Страница 27 из 30
- Помогите… - в выломившейся на тропинку грязной оборванной девчонке с трудом узналась Черити Олдман, которую он видел всего несколько часов назад.
- Мистер… Фрост… - выдохнула она, схватившись за его руки. Мо увидел, как исцарапаны и сбиты ее пальцы.
- Она там, там, в колодце, - Черити оглянулась испуганно, будто ожидая, что кто-то или что-то бросится на них. - В колодце…
Не слушая ее, Мо бросился по тропинке туда, откуда появилась Черити, и увидел сперва заднее колесо шарабана, а потом и весь шарабан вместе с мышастой кобылой.
- Ада! - крикнула Черити, наклонившись над темным провалом, но опасаясь наклоняться слишком низко. - Ариадна!
От молчания, которым дышал черный провал, Мо стало жутко - и прогоняя эту жуть, он схватился обеими руками за веревку, сбегающую в колодец, и начал осторожно спускаться, цепляяся каблуками сапог за выступы и неровности каменных стен.
***
Черити с заполошно бьющимся сердцем следила за тем, как подергивалась и подрагивала натянутая веревка, уходящая в темноту.
Колеблющиеся стены вспомнились ей, и душащие ее пальцы, слишком жестокие, слишком реальные, чтобы принадлежать призраку.
- Джиллиан… не дай мистеру Уотсону убить их, - холодея от ужаса, прошептала Черити, закрывая глаза. - Пожалуйста, Джиллиан…
Ей показалось, что ласковая рука коснулась ее затылка и глаза закрылись словно сами собой.
“Знаешь, кто мы? Мы оголенные души, ищущие покоя.
Жил в этих холмах юноша и жила девушка, и не желал отец девушки, чтобы они были вместе. И юноша решил стать могущественным шаманом, но не преуспел и погиб.
Ты слышала?.. Ты поняла?..
И девушка пошла к дереву, на котором хоронили покойников, и стала молить своего возлюбленного забрать ее с собой из мира живых, спасти от постылого, которому хотел отдать ее отец. Но мертвые не говорят с живыми, мертвые хранят молчание, и семь дней она просила впустую.
Ты слышала?.. Ты поняла?..
И в день, когда должна была она взойти под брачный покров, в тело ее вошел дух, и она перестала быть собою. Она несла смерть, и от рук ее погиб ее постылый жених, ее отец и множество людей ее народа.
Ты слышала?.. Ты поняла?..”
Тогда призвали шамана, который начал изгонять из девушки вселившегося в нее духа - но когда дух, подчинившись, вышел, все увидели, что он имел лицо ее умершего возлюбленного. И девушка, не желавшая расставаться с ним, опустилась на землю и не стало ее больше в мире живых. И стали Холмы прокляты, а люди из них ушли на долгие, долгие годы.
Ты слышала. Ты поняла”.
Черити очнулась, когда совсем рядом раздался шум и шорох - громкий, земной, какой бывает, когда трудно, и силы на пределе, а все же надо поднять себя, упираясь ногами, руками, коленями и локтями в каменную твердь.
Шорох был живым, и Черити, едва веря своим глазам, смотрела, как Мо Фрост укутывает дрожащую Ариадну своей курткой и берет на руки.
Вот оно, Чудо, которого она так ждала, думала Черити, следуя в трех шагах за азиатом, который ступал осторожно, боясь споткнуться в сгущающихся сумерках. Чудеса очень просты, на самом деле, для них не надо быть печальной девой в старинном английском поместье или аристократом с обожженным лицом.
- Ты отвезешь Черити домой? - тихо спрашивает Ариадна, которую Мо устроил в углу шарабана.
Он отвечает не сразу. Черити отводит взгляд и смотрит на кобылку, думая о том, что если бы не ее страсть к обжорству, ни она, ни Мо не нашли бы Ариадну. А потом взглядывает на азиата и понимает - он все равно нашел бы. Так же как когда-то Янг нашел Джиллиан.
***
“Знаешь ли ты, что нечистые духи прилипают лишь к тем, кто сам прилипает к ним? А проклятыми становятся лишь те, кто достоин проклятия?”
“Я больше не питаю к тебе зла, отец. Просто оставь их в покое”.
Тьма колыхается, словно в испуге.
“Янг умирал тяжело, пули попали ему в живот, и он еще долго скреб землю ногтями, прежде чем душа его покинула тело”.
“Это уже не имеет значения. Мы квиты, отец, и все мои счеты к тебе закончились”.
========== Золото и пламя ==========
- Хороший виски, - Венсан пригубил из низкого толстодонного стакана, нарочито облизнулся, смотря на Виргинию Уотсон. Тенью, черной тенью двигается хозяйка Шафрановых холмов, угощая гостей - парни Венсана развалились в креслах и на диване гостиной, ухмыляются. - Всегда приятно попасть в гостеприимный дом со щедрыми хозяевами, - в голосе Венсана так хорошо знакомое его парням сытое мурлыканье, он любит дела делать без грубости, с шиком и некоторым изяществом.
Уотсон бледен, но в некрасивом, будто потекшем вниз ото лба к подбородку лице не дрогнул ни один мускул, только тонкие вялые губы двигаются, пропуская безупречно учтивым тоном сказанные слова.
- Итак, что вам угодно, мистер Жаме? Чем обязан удовольствию видеть вас у себя?
Англичанин не потерял самообладания. “Мой дом - моя крепость” - и Венсан с удовольствием вспоминает их первую встречу. На пароходе, бегущем вниз по реке. Так же непроницаем был взгляд Уотсона тогда, и как же славно выпотрошил его на пароходе малыш Тин-Пэн.
- Мы остановились на нек`торых деталях разведки угольных месторождениев, - Венсан старается выражаться так же гладко и красиво как англичанин, но на последнем слове во взгляде Уотсона пробегает усмешливый огонек, и Жаме понимает, что дал маху. Он делает еще глоток виски - должно быть, старое, отдает дубом и лесом, такого виски ему пить еще не приходилось.
- Очень хорошее виски. Так что вы там копаете, мистер Уотсон? - задушевным тоном продолжает Венсан. Переглядывается со своими - в глазах парней одобрение, и Венсану кажется, их зрачки светятся сейчас желтоватым, зеленоватым, как у волков. - Что вы там на самом деле копаете?
Подчеркивая это “на самом деле”, он смотрит на черноволосую хозяйку, на ее покачивающийся стан, напоминающий живое пламя свечи, и почти не слушает возражений англичанина, он наперед знает, что тот может сказать. Все они одинаковы, болтуны, слюнтяи - и Уотсон, и тот квакер, которого они пристрелили в Миссури…
Венсан встряхивает головой, зажмуривается с силой и резко распахивает глаза - какой квакер? Откуда в его мыслях квакер, хрипящий, с пробитым горлом, выхрипывающий кровь и проклятие, и с кровью выхрипывающий жизнь?
Откуда, откуда бьющееся в муке под его телом тонкое тело, пальцы, судорожно вцепившиеся в его куртку, распахнутый в отчаянном вопле рот, разметавшиеся по сырому миссурийскому речному песку волосы, разрываемое, вспарываемое его членом лоно? Венсан облизывает губы - такое было, было, но не в Миссури. А в Миссури он и не бывал никогда. Он еще раз встряхивает головой, и постепенно берег отступает, и стены речного обрыва снова становятся стенами гостиной. И жена Уотсона взглядывает на него своим бездонными, как глубь речная, темными глазищами - Венсан чуть ухмыляется ей. Это дело привычное. Красивая баба у Уотсона, красивая, ничего не скажешь.
И снова продолжает задавать англичанину вопросы, наслаждаясь все более сбивчивыми ответами того, играя как кошка с мышью. Скоро должен вернуться Тин-Пэн Фрост, и зная мальчишку, Венсан уверен, что дочь Уотсона он непременно приведет. И вот тогда разговор станет еще интереснее.
Только в ушах далеким эхом замирает - “Прокляты будьте до седьмого колена; дочерям рода вашего не обрести дома…”
Какие такие дочери, у него нет детей, нет - по крайности тех, что бы ему были известны…
***
Лилит, думает Виргиния, Лилит, а не Адам, была первым ученым, ибо вкусила она от Древа познания первой, и с той поры познавать стало ее второй природой. Познавать то, как отзовется в чужом теле случайное касание пальцев к плечу, как начинается и кончается живой весенний гон соков по жилам деревьев, как и отчего закипает кровь у самца при виде самки, как схватываются здоровые молодые жеребцы, рвут, бьют друг друга, визжат, закладывая уши.
Ходить между ними, плескать в стаканы темный злой виски и купаться в плещущей на нее в ответ похоти… “Ты все делаешь верно, Виргиния, ты умница”.