Страница 87 из 98
— Вот Вадим нас рассудит! Он — знаток!
— Катя!
И Стефанский склонился, умоляюще заглянул девушке в глаза.
— Не показывать? — с гордым вызовом спросила она и подняла лицо почти к самым губам Стефанского.
Достала из-за корсажа листок с золотым обрезом.
— Вот, Вадим, смотри! Полковник Стефанский поэт! Это следует напечатать! Да?
Вадим прочел:
После пейзажа шли речи о «миражных снах», о «страсти безбрежной» и о «грусти безнадежной» — словом, признание в любви по всей форме.
Самолюбивая Катя пылала… Солодковский не жалел ее. Даже злорадная мысль пробежала: «Учить надо таких дур! Пусть обожжется! Сюрприз будет ее высокомерию— тетке Антонине!»
— Замечательно! — сказал он.
Смешливые искорки запрыгали в карих глазах Стефанского.
— Вы мне льстите!
Обмахиваясь надушенным платком, Катя спросила:
— Отчего ты так поздно, Вадим?
— Таинственную незнакомку преследовал, Катюша!
— Какую?.. Сейчас, мама, сейчас… Извините, господа! — и мелкими шажками прошла на зов матери. У двери, не останавливаясь, обернулась, улыбнулась.
Мужчины отправились в кабинет покурить.
— Нет, в самом деле, это вы написали?
— А как же? Собственноручно переписал! — Стефанский обнял Вадима и доверительно сказал: — Голубчик мой! Мы с Валькой Мироносицким всегда объяснялись в любви чужими стихами… Но… не выдавать! Рассказывайте о вашем дорожном приключении!
В кабинете никого не было. Вадим рассказал.
Во время его повествования вошел угрюмый Охлопков, закурил трубку. Когда Вадим кончил, он сказал:
— Дурень! Да это и была Чекарева! Мы жили у Бариновой, наслушались… Они в том самом флигеле квартировали, она все ходы-выходы знает.
— Но, дядя…
— Ворона! В руках была, а ты… тьфу!
Стефанский мягко спросил:
— Георгий Иванович сегодня не в духе?
— Не в духе. Да.
— Можно узнать причину?
— Да вы что, с неба свалились? Не слыхали, что новобранцы бунт устроили?.. На заводах забастовочки начинаются…
— Тыл начинает трещать, — мрачно заявил Охлопков. — И это в то время, когда готовится наступление! Действуют, действуют «товарищи»!..
Стефанский загадочно улыбнулся.
— Скоро всех выловим!
— Это как?
— Секрет…
— Бросьте вы!.. Что за секрет? Ну-ка, выйди, Вадим!
Но в это время в комнату вошли гости-курильщики и разговор оборвался.
Катя ожидала, что за ужином Стефанский сядет рядом с ней. Но он оказался кавалером Августы.
Жена «красного», Августа не чувствовала никакой неловкости в этой среде. Имя дяди, как щит, прикрывало ее. Установилось мнение, что она интересна, а ее история романтична.
Сама Августа была того же мнения.
Как-то дерзкая Катя задала ей вопрос: если красные перейдут в наступление, уедет она с дядей или мужа будет дожидаться?
Августа не ответила, отделалась загадочной улыбкой… но долго в ту ночь не заснула.
За ужином Стефанский улучил момент, попросил уделить ему пять минут.
— Очень важная для вас новость… с той стороны!
После ужина Августа увела его в свою комнату и выслала няню:
— Побудьте в коридоре, Савельевна!
В бело-розовой комнате было жарко. Рядом с узкой постелью Августы стояла детская кроватка под кружевным положком. На столе в отдалении горел ночник.
— Вот вам письмо от супруга.
Августа с удивлением взглянула на гостя. Он не шутил. Он вытащил из внутреннего кармана письмо. Она несмело взяла… развернула…
— Ничего не понимаю!
Рукой Валерьяна были написаны непонятные слова:
«О явке — следующий раз».
Стефанский прикусил губу, выхватил записку.
— Виноват, не то… Где у меня голова? Это ваше розовое гнездышко меня одурманило… Вот ваше письмо!
Муж писал со страстью и тревогой, просил написать, здорова ли она, Кира, хорошо ли ей живется.
Августа разрумянилась, читая письмо под взглядом Стефанского.
— Где он?
Полковник не ответил. Сказал:
— Пишите. Я перешлю.
— Но он… на свободе?
— Разумеется. Пишите же!
Она присела к столу, написала полстранички. Полковник ждал стоя.
Подавая сложенное, но не запечатанное письмо, Августа попросила:
— Не делайте ему зла!
Они стояли вплотную, и Стефанский по укоренившейся привычке не пропускать ни одну сколько-нибудь привлекательную женщину пристально и ласково глядел на нее… Августу начинал волновать этот пристальный взгляд.
Вдруг дверь распахнулась, и Катя встала на пороге.
— Няню выслали… меня не вышлете? — с нервным смешком проговорила она. — А я хожу ищу, где наш поэт.
Ревнивая злоба дрожала в ее голосе. Стефанский подумал: «Э, да ты, малютка, готова!»
Забавно было бы подразнить ревность этой маленькой тигрицы, но необходимо было ехать в контрразведку, где ждут только письма Августы. Человек готов к отъезду, «на ту сторону». Если Мироносицкий сдержит слово, пришлет явку в Перевале, очень легко будет ввести своего агента в неуловимую подпольную организацию.
С тяжелым сердцем собиралась Вера Албычева на выпускной вечер.
Недавно из Ключей пришло письмо с расплывшимися от слез строчками. Мать писала: «Папино здоровье не улучшается, приезжай, Верочка, скорей!» Дядя Григорий, у которого она жила сейчас, за последнее время ходил мрачный, что совсем не вязалось с его обычной ласковой, грустно-шутливой манерой. В своих сердечных делах Вера запуталась, не знала, как ей быть…
Помимо всего этого Веру мучило «угрызение».
За последний год как-то незаметно для себя она сблизилась с Катей. Подруга вовлекла ее в дело, против которого все в Верочке восстает.
Когда Катя, рыдая, попросила: «Помоги мне! Я погибаю! Клянись, что поможешь!» — Вера просто сказала: «Клянусь, Катя…»
Тогда-то Катя ей все и рассказала.
— Но почему ты хочешь бежать? — спрашивала Вера, и ее простодушное, свежее лицо выражало ужас и осуждение. — Пусть он придет и попросит твоей руки.
— Женат! — был отрывистый ответ. Катя пренебрежительно повела плечом на возглас подруги: «Какой ужас!»
— Вот, если не удастся побег — тогда будет ужас, да… Я не буду жить… А бежать с ним не ужас, а счастье!
Она зажмурилась и порывисто прижала к груди диванную подушку.
— Это убьет твою маму, Катя!
Катя презрительно рассмеялась.
— Не беспокойся, не убьет. Ты знаешь наши отношения… она до сих пор ревнует ко мне…
— Катя! Не надо!
— …своего лысенького Полищука. Она меня ненавидит. Ей будет неприятно, правда, ведь мама горда, как римский профиль! — Катя рассмеялась своему сравнению.
— А его жена…
— Довольно! — отрезала Катя. — Ни слова о ней! Не хочу! Я никогда его юней не отпущу!
— Где она?
— В Саратове где-то или в Самаре… не знаю, не хочу знать!
— Одна?
— С сыном. Сын моих лет. Зовут Игорем. Довольно! Разве это по-дружески… терзать?
— Да, это по-дружески, Катя. Друг обязан… я обязана тебя предостеречь.
— Это от чего?
— Ты его мало знаешь. А вдруг он окажется непорядочным?
Катя зажмурилась и уши зажала.
— Хочу быть с ним! Хочу праздника! Ласк! Страсти хочу!
После этого разговора Вера с тайным отвращением к своей роли передавала Катины записки Стефанскому и его письма Кате. Помогла подруге вынести из дома вещи…
В белом платье, румяная, грустная, вышла Вера из своей комнаты. Сказала дяде:
— Вечер, дядечка, кончится поздно… я у подруги заночую.
— У Катюши?
— Нет…
— У кого же?
— У Тюни Доброклонской… это два квартала от гимназии.
— А почему не у Кати?
Девушка не ответила.
— Неужели поссорились?
Подавляя желание рассказать дяде все, Вера проговорила: