Страница 42 из 98
— Подлости его.
— Вы считаете себя законником, а законов не знаете… Со времени Петра Первого действует закон, синодом подкрепленный, — ваш брат обязан доносить «по начальству», если услышит на исповеди о «злодейственных» революционных намерениях!
Отец Петр, смущенный и сердитый, помолчал.
— А наплевать! Честный поп предавать не станет… Бог не так учил.
— «Бог», «бог»… отлично вы понимаете, что священник — слуга и раб светской власти.
Начался спор.
В последний вечер они спорили втроем, — к ним присоединился хорошо знакомый Илье адвокат Горбунов, когда-то близкий к революционным кругам человек.
Они остановились в тамбуре.
В вагоне смеркалось. Пустые печальные поля за окном потускнели, словно их припорошило пеплом. Слабо мигнули огоньки в сиротливой деревеньке, состоящей из двух десятков черных избенок с нависшими снежными шапками, под которыми угадывались соломенные крыши. Усатый кондуктор неодобрительно взглянул на сигару отца Петра, от которой сине стало в тамбуре, зажег свечу в фонаре над дверью.
— Пойдемте лучше в вагон, — сказал Илья. — Что я буду еще говорить? Все равно вы меня не понимаете.
— В дураки меня зачислили, молодой человек?
— Вы, Петр Кузьмич, человек умный, но страшно узкий.
— Это я? Я узок?
— Вы. И узок, и непоследователен. Нет у вас стройного мировоззрения. Вы христианин… а почему не подставляете щеку для битья?
— Да, я — христианин, — с достоинством сказал отец Петр, — но вы и думать бросьте насчет щеки! И нету тут неувязки… Сам-то Иисус Христос как понужнул торгашей? Ка-ак резнет ремнем!.. Правда, справедливость — ни перед чем не должны отступать!
— «Правда», «справедливость»… Хоть раз подумали вы о том, что в разные эпохи, в разных странах… у представителей разных классов различные представления о правде и справедливости? Почему именно ваше представление должно быть правильным?
— А почему — ваше?
— Мое… потому, что мое мировоззрение на твердом основании покоится!
— На каком это?
— На строго научной основе. Основа эта — законы истории, законы развития человеческого общества… И что бы вы и вам подобные ни делали, — прогрессивных сил вам не удержать.
Они помолчали.
— По-моему, вы зарвались и хватили через край, Светлаков, — насмешливо сказал адвокат, поправляя пенсне. — Настоящая христианская философия должна вам быть понятной, близкой. Недаром марксисты поговаривают о создании новой религии…
Илья остановил его резким жестом.
— «Поговаривают» те, кто отошел от марксизма, — ответил он. — Что такое богоискательство, богостроительство? Извращение научного социализма. Вот что это такое!
Отклонившись от первоначальной темы и точно поддразнивая Илью, Горбунов заговорил о «разладе в стане марксистов», о философских шатаниях, о «критике», ревизии марксизма.
— И что из этого следует? — сурово спрашивал Илья.
— Только то, что марксистская философия несостоятельна, — с издевкой отвечал Горбунов.
— Нет! — напористо говорил Илья. — Не философия наша несостоятельна, а несостоятельны те предатели. те ублюдки, которые проповедуют реакционную теорию и в то же время маскируются под марксистов!
— Но позвольте, когда такой светоч марксизма, как Богданов, обнаруживает идеалистическую основу…
— Какой он «светоч»! — оборвал Илья, поморщившись. — Охота вам толковать о его метафизической болтовне!
Спор разгорелся. И чем больше имен отошедших, изменивших или замаскировавшихся людей называл Горбунов, тем резче делался Илья.
— Что же вы считаете передовым… «правильным», марксистским словом? — спрашивал Горбунов. — Ну, скажите!
— Философский труд «Материализм и эмпириокритицизм».
— Ага! Я так и думал!.. Но вам не доказать, что этот труд правильнее, выше других книг… Чем он выше?
— Во-первых, тем выше неизмеримо, что автор разработал основные вопросы марксистской философии… Разработал их, говорю я, на новом материале… на новом материале естественных наук и классовой борьбы…
— «Классовой борьбы»! — презрительно фыркнул Горбунов. — Везде вы видите классовую борьбу… даже в несходстве философских систем! Черт знает что!
— Я не ожидал, что вы так невежественны! — с каким-то удивлением сказал после паузы Илья. — Неужели вам не ясно, что борьба идеализма и материализма— это борьба партий? Что философия последователей Маха и Авенариуса — это философия реакционная? Откройте глаза пошире: вы увидите, что разногласия философские идут об руку с разногласиями политическими!
И с неожиданным пылом Илья произнес гневную речь о позорных годах реакции, об отходе интеллигенции…
— Вы на личности переходите? — обиделся Горбунов.
— Лучше прекратим разговор, — сказал Илья, — ни к чему он не приведет. Мы ведь начали о религии, — обратился он к отцу Петру, — так давайте я вам раз и навсегда скажу, Петр Кузьмич, то, что я думаю о религии и о духовенстве!
— Занятно! — с вызовом сказал отец Петр.
— В этой гнилой атмосфере упадка, о которой я только что говорил, религиозные настроения усилились… Это, к сожалению, факт. Ударились в религию царь, царица, всякие там Пуришкевичи… кадеты, октябристы… интеллигенция… все тонет в этом дурмане… Религия — орудие реакции. Ее задача — одурманить трудящихся, отвлечь их от классовой борьбы. Как она Бредит рабочему делу, просветительной работе в массах! Религия вредна! Роль духовенства постыдна!
— Ого, «постыдна»! — с крикливыми нотками в голосе начал отец Петр. — Я — честный поп! По убеждению! С принципами!
— Тем вы вреднее!
— Вреднее?! Вы думаете хоть, о чем говорите? — рассердился поп.
— Думаю… Подумайте вы! Подумайте: следуете ли вы правилам вашего вероучения… способны ли, к слову, пострадать «за правду», «быть изгнанным правды ради», защитить обиженного, обличить «неправедного судью»? Ну?
— Конечно, я не святой… Но неправду обличаю… вот хоть Мироносицкого… Да что вы ко мне привязались? Вы и сами-то похвастаться принципиальностью не можете!
— Я?
— Вы. В бога не веруете, попов презираете, а венчаться придете.
Помолчав, Илья тихо и твердо сказал:
— Не приду.
Отец Петр с недоумением поглядел на собеседника.
— Вот куда споры заводят, — с сердитым смехом сказал он. — Заспорил, раззадорился, от невесты готов отказаться!
— Я не отказываюсь.
Отец Петр вспылил:
— Опять за то же! Понес ерунду, вожжа ему под хвост попала. Теперь я не отстану: говорите внятно то или другое? Вы отказываетесь, или вы венчаетесь?
— От Ирины не откажусь никогда. Венчаться не пойду.
— Без венца! — даже задохнулся отец Петр. — Да кто же вам отдаст ее на всеобщее посмеяние? Не бывать этому! «Жених»!.. У моей коровы такие-то женихи!.. Нет, Матвей вас мигом выставит из женихов.
— Только Ира может «выставить» меня, — ответил Илья, с суровой печалью глядя в окно.
В Петербург приехали в воскресенье утром.
Илья прежде всего отправился в лечебницу Владимирского, узнал, что профессор принимает вечером по средам и пятницам. Можно было, не возбуждая подозрений, посвятить эти дни осмотру города, как это сделал бы всякий провинциал, впервые попавший в столицу.
Бродя по Петербургу, Илья узнавал знакомые места.
Стояла серая, сырая оттепель, — даже представление о петербургском климате не нарушилось!
Впечатление от репродукций, фотографических снимков, от прочтенных описаний давно уже превратилось как бы в личные воспоминания, в воспоминания, несколько потускневшие, утратившие живость красок и деталей. Так он узнал Медного всадника, Исаакия, Адмиралтейскую иглу, Неву, широкие проспекты.
Он сверялся с планом города, заглядывал в путеводитель, купленный в вокзальном киоске, и шел себе да шел. Ориентироваться здесь было так же легко, как в Перевале, Илья улыбнулся сравнению, но, подумав, признал, что сравнение это имеет основание: Перевал, построенный по приказу Петра Первого, спланирован наподобие Петербурга: те же широкие проспекты и пересекающие их улицы.