Милосердие в тебе

Как гром среди ясного неба, как что-то чудовищное вдруг свалилось на неё тяжелым бременем. Ещё утром Элисон казалось, что она любила Клода всегда. Когда ещё не знала, лишь ждала встречи с человеком, с которым разделит свою жизнь. Брюнетка придумала светлую мечту в голове: образ, что станет единственной и первой любовью её. И она наделила всеми ценными качествами его.

А сейчас её горло сжимается так, что трудно дышать и слезы подступают к глазам. Она не знала, кого ненавидела в эту секунду больше — себя или его? В том не было его вины, и ей становилось тошно, когда она осознавала собственную глупость.

Не в силах терпеть переполняющую её бурю эмоций, она резко встала из-за стола.

— В чём ты хочешь обвинить меня? — голос его звучал спокойно, будто бы слова девушки не произвели на него никакого впечатления, — Элисон, присядь, пожалуйста.

— Почему Вы сразу не признались мне?

— Разве я что-то скрывал от тебя? — он отложил столовые приборы в сторону, — Разве лгал я тебе? Верно, — с губ его сорвался прерывистый вздох, — Поэтому я повторюсь: в чём ты хочешь меня обвинить?

— Вы… — она сглотнула, не зная, что ответить, — Айзек умер по Вашей вине.

— Если и есть моя вина в смерти Айзека, то лишь косвенная. Виктор несёт ещё большую ответственность за случившееся.

— Не смейте произносить его имя!

— Конечно, благородный лорд Бадлмер, — с особым цинизмом протянул мужчину, поджав тонкие губы, — Справедливый, рыцарственный лорд Балдмер. Полагаю, что Хайвэл упустил одну маленькую деталь, моя дорогая. Совсем ничтожную… Виктор был основателем движения и главным вестником Идеи.

— Но он отказался от бесчеловечной теории, в отличие от Вас, — голос её с каждым словом становился все тише и она сама начинала сомневаться в своих словах, — А вы… я хочу, чтобы вы оставили этот народ в покое или…

— Я не сдался в отличие от него. Я посвятил этой идее всю свою жизнь и ты действительно думаешь, что твоё «или» способно изменить моё решение?

Вдруг у аристократки закружилась голова и она вернулась за стол, сама не зная чего желает больше: прекратить разговор прямо сейчас или разрешить столь неприятную ей тему окончательно.

— Я прошу Вас оставить этих людей в покое. И оставить вовсе не значит сдаться. Я молю Вас отступить, просто уйти от столь свирепой идеи. Вы переступили черту, но пока не в силах осознать, что всё имеет последствия. Разве смерть моего милого брата не было предупреждением? Разве не от того бежал мой отец? И разве Вы сами не чувствуете тревогу, не преследует ли Вас неведомое предчувствие? Поймите же я люблю Вас, быть может, кажется лишь мне, что люблю. Но я не смогу разделить Ваши грехи, я не посмею делить с Вами свою жизнь, зная о вещах, что Вы делаете, покидая усадьбу. Вы несёте с собой смерть и смерть эта однажды настигнет Вас. Я не смогу разделять Вашу вину, как это положено супруге, поэтому я прошу Вас отступить.

— Ты ставишь меня перед выбором? — худощавое лицо его скривилось, не желая верить в происходящее, — Ты хочешь услышать правду? Правду, которую скрывают от тебя?

Элисон лишь молча кивнула, пряча свой взгляд. Клод видел, что девушке вовсе уже не нужен ответ — она знает его наперёд. Оттого лицо её побагровело, а в висках застучала кровь. Он не видел того, но юная особа крепко сжимала лезвие ножа в руке. Она слишком привыкла наносить своему телу увечья и ужасно боялась, что кто-то заметит шрамы, синяки на её теле. Брюнетка была слишком эмоциональна, и когда переживания овладевали ей, в голову вбивалась идея, что несовладание с собственными чувствами сведёт её с ума. Физическая боль помогала справиться с душевным беспокойством, хотя имела себе цену.

Ей захотелось вскрикнуть, когда к ней пришло осознание, что порез был слишком глубокий, но она лишь плотно сжала губы и выпустила лезвие из ладони.

— Боже, ты также глупа, как и твой отец! Полагаю, Хайвэл не рассказал правду о смерти Виктора? Верно, не рассказал. Он не был болен, не умер он от преклонного возраста или по воле божьей, он покончил с собой из-за своей же глупости.

— Как вы смеете такое говорить?!

— Он предал свою идею, оставил совсем юного сына с тяжелобольной Элизабет и уж совершенно не думал о тебе или Айзеке…

Фролло резко оборвал свою речь, осознавая, что уже наговорил лишнего, в чём и убедился, когда взглянул на супругу. Она вся дрожала, а лицо её менялось до неузнаваемости, горечь, смешанная с глубоким разочарованием и злобой, искрилась в совсем ещё юных чертах. Глаза её сжимались не в силах лицезреть собственную беспомощность.

Девушка даже перестала дышать. Ей казалось, что если посмеет она вздохнуть, то непременно задохнётся отравленным и угнетающим сознание воздухом.

Она посмела раскрыть глаза, когда ощутила совсем холодные ладони на своих плечах.

— Замолчите же!

— Элисон, послушай меня, Бог свидетель, что я не искал в тебе ничего, кроме тебя самой. Я поклялся принять тебя со всеми недостатками, поклялся в любви к тебе, поклялся забыть все, что было позади тебя и после всего, что я дал тебе, ты хочешь уйти?

Мужчина ещё сильнее прижал девушку к себе, надеясь, что та успокоится. Но она продолжала дёргаться и бить маленькими кулачками по его груди. Она старалась оттолкнуть его, но, наверное, даже стену сдвинуть было легче.

— Замолчите! Я не хочу видеть Вас! Я не хочу слышать Ваш голос!

— Ты дала слово перед Богом, ты обязана принять меня!

— Тогда я отказываюсь от своей клятвы!

Брюнетка уже готовилась получить очередные оскорбительные эпитеты в свою сторону, но гнев вдруг исчез с мужского лица, а руки, крепко сдавливающие её тельце, ослабли. Судья заметно помрачнел и глаза его потускнели, совершенно утратив яростный блеск.

— Иосиф отвезёт тебя к брату.

========== Часть 23 ==========

В комнате было два человека. Восседавший в кресле мужчина смотрел на нежное лицо молодой девушки, что освещал одинокий подсвечник. Она сидела на полу, прижав колени к груди. Взгляд её был пуст и создавалось ощущение, что она смотрела в никуда. Хайвэл с большим трудом пытался разглядеть в этом существе свою сестру. Элисон была похожа на брошенного щенка, которому просто ничего не оставалось кроме того, как поскуливать от холода и сидеть на холодном полу, поджав хвост.

Её лицо за последние дни изменилось до неузнаваемости. Наивный, совсем ещё детский блеск в глазах исчез и на место его пришёл холодный, совсем пустой взгляд. Лорду даже на время показалось, что взор этот принадлежит его суровому отцу, а вовсе не юной и беспечной сестре. На тонких губах уже не покоилась улыбка и даже печаль не посмела оставить свой след на них.

Юноша не видел в аристократке ровным счетом никаких эмоций. На их место явилась какая-то странная черта, которую он не мог уловить, не был способен даже на шаг приблизиться к ней. Брови её не хмурились, гладкую кожу не потревожили новые морщинки, но мужчину не покидало чувство, что брюнетка будто бы повзрослела и откинула свои девичьи мечтания далеко за горизонт. От мысли этой ему даже на мгновение стало дурно.

Конечно, порой чрезмерная несерьёзность брата или сестры раздражала его, но после смерти Айзека, он осознал, что эмоциональность их была единственной вещью, благодаря которой он до сих пор держался на ногах.

Чувственность сестры и необъятная любовь брата к жизни двигали им, придавали его жизнь смысл. Пылкость Элисон спасала мужчину от всепоглощающей вины за смерть брата, а сейчас он смотрел на юную девушку и видел в ней себя. Видел в ней человека, который способен жить лишь питаясь чужими эмоциями, который не способен испытывать даже малейшее разочарование, даже мимолётную радость. Ей придётся придавать своей жизни смысл до тех пор, пока она не осознает всю бесполезность своего существования, пока не потеряется в пьянстве, в разврате и в конце концов в одиночестве.

Кажется Элисон была обречена на его же участь. Девушка проваливалась в бездну, она жаждала окунуться в этот омут, провалиться так глубоко, чтобы никто её не смог достать. Она не видела смысла в борьбе, не видела смысла в свободе, но и сил убивать себя у неё тоже нет. Нет даже чего-то малого, что раньше казалось намного большим. Девушка послушно позволила тьме окутать себя и унести в пропасть.