Страница 13 из 18
Долгие годы упорного противостояния на Балтике, с 1558 по 1582 г., и террор, свирепствовавший внутри страны, отняли у России духовную и умственную энергию, необходимую для широкого взаимодействия с развивающейся западной культурой и технологией. Последним ударом, который Иван нанес стране, было разрушение династии, причем в эпоху, когда династическая преемственность была главным залогом стабильности и благополучия страны. В результате устранения его двоюродного брата Владимира и случайного убийства своего бездетного старшего сына на престол вступил младший сын Федор, что несколько отсрочило катастрофу, но после того, как он умер бездетным, в 1598 г. впервые состоялось избрание нового царя. Вместе с выборным царем на арене появились самозванцы.
Обращаясь к вопросам менталитета, автор поднимает трудный вопрос о причинах кровожадности Ивана и о причинах народного долготерпения. Многочисленные послания царя, наставления, записанные речи дают богатый материал для анализа, который не следует воспринимать некритически. Почти не вызывает сомнения то, что сам царь не записывал их, а диктовал (что было в обычае той эпохи). Склад ума, выражения, набор пространных цитат из Библии и др. церковных источников убеждают, что это «не подделки XVII в.». Основополагающим в понимании Иваном его роли как царя является представление о том, что на нем лежит забота о вечном спасении рода, за которое он должен ответить в Судный день, по-русски именуемый более впечатляюще Страшным судом. Именно эта сторона деятельности царя волновала народ, который был склонен воспринимать царский суд как суд Божий. Соответственно опричнину И. де Мадариага считает уже «не средством проведения определенной политики (например, централизации) и борьбы против чего-то и кого-то; она была средством борьбы за что-то. Царь претендовал не столько на лавры военачальника, сколько на роль духовного лидера, соединявшего в себе божественное и человеческое начала, что позволяло ему с помощью божественного насилия заниматься очищением мира от греха» (с. 511). Такого рода самоотождествление Ивана с идеей священного насилия способствовало укоренению в нем веры в очистительную силу его жестокости, необходимой для избавления от греха самого царя и его народа. Твердое убеждение Ивана в том, что на него Богом возложен долг награждать и наказывать своих подданных, заставляло и их воспринимать покорность Богом избранному царю как святую обязанность и относиться к его приговорам как к приговорам Страшного суда.
Однако власть царя не была божественной и его жестокость была бессмысленной. Завершается книга монументальным библейским образом: Мадариага видит в Грозном Люцифера, мятежного Ангела, возжаждавшего стать Богом и свергнутого с небес, – точка зрения, восходящая к князю Курбскому и дьяку Ивану Тимофееву.
Вопросы истории российского самодержавия в польской историографии
(Сводный реферат)
Статья профессора Ягеллонского университета в Кракове д-ра К. Хойницкой (1), написанная на основе опубликованных официальных документов, писем и разноязычной историографии, посвящена значению царского титула в московской политической доктрине времен Ивана Грозного.
В 1547 г. великий князь Иван Васильевич был венчан на царство митрополитом Макарием в Успенском соборе Московского Кремля. По мнению автора, этот факт ознаменовал «появление на политической карте Европы новой существенной силы – Российской империи» (1, с. 117). Основной задачей последней было получение международного признания, но она столкнулась с рядом внешнеполитических трудностей. Так, например, правители польских и литовских земель из династии Ягеллонов были против принятия московскими князьями царского титула. Появление новой империи, с одной стороны, могло пошатнуть европейский порядок, с другой стороны, оживляло давний спор о том, есть ли в мире место для двух христианских императоров. Москва не желала быть наследницей Византии. Иван Грозный стремился к полноценному партнерству с западными правителями, но в то же время хотел занять в их рядах «особенную позицию» (1, с. 117). С этой точки зрения принятие Иваном IV титула царя вызвало непонимание Запада. Царский титул считался тогда русским аналогом титула «император», а также «указывал на особые культурные связи» (там же).
В историографической традиции принято отмечать, что государственная доктрина Московского царства опиралась на теорию монаха Филофея первой половины XVI в. Ее суть заключалась в том, что Москва является отмеченным в библейском пророчестве Даниила последним царством, «Третьим Римом», «а четвертого Рима не будет» (1, с. 118). Однако нет свидетельств, подтверждающих распространение этой теории в русском письменном наследии XVI в. Кроме того, ее суть не соответствовала политике московских правителей. Москва не имела цели оказывать вооруженное сопротивление угрожавшей Европе Турции, не желала реализовывать постановлений Ферраро-Флорентийского собора 1438–1445 гг. и признать верховенство Папы Римского над православной церковью. Безусловно, теория «Третьего Рима» отвечала восточной политике Российской империи в XIX в. и поэтому в то время ее стали признавать официальной государственной доктриной. Тем не менее ни письма Ивана IV, ни дипломатическая корреспонденция, ни официальные документы московских правителей не содержат информацию о том, что царский титул взят из легенды Филофея.
В русских источниках времен Ивана IV часто встречаются ссылки на «Рассказ о потомках Августа и дарах Мономаха», в котором содержится генеалогия Рюриковичей, берущая начало от римского императора Октавиана Августа. Согласно этому источнику, отношения Руси и Византии веками основывались на принципах равноправия и партнерства, что нашло свое отражение в передаче киевскому князю византийским императором следующих регалий: барм (наплечное царское одеяние) и так называемой шапки Мономаха. Легенда гласит, что император Август в 5457 г. посадил своего родственника Пруса на престол в г. Марборк (Морборок), что на берегах Вислы. Его потомком был Рюрик, которого пригласили на княжение жители Новгорода. От Рюрика происходили и князь Владимир, крестивший Русь, и Владимир Мономах. А получение последним от византийского императора шапки Мономаха и барм трактовалось как венчание на царство. В числе других даров византийского императора упоминается кубок, принадлежавший когда-то римскому императору. Все эти вещи, по мнению К. Хойницкой, были подарены Владимиру Мономаху в знак «признания мощи Руси и в страхе перед агрессией с ее стороны» (1, с. 119).
Главным аргументом принятия московским правителем царского титула во времена Ивана Грозного было то, что его предки веками владели русской землей. Однако автор считает этот аргумент неубедительным, поскольку на протяжении более 200 лет Русь была подчинена монголо-татарам (1, с. 120).
К. Хойницкая выделяет несколько видов аргументации, к которым прибегали московские князья, стремясь обосновать свои претензии на царский титул. Первый вид – это обращение к Библии с целью найти взаимосвязь между русской и всеобщей историей, а также доказать священность Московского царства. Библейский аргумент, подтверждающий тезис о том, что только царская власть гарантирует стабильность и силу государства, содержится в одном из писем Ивана Грозного к Андрею Курбскому. В нем он пишет, что Бог, освободивший из неволи евреев, не поставил над ними большое количество правителей, а дал им лишь одного Моисея в качестве царя (там же).