Страница 10 из 17
За рубежом используются и «экзотические» источники для понимания «атмосферы» в российском обществе в связи с военной тематикой. Западные специалисты считают, что военные художественные фильмы дают почувствовать «аромат и чувство времени» сильнее, чем печать; историки исследуют войну и как «поливалентный культурный символ» (257).
С темой войны исследователи связывают проблемы колонизации и национальных отношений. Дж. Хоскинг (19, 108) проводит идею о том, что строительство империи откладывало и затрудняло формирование русского национального самосознания.
Вообще, зарубежные историки с удивлением констатируют, что в последние десять лет происходит нечто революционное в изучении имперского прошлого России, в том числе лавинообразный рост литературы по этой тематике13. Начало положено работами Дж. Форсайта и Ю. Слезкина о Сибири14. Есть превосходные региональные исследования В. Мартин, Р. Джераси, П. Верта, М. Ходарковского, У. Сандерленда, А. Халида и др.
В 2007 г. вышла в свет книга о Российской империи в 1700– 1930 гг. (200). В ней 18 статей. Авторы – из России, США и Европы. Показаны взгляды на империю из центра и регионов. Рассказывается об идеях, чаяниях людей того времени, учреждениях. В этом сборнике статей представлено не только плюралистическое разнообразие в империи, но показана и ее гибкость в проведении своей политики и умение преодолевать трудности и адаптироваться к ним. Россия в значительной степени была суперэтническим союзом элит, а патроно-клиентские связи обеспечивали стабильность в различных регионах страны.
А. Рибер насчитывает четыре «постоянных фактора» или детерминанты российской и советской истории: подвижность и неустойчивость границ России; многонациональное население; экономическая слабость; «культурное отчуждение», которое он определяет как «амальгаму географических, политических и исторических факторов, которые вносят свой вклад в восприятие России аборигенами и иностранцами»15.
В россиеведении все активнее исследуются взаимоотношения центра и регионов и повседневная жизнь в национальных районах. Однако в зарубежной литературе по-прежнему большой разброс мнений в отношении «национального вопроса», жизни этносов.
В 2007 г. в Японии был опубликован сборник статей «Империология» (112). Цель сборника – «отделить широко принятые теории» (112, с. 6) от массы эмпирического материала, который произвела империология со времени коллапса Советского Союза, а также поставить вопросы о сравнении геополитики и экономики, которые игнорировались. В сборнике прозвучала и мысль о том, что империологии не следует отделять себя от общей и социальной истории. В целом сборник показывает, и это было отмечено в зарубежной научной печати, что исследование Российской империи идет по пути интернационализации16.
«Новое» иногда используется в работах историков, хотя это и «не делает погоду» в россиеведении для новой аргументации старого. Так, в статье о народе коми утверждается, что русские интеллигенты помогали русификации, считая русскую культуру выше. Автор полагает, что этнические стереотипы, распространенные среди русских, способствовали политике царского правительства в отношении этнических групп (114, с. 199). Русские авторы XIX в. не верили в способность самостоятельного культурного развития коми и ожидали скорую и неизбежную их русификацию (114, с. 218). Автор приводит слова Энгельгардта о том, что как только русским языком овладеет местный народ и разовьется рыночная экономика, исчезнет разница между русскими и нерусскими. Энгельгардт был убежден, что когда встречаются два племени, менее цивилизованное ассимилируется. Согласно Энгельгардту, это был общий исторический принцип, который подтверждался историей русской колонизации (114, с. 219).
Русские в XIX в. считали коми одним из многих «крестьянских народов без истории». По их мнению, зыряне и другие финно-угорские народы отступали перед лицом российского продвижения и уже столетия находились в процессе русификации. Этот «объективный» процесс идет к естественному концу – все зыряне станут русскими. Для русской элиты коми были «этнографическим материалом» относительно высокого качества, сравнительно с другими примитивными племенами, но тем не менее «материалом для строительства русского государства». И поскольку коми скоро станут русскими, это – естественный и желательный результат, всякие противодействующие ему факторы должны быть уничтожены. Решению этой задачи имперской политики служил русский национализм.
Три мощных течения общественной мысли существовали в XIX в.: устойчивый этнический стереотип, эволюционизм и растущий русский национализм. Они «взаимодействовали и влияли на образованных русских». «Русская империя, русская “высокая культура” считались моделью цивилизации» (114, с. 219). Русские литераторы писали не для того, чтобы оправдать национальную политику правительства. Однако они исходили из тех же самых предположений, давая информацию, которая определялась этими заключениями, и своими работами они помогали распространять и укреплять этнические стереотипы, уже циркулирующие в русском обществе. Тексты литераторов и национальная политика правительства в регионах, в сущности, были двумя сторонами одной медали.
Русские авторы изображали реальность как они ее понимали. Подобным образом балтийские немцы смотрели сверху вниз на эстонцев и латышей, а поляки – на литовцев и белорусов. Элиты доминирующих этнических групп не верили, что «крестьянские народы без истории» могут достичь независимого культурного развития (с. 220).
Однако они недооценивали потенциального национализма среди малых народов. Идея национализма распространялась по России не только среди доминирующих этногрупп. В этнических группах выкристаллизовывалась интеллигенция и начинала работу по эмансипации своих народов. Иногда новые нации создавались из «этнографического материала», который доминирующие этнические элиты планировали использовать для своих целей. Вопреки тому, что ожидали образованные русские, коми не исчезли и не были поглощены «более развитой» русской цивилизацией. В XIX в. начался подъем национализма коми, который уравновешивал политику правительства в отношении них. Однако этнические стереотипы некоторых образованных русских в XIX в. имели тенденцию сопротивляться ее изменению (114, с. 220).
В зарубежной историографии уделяется внимание не только «крестьянским народам», но и истории многонациональных городов, особенно Одессе, из-за ее историко-этнографического и культурного разнообразия (29, 34, 137 и др.). И здесь иногда допускается «перебор». В книге А. Маколкиной об этом городе явно преувеличивается роль итальянцев. Она, в частности, пишет: Одесса – «культурная Мекка всей русской и позже советской империи» (137, с. 2). «У русских не было своей древней истории» (137, с. 7). «Итальянцы внесли культуру в отсталую страну, которая была в сущности мирской и языческой, и русские были забытыми Богом людьми» (137, с. 39), церковь играла чисто символическую роль «в жизни русского, преимущественно сельского, общества» (137, с. 15). Под пером этого автора даже отцы-основатели Одессы, в том числе Хосе де Рибас, становятся итальянцами. Такие «исследования» вызывают отповедь со стороны западных ученых. Так, Ф. Скиннер определил эту книгу как «ревизионистскую работу худшего сорта». Он пишет, что нет никаких оснований считать, что Одесса стояла во главе модернизации России. Этот странный взгляд на русскую историю обусловлен, по его мнению, «италоцентристским» подходом, и поэтому автор книги часто прибегает к гиперболам. Кроме того, рецензент указал, что книга и написана, и издана плохо, и не рекомендовал иметь ее на полках академических библиотек17.
Новое видение национализма в России XIX в. – в монографии С. Рэбоу-Эдлинг (180) (ун-т Упсалы, Швеция). Славянофильство, считает она, может быть охарактеризовано как «культурный национализм». В книге сделана попытка доказать, что славянофильство – это призыв к социальному и культурному обновлению, и что славянофилы отнюдь не были консервативными защитниками традиционного общества (180, с. 136).
13
The Slavonic and East Europe review. – L., 2008. – Vol. 86, N 3. – P. 553; The Russian review. – 2009. – Vol. 68, N 2. – P. 170.
14
Forsyth A. History of the Native peoples of Siberia. – Cambridge, 1992; Slezkine Yu. Arctic mirrors: Russia and the small peoples of the North. – Ithaca; N.Y., 1994.
15
Slavic review. – 2008. – Vol. 67, N 2. – P. 528–530.
16
The Russian review. – 2008. – Vol. 67, N 3. – P. 532–533.
17
The Russian review. – 2008. – Vol. 67, N 4. – P. 703–704.