в летах и весьма дородный.

- Да ну что ты… Мы только чуть-чуть. Ты ведь так хорошо разбираешься в винах, должна же я похвастать подруге, какой у меня умный муж, - продолжала Анфуса. Но ее речь прервал долгий и отчаянный стон боли, переросший в пронзительный визг. То кричала Елена - она раздирала ногтями кожу на груди, корчилась будто от невыносимой боли, а глаза ее едва не вылезали из орбит.

- Елена! Матерь Божья, что с ней? – засуетились Анфуса и Феодот. – Несите ее вниз! Лекаря! Скорее!

- Скорее! – повторил Бьерн, когда комната опустела. Они выскочили из-за ширмы и бросились к окну. Второй этаж особнячка был не высоко над землей, оба приземлились в саду и рванули к ограде. Сзади раздались крики слуг, но Бьерн уже не обращал внимания – перемахнув через ограду, он побежал по узенькой улочке, куда выходил забор. Он не видел Олафа, только бежал и бежал.

«Масло… ароматное масло…» - колотилось у него в висках.

- Стой! - кто-то вывалился прямо на середину улицы перед Бьерном. – Куда так спешишь, пес? А ну-ка…

Говоривший не успел закончить, как Бьерн неожиданным толчком отбросил его к стене.

- Куда? – сразу трое бросились наперерез варангу, обнажив короткие мечи. Высокий оттолкнулся от стены и, также с мечом в руке, неспеша двинулся к Бьерну.

- Сперва ты докажешь мне, что достоин ходить по земле, а потом мы тебя отпустим… может быть, - проговорил он. Теперь Бьерн хорошо его разглядел – лет двадцать пять-тридцать, жилистый, холодные серые глаза чуть скошены к высокой переносице, плотно сжатые тонкие губы. Одет хорошо… даже слишком хорошо. На ногах были щегольские сапожки пурпурного сафьяна*.

- Ну же!

Высокий задира бросался на Бьерна с мечом, и молодой варанг едва успевал уклоняться. У него был только длинный кинжал, а их четверо…

Крутанувшись через плечо, ему удалось захватить правую руку противника. Меч высокого полоснул по бедру Бьерна, прежде чем был выбит и со звоном ударился о мостовую.

- Держись, Бьерн! – Олаф, как буря, вылетел откуда-то с другой стороны улицы, сшиб с ног одного из троих, закрывавших путь, и, буквально отодрав Бьерна от высокого, потащил его по улице за собой.

- Быстрее… быстрее… - хрипло повторял Олаф, поминутно оглядываясь. – Если б не Стефан… Хорошо, что там был Стефан.

Теперь Бьерн вспомнил одного из тех троих – его он видел во дворце, это был один из ближайших соматофилаксов** логофета дрома Андроника.

- Почему мы сбежали? – рявкнул он, останавливаясь и останавливая Олафа. Шальная ярость начала выветриваться, стала чувствоваться рана.

- Скорее во дворец! - снова почти умоляюще потянул его за руку Олаф. – Нам надо все рассказать Эмунду.

- Олаф, почему мы…

- Ты видел его сапоги? Хочешь быть четвертован на Ипподроме? – отрезал Олаф.

В казарме Нумер, рассказав все Эмунду, Бьерн надеялся наконец получить объяснения. Эмунд, выслушав их с Олафом, тотчас же побежал во дворец со всей возможной скоростью. А возвратившись и не говоря ни слова, отвесил Бьерну такую затрещину, что у того загудело в голове.

- Ты понимаешь, с кем дрался? - прошипел Эмунд, когда Олаф оттащил Бьерна.

Комментарий к 4. Подарок на праздник

* - пурпурные сапоги можно было носить только членам императорской семьи

** - телохранителей

========== 5. “Запретная комната” ==========

Бегов сегодня на гипподроме не было. Смотреть же на кривляния шутов и цыган-акробатов можно было без того азарта, который сопровождал гонки колесниц. Не было выкриков, стонов, воя, когда “зеленые” или “голубые” вырывались вперед, не было брани и божбы, долетающей даже до галерей дворца Дафны и глушащей любую беседу. Можно было лениво постукивать кончиками пальцев по мраморному столбику, следя, как кажущиеся маленькими и ненастоящими акробаты в пестрых костюмах кувыркаются, делают сальто и образуют живые пирамиды.

Черноокая женщина в светло-лиловом мафории с золотыми нитями, чуть заметно улыбаясь, наблюдала, как акробаты выстраивали новую пирамиду, выше прежних. Внизу встали четверо бритых наголо здоровяков, с ручищами как свиные окорока; они устойчиво уперлись в посыпанную песком плотную землю арены и присогнули в коленях толстые сильные ноги. К ним на плечи забрались еще четверо молодых парней - эти были немного стройнее и изящнее, их густо подведенные глаза выделялись на бледных посыпанных мукой лицах. Они посылали воздушные поцелуи ахавшей публике, особенно внимательно взглядывая на галерею Дафны.

- Не думал, госпожа Зоя, что ты охоча до подобного убогого развлечения, - высокий красавец с тщательно подвитыми светлыми волосами подошел к сидящей женщине бесшумно, и она с неудовольствием взглянула на его изящные пурпурные сандалии.

- Ты ведь знаешь, что меня пугает, когда ты так подкрадываешься, - стараясь и вправду казаться испуганной, ответила черноокая. - Что же до развлечений - а что еще прикажешь делать? Император вечно занят, а коли не занят, так окружен учеными книжниками, а коли не книжниками, так своими наемными головорезами. Немудрено, что скука стала моей верной спутницей.

- Меня вчера развлекли забавным происшествием, а сегодня - не менее занимательным рассказом, - с тонкой усмешкой на красивом лице кесарь Александр опустился в почтительно подвинутое кубикуларием кресло и принялся рассказывать сперва о своем нечаянном столкновении с варангами - “Они вылетели как безумные, право слово. Будто за ними гнался отряд злобных демонов”, - а потом о смерти, постигшей одну из прислужниц августы Анны.

- Грешно насмехаться над смертью, - рассеянно вставила черноокая Зоя, чей взор по-прежнему был устремлен на акробатов.

- Эта смерть не просто несчастье, - исподтишка наблюдая за лицом собеседницы, проговорил кесарь, - это воздаяние. Не следовало брать чужое.

Как ни внимателен был взор Александра, он не смог заметить в лице Зои ничего необычного. Прекрасные ее глаза, бархатные и глубокие, как небо в безлунную ночь, глаза, в которых многие почли бы счастьем утонуть и за которые фаворитка императора получила свое прозвище “Угольноокая” - эти глаза были сейчас спокойны, как бездонные ночные небеса.

- Было бы нелишним узнать, от кого принцесса могла получить столь необычный подарок, - продолжал Александр. Зоя молчала, а ее алые губы тронула чуть заметная улыбка.

- Взгляни, кесарь, - она взглядом указала вниз, на арену гипподрома, где жутковатая конструкция из человеческих тел уже почти достигла своей максимальной высоты. Теперь тощий гибкий подросток карабкался на ее вершину и наконец встал на плечи женщины, которая до того была вершиной пирамиды. - Не находишь ли ты отвратительным, когда мужчина взбирается наверх, используя женщину как опору?

- Не более отвратительным, нежели женщина, использующая мужчину, - парировал кесарь. Светлые глаза его гневно блеснули, а тонкие губы сжались в холодную щель.

- Несчастная девочка, - продолжая смотреть на акробатов, заговорила Зоя. - Мать умерла, отцу до нее нет никакого дела. И такой тяжелый груз на плечах. Вдобавок всякие негодяи норовят использовать.