Долгий сон статуи

Вольман положил трубку, удостоверившись, что “довезли и поселили” благополучно. На часах было десять.

- Ваш эксперт? – Корибанов потер лоб. День выдался слишком уж напряженным – причем все напряжение пришлось на вечер, когда им казалось, что можно уже и отдохнуть. Еще одно убийство. Крепкий моложавый пенсионер Голенков, каждый день на зависть соседям толкающий пудовые гири с изяществом циркача и круглый год обливающийся по утрам колодязной водой. Гири... вот гирей ему и размозжили голову...

- Да. Куретовский, – пробормотал в ответ Вольман. Говорить не хотелось – он чувствовал себя проигравшим. Лузером. Убийство и попытка убийства, два за один день... В одном случае тот самый почерк, что и предыдущие. Страшная физическая сила – двухпудовая гиря не шутки. Взяли именно двухпудовую а не те, что полегче. Убийца словно кичится своей физической силой и старается показать ее во всем блеске. Сбрендивший спортсмен-маньяк, затаившийся в этом полусонном городке и вдруг начавший убивать направо и налево. Надо будет завтра начать с начала – все физически крепкие мужчины одновременно под подозрением и в опасности. И не так-то их тут много.

Второе вроде как проще – ломиком ударили по голове пожилую женщину, хранителя музея. Ольховская Дарья Александровна. В больнице, без сознания. Перевозить пока нельзя – Вольман вспомнил дороги с бесконечными колдобинами. И убийцу-то почти сразу поймали, по горячим следам, так сказать – вернее, он явился сам и потребовал заточить его в бронированную камеру. Булгаковщина какая-то!

Корибанов между тем висел на телефоне – этого Вольман от майора не ожидал. Вначале Корибанов позвонил в больницу и все вызнал от врачей. А потом позвонил, как понял Вольман, к Ольховской домой и очень спокойным, мягким тоном рассказал все внуку потерпевшей. “Шестнадцать ему, – пояснил майор, – родители в столице... не знаю уж, разошлись или нет пока. Дарью Александровну я знаю хорошо, святая женщина. Я все объяснил парню. Утром заеду за ним, повезу в больницу”.

- Мы с мамой поехали отдыхать. Сначала было все как обычно, пляжи, потом мы еще на экскурсию поехали. Мне всегда нравилось просто быть на руинах, вот честно. Это непередаваемое чувство – ты стоишь глаза в глаза с вечностью...

- Мы по заграницах не были, лаптем щи хлебаем, – злобно съехидничал Пат. Женя укоризненно взглянула на него.

- Моя мама возила меня на заработанные, а не украденные деньги, – отчеканила она. Пату стало совестно – ни Женька, ни ее мама не виноваты, что его родители не удосужились ни разу отвезти его на море. Разве что бабушка возила...

- Ладно, – неловко сказал он. – Прости.

Женька прощающе опустила ресницы и продолжила:

- И вот там случился тот сон. После экскурсии.

- Это когда ты исчезла? – спросил Пат. Женя кивнула.

- Я всем говорила, что ничего не помню. И... я не врала, Пат. Я просто не верила, что вообще было что помнить. Думала, это только сны, а не на самом деле я была там.

- Где?

- Не знаю... Я просто оказалась там. Сухая, выжженная красная земля. Древняя. Очень древняя. Земля и камни. И серые листики, скрученные жарой. И ни ветерка. Знаешь, во сне попадаешь куда-то и не удивляешься. Вот и я не удивилась. И там у меня был отец – такой, о котором я всегда мечтала. И мама, такая же чудная и настоящая подруга, как и моя мама. И вот... я там вроде как знала, что не их дочь по крови, но все равно любила их как родных...

Женя рассказывала подробно – Пату казалось, он сам видит приехавшую к отцу девочку, которую вдруг обрекает на смерть тот, кто должен, напротив, оберегать и защищать.

- Они меня в жертву собрались принести, представляешь, Пат? Ничего нет страшнее толпы, – говорила Женя. – Это такой тысячеглазый монстр, с одной общей волей. И тысячи, десятки тысяч воль в ней как будто растворяются, их как будто вообще нет, понимаешь? Брррр!.. – она передернула плечами и как-то ссутулилась. – Я попыталась сбежать, в рощицу. Там рощица – одно название, чахленькая, деревья высохшие, редкие. Нашли, конечно... Нас с мамой и ее помощницами загнали в какой-то огороженный камнем двор. Вот... и велели ждать.

А потом прискакал, – она оглянулась, – Лайос. Ты ведь сам понимаешь, что это имя... ну, его знают под совсем другим. Только другое грустное, поэтому нафиг его.

- Грустное? – удивился Пат. – Грустное имя?

- Да. Означает “воинам скорби несущий”, что-то в том роде.

Она снова оглянулась – Лайос внимательно слушал ее, но смотрел неотрывно на Пата. С неуловимым выражением, которое он изо все сил пытался скрыть за безразличием. Словно все время сравнивал Пата с каким-то запечатленным в его сознании образом.

- Ну вот, – продолжила Женька. – Приехал Лайос. Не на белом коне, а вовсе даже на пестром каком-то, первом попавшемся. Оказывается, мама – та мама, – просила его защитить меня. Потому что нам с мамой отец написал, что мы должны приехать, чтобы я... – Женя смущенно хихикнула, обхватила руками острые плечи, будто ей вдруг стало холодно, – чтобы я вышла за него замуж. А приехала, чтобы умереть, как выяснилось.

Ее карие глаза на миг заполнил тот самый ужас, который, как Пат понял, тогда овладел ею. В том сне, оказавшемся явью.

- Ну вот, – продолжила Женя. – Прискакал Лайос. И сказал, что у него не получилось их уговорить и... помнишь, как Багира в “Маугли” – “Теперь нам остается только драться”.

- Но это же был сон? – робко ввернул Пат. Женя его словно не слышала.

- Я смотрю и думаю – ну сколько там мы сможем продержаться? Их тысячи, воинов, которые хотели, чтоб меня принесли в жертву, а нас... Нас всего один Лайос, по-хорошему, потому что его воины были заодно с теми... с другими, а мы же с мамой сражаться не умеем. И тогда, думаю, пусть лучше зарежут меня быстро, чем просто затопчут и разорвут всех... и маму, и девушек-служанок, и его... Взяла, да и вышла к ним.

- И тебя... зарезали? – Пат подумал, что это, должно быть, самый страшный кошмар – пережить во сне собственную смерть. Особенно если сон был таким реальным.

- Нет, – помотала головой Женя. – Меня богиня спасла. Темная Охотница. Забрала и сказала, что теперь я буду ее жрицей. Только, сказала, чтоб я больше к нему не приходила. И вот я каждую ночь уходила к Богине, к Темной Охотнице. Я много узнала от нее и... это нельзя рассказывать. О будущем тех, кого видела там. Знаешь, ведь очень многое переврали потом...

Женя замолчала – видно, проверяя, не слишком ли много сказано лишнего.

- И как же ты туда попадала?

- А вот так и попадала. Это не опишешь, – пожала плечами Женька. – Но я же все время думала, что это не по настоящему. Еще и радовалась – такие вот сны, можно вызвать, когда хочешь. И во сне же ничего не страшно, ты вся такая...

- Крутая как вареные яйца, – хмыкнул Пат.

- Вот-вот. А все же мне хотелось снова с ним встретиться, – Женя поерзала. – Не с мамой... той мамой, а с ним. Потому что моя мама и тут очень хорошая, а та... она очень испортилась, моя бы мама никогда такого не думала и не делала. А вот увидеть его, Лайоса, мне очень хотелось. Впервые меня вот так защищали. Знаешь, у меня и друзей-то никогда не было – из-за вредного характера. Вечно я что-то людям не так ляпала, ну и вообще... не ладилось у меня с друзьями. Сперва совсем не ладилось, потом вдруг они стали сползаться ко мне – после того, как у мамы дела пошли в гору, ага. Но только... мне почему-то и самой не очень-то хотелось дружить, казалось, что это так сложно и морочливо, что легче одной быть. А тут у меня появился друг, который уж точно дружил со мной не из-за маминых успехов.

- И вот однажды я почувствовала, что это очень нужно... нужно увидеться с ним, – она взглянула на безучастного Лайоса. – После того как убили его любимого человека. И мы встречались... Нет, просто как друзья. Хорошо было, по берегу гуляли, говорили обо всем и ни о чем, ничего не боялись. Я его даже есть заставляла – а то от горя ему кусок в рот не лез...