Страница 88 из 98
— Завтра, завтра, дядя Гриша!
И поспешно убежала.
Чтобы не встретиться с Антониной Ивановной, Вера прошла садом, через калитку. Несколько раз останавливалась: ей хотелось вернуться, не участвовать в этом деле. «Она сама не понимает, что делает! — думала Вера. — В такой день… в такой день она музыкой занимается!»
Из гостиной неслись звуки рояля. Катя вкрадчиво, взволнованно роняла слова:
Поднявшись на веранду, Вера увидела подругу.
Катя стояла, заломив в истоме руки. Гимназист Сергей Кондратов, рассеянно беря аккорды, глядел на нее жадными глазами.
— Сегодня, Верочка, я цыганка! — проговорила Катя весело. Легко подбежала к подруге, шумя белым шелковым платьем. Вера молчала. Ее встревоженное, печальное лицо обращалось то к подруге, то к Сергею… «Мимоходом отняла его! А ведь знает…»
— Не злись! Я просто дурачусь! — с нервным смехом шепнула Катя.
Вошла Антонина Ивановна, пригласила к чаю.
— Ах, не надо мама! Нам некогда, мы сейчас уходим на вечер.
— Когда тебя ожидать?
— Пожалуйста, не ждите! — нервно сказала Катя, Она не глядела на мать, вертелась перед зеркалом. — Я ночую у Веры… ближе идти… и во-вторых, сюда страшно идти одной, а вежливого кавалера едва ли найду.
— Я провожу, — поспешно сказал Сергей. Густо краснея под взглядом Веры, добавил: — И вас, и Веру.
Когда калитка захлопнулась, Катя взяла под руки Веру и Сергея. В соломенной шляпе раструбом, с локонами вдоль щек, возбужденная, быстрая, она выглядела красавицей.
— Пойдемте скорее! Шагайте же, увалень!.. Ты ничего ему не говорила? Тогда слушайте, Сережа! Вы — участник похищения сабинянки… Кроме шуток… Бегите за угол, берите извозчика, и мы помчимся на вокзал. Скорее!
— Как? Вы уезжаете? Куда?
— Не «куда», а «с кем»… Со Стефанским! В Омск! Бегите же!
Лицо у Сергея вытянулось, но он послушно побежал вперед.
Всю дорогу она не умолкала, не сидела спокойно. То с нервической нежностью обнимала подругу, то, наклонившись к извозчику, торопила:
— Пожалуйста, скорее! Мы спешим.
— Придется обождать, барышня, — угрюмо сказал извозчик, когда они приблизились к вокзальной улице.
Улицу пересекала длинная колонна арестантов.
Они брели, спотыкаясь. Костлявые лица их выражали боль изнеможения. В прорехи лохмотьев видна была свинцового оттенка кожа.
В это время один из арестантов упал. Конвоир толкнул его прикладом. Арестант не шевелился.
— Он умер! — вскрикнула Вера. — Катя! Ты видишь?!
Катя в это время глядела на часики.
— A-а! Ведь это — красные! — с нетерпеливой досадой отозвалась она. — Извозчик! Ну, разве нельзя объехать?
— Видите, пересекли дорогу, куда же объехать? — не поворачивая головы, ответил извозчик.
Конвоир оттащил мертвого к тротуару. Серая колонна медленно проползла. В хвосте шла пустая телега. На эту телегу конвоиры бросили тело, а на тело — рогожу. Извозчик тронул.
— Вера, — жестко сказала Катя, — вытри глаза!
— Может быть Ирочку… Илью Михайловича…
— Ах, оставь разводить мировую скорбь! Не порти мне день!
Стефанского они увидали издали, он стоял на ступеньке подъезда и нетерпеливо пощелкивал по сапогам кожаным стеком. Гибкий, стройный, моложавый, стоял он в группе офицеров. Он вынес Катю на руках, повел, обняв за плечи, склонил к ней свое лицо с лукавыми уголками губ и раздвоенным подбородком.
Купе второго класса украшено было коврами. На столике — букет белых роз, бокалы, коробка дорогих конфет, на полу, в серебряном ведерке, во льду шампанское.
Какой-то незнакомый Вере офицер наполнил бокалы.
— Что можно сказать в этот момент, в лучший момент моей жизни? — сказал Стефанский, глядя в поднятое к нему Катино лицо. — Благодарю мою смелую Катю! Благодарю вас, друзья мои!.. Я молод! Я счастлив! Я влюблен! Выпьем, друзья, здоровье моей молодой жены!
«Выпьем здоровье! — с ужасом думала Вера. — Он, как вампир, высосет из Кати жизнь своими красными губами…»
Верино лицо осунулось, побледнело, но она с вежливым вниманием слушала тосты. Ей было неловко, тесно, душно в этом купе среди веселых офицеров. Было страшно за Катю… А Катя самодовольно сияла.
— Держись крепче! — шепнула она подруге на прощание. — Маме не говори! Не знаешь и не знаешь, где я… Ушла от тебя, мы с тобой поссорились… Хорошо?
…Поезд тронулся. Медленно поплыл вагон. В окне, над букетом белых роз — Катя в белом платье. Обняв ее, стоит улыбающийся Стефанский. Офицеры кричат им вслед веселое «ура» и, шутливо переговариваясь, расходятся. Ошеломленный Сергей Кондратов говорит:
— Вот это да-а! Размах у человека! Вы заметили, Вера, ковры какие дорогие… Умеет человек обставить свое наслаждение!..
За утренним чаем дядя спросил:
— Как вчера повеселилась?
— Да… то есть, нет, не особенно…
— Не обижайся на меня, Верочка, я хочу с тобой серьезно поговорить.
«О Сереже!» — подумала Вера, и сердце у нее екнуло.
— Этот мальчик… Кондратов… я бы на твоем месте подальше от него держался.
— Дядя, почему?
— Страшная у него семья, грубая… нехорошая.
— Но… если… ведь не с семьей мне жить!
И дядя, и племянница перестали есть и громко бренчали серебряными ложками, глядя в упор друг на друга: дядя сочувственно, Вера — растерянно.
— Так вы уж и о браке договорились?
— Нет.
— Умоляю тебя, Верочка, не торопись. Так легко, одним неверным шагом испортить жизнь себе и родителям.
— Ох, знаю, дядя, — отвечала Вера, думая о подруге. — Я, может быть, и совсем замуж не пойду! Поступлю учительницей., буду жить в селе…
— И самое бы хорошее дело!
Они замолчали, вспугнутые резким звонком. Вера хотела бежать — открыть дверь, но старая нянька уже ворчала в прихожей:
— Иду, иду! И что это, как на пожар?..
Вошла Антонина Ивановна.
Она вошла быстрыми шагами, но внешне казалась спокойной… только белая, с черными мушками вуалетка трепетала от порывистого дыхания.
— Где Катя?
Ответа не было.
— Вера! Я тебя спрашиваю.
«Не знаю», — хотела ответить девушка, но мысль, что после такого ответа ей придется лгать, изворачиваться, удержала ее.
— Не могу сказать…
— Что значит «не могу»? — с угрозой спросила Антонина Ивановна. — Ты должна.
— Почему не можешь, Верочка? — спросил Григорий Кузьмич.
— Я дала слово, дядя. Она сама напишет…
Антонина Ивановна села и поднесла руку к глазам, точно у нее закружило голову.
— Она уехала?
Нет ответа.
— Дрянная девчонка! Сводница! — низким мужским голосом проговорила Антонина Ивановна. — Скажу брату — тебя заставят ответить! — И она мстительно щелкнула замком ридикюля.
Григорий Кузьмич поднялся с места.
— Перестаньте, Антонина Ивановна, — серьезно сказал он. — Я понимаю, вам тяжело… но не извольте оскорблять мою племянницу! Этого я не позволю.
— Тогда заставьте ее признаться.
Он грустно и светло улыбнулся.
— Чтобы я… чтобы я принудил юное существо нарушить данное слово? Нет, я не буду этого делать!
— «Юное, чистое», — пренебрежительно повторила Антонина Ивановна, — ах вы, старый вы… идеалист! Вчера это существо и мою дочь видели на извозчике, а порочный мальчишка Кондратов ехал с ними.
— Так и идите к Кондратову, Антонина Ивановна! Идите к нему! Там и угрожайте, и все…
— Дядя!
— Пусть идет к Кондратову, Верочка. Я знаю, ты ничего дурного не сделала… Посудите сами, Антонина Ивановна, — с возмущением сказал он. — Могла ли наша Вера повлиять на такую самостоятельную особу, как ваша Катя? Это она-то?..
Любовно, бережно погладил племянницу по склоненной голове.
Антонина Ивановна встала, выпрямилась, как королева:
— Благодарю, деверь… за урок… за сочувствие… за все!