Страница 7 из 26
Лес вокруг нее шуршал и ворковал листвой, запахи прелой листвы и дерева будоражили странные ощущения. Словно в лесу ей было когда-то очень хорошо и уютно. Словно это был ее дом. Вокруг все так и говорило: «Останься, тебе тут место. Оставайся». Ярогнева помогала головой, отгоняя от себя морок, и двинулась вправо, откуда доносились голоса степняков. Недалеко ушли.
Она кралась тихо, наконец-то ощущая себя на своем месте. Лук и стрелы приятно грели до души, и вглубь души, следы нового зверья радовали глаз. Это была интересная охота, раз уж все к тому наклонилось. Ярогнева углядела впереди степняков, идущих один за другим, и прицелилась. Со скрипом натянулась тетива, а затем — легкий «тень!» и стрела запела, летя в цель. Один упал, подстреленный точно в шею. Двое других оглянулись и, закричав что-то на своем, басурманском, оглядываясь по сторонам, и Ярогнева сменила место засады. Еще одна стрела засвистела и впилась в спину половца. И снова мертвец. Последний получил стрелу прямо в глазницу в шлеме, и упал замертво.
Ярогнева усмехнулась, выходя из укрытия. Будь на месте басурман зверье, давно бы ее учуяли, да ускакали прочь. Но люди — не звери, на них охотиться намного легче. Позади раздался тихий хруст веточки, практически неуловимый уху, и Ярогнева пустила стрелу по фигуре, вышедшей из-за кустов. Куница выругался, отскочив, и забормотал что-то на своем, неотрывно глядя на нее янтарно-золотыми, почти желтыми, глазищами.
— Что, нечисть отогнать пытаешься? — фыркнула Ярогнева, сложив руки на груди. — Да, живая я, живая.
— Из-под копыт и живая? — прошипел Куница, ощетинившись кинжалами. — Ищи дурака тебе верить. Неживое ты.
— Так иди сердце послушай, балда! — девица пнула камень. — Живая я!
— Перед богом своим поклянись, что живое, — он недоверчиво прищурился.
— Ой, дурак, — Ярогнева подняла вверх руки и осторожно пошла к Кунице, что, похоже, крепко уверовал в то, что она померла и хладным трупом по земле стала ходить для неведомо каких целей, — думаешь, померев, не найду себе дел других, кроме как по лесу скакать с луком?
Куница шагнул назад, продолжая бормотать заговор. Не верил.
— Слушай, да что ты как баба? — она раздраженно цыкнула, что всегда ненавидела Татьяна. — Если я мертвая, так мне твои ножички до одного места будут. И трескотня твоя на меня не действует. Так что ты так и инак покойник, если я тебя убивать пришла. Руку давай. Дай сюда руку, дурачина суеверный.
Скиф недоверчиво протянул к ней руку, в другой держа кинжал, готовый напасть в любой миг. Ярогнева подставила под грязную и окровавленную ладонь шею, и Куница, нащупав под горячей кожей пульсирующую вену, медленно опустил кинжал.
— Откуда мне знать, может, у тебя в шее черви копошатся? — проговорил он.
— Ну и к черту иди, нет у меня времени с тобой тут панькаться, — отмахнулась Ярогнева и в глаза ей бросилась незначительная, крошечная деталь: прямо перед ее носом промелькнула снежинка, упав на щеку Куницы и растаяв.
Девица дернула головой, отогнав от себя наваждение, и пошла прочь, сжимая лук в залитой кровью руке.
— Подожди, — сзади донесся голос Куницы. — Ты, правда, живая?
— Да, живая, что ты заладил?! — она пнула в его сторону камешек, и тот угодил скифу в бедро. — Как баба суеверная!
Куница подошел к ней вплотную, а затем сделал то, что заставило Ярогневу застыть в суеверном ужасе. Он резко наклонился и вжался ухом в ее грудь напротив сердца.
— Т… ты что… Ты что творишь?! — вскрикнула она, оттолкнув от себя Куницу, и отскочила в сторону, ощущая, что сердце в груди заколотилось так, словно собиралось выскочить, проломив ребра.
— Живая, — проговорил скиф, кивнув. — Помоги-ка мне.
Ярогнева выдохнула и, в попытках избавиться от прикосновения Куницы, охотно стала помогать стянуть доспех с мертвого половца. У скифа был план: переодеться одним из степняков, догнать остальных, затесаться в их ряды, а затем — переубивать, прежде чем они убьют Лютобора. Хороший план. Вот только у Ярогневы в голове засело это проклятое прикосновение. Едва Куница занялся маскировкой, она отвернулась, еле слышно выругавшись, словно брань могла отогнать это наваждение.
— Подай шлем и маску, — попросил Куница.
Она стянула с трупа шлем и, схватив с травы упавшую маску, протянула это спутнику. Тот, усмехнувшись, заглянул ей в глаза, и Ярогнева отвернулась, сделав вид, что ей очень важно повыдергивать стрелы из трупов.
— Похож? — раздался сзади голос, как гром средь ясного неба.
— Да, — буркнула она, едва обернувшись.
— Тогда пойдем, — проговорил Куница, подняв ножны с басурманским мечом. — Я в их рядах затеряюсь, а ты не показывайся и беги, коль что не так пойдет.
— Коль что не так пойдет, — язвительно прошипела Ярогнева, — я перестреляю их до последнего, не сахарная.
— Да уж, заметил, что не сахарная, — хмыкнул скиф, прикрепив к шлему маску.
Куница побежал вперед, туда, куда ушел раненный Лютобор, и туда, куда за ним ушли оставшиеся степняки. Позади себя он слышал легкую поступь Ярогневы, которая вмиг исчезла, стоило впереди показаться спинам половцев. Куница бросил беглый взгляд, и увидел, что белесая девица затаилась за деревом справа, наготовив стрелу.
С неба наземь падали мелкие снежинки, приближалась зима. Куница вдохнул холодный воздух и посмотрел на Лютобора. Раненный, хромой, он все равно выхватил из ножен меч и дал половцу бой. И бой этот был славный. Степняку не стоило даже помышлять о том, чтоб потягаться с ним. Только рук лишился, а затем — и жизни. Безрукий половец с разрезанным лбом полетел вниз со скалы.
Куница одним быстрым движением всадил в спины двум оставшимся половцам кинжалы в спины, и ринулся к третьему, лучнику, с выхваченным топориком. Тот умер даже быстрее, чем его товарищи, и скиф выпрямился, отбросив в сторону шлем:
— Хороший бой, боярин.
Лютобор зашагал в его сторону и, отбросив в сторону меч, резко и больно впечатал кулак в живот Куницы, зарычав:
— Ты мог ее из седла выхватить! Ярогнева мертва, а ты мне про хороший бой говорить будешь, сучий сын?!
Боярин замахнулся для нового удара, но их оборвал девичий крик.
— Эй! — из-за дерева выскочила Ярогнева. — Зачем ты его бьешь?! Что он тебе сделал?!
Девушка вмиг оказалась между ними, оттолкнув брата. Лютобор тут же раздумал кулаками махать, но рычать не перестал, и вскоре его рычание переросло в полноценную брань. Брат с сестрой, забыв о Кунице, о бое, обо всем на свете, бранились друг с другом, грызясь, как собаки. Скифу же ничего не оставалось, кроме как стянуть с себя неудобную броню степняков, да сесть на камень, вытирая кинжалы от крови.
В один момент крики оборвались громким хлопком, и все вокруг стихло. Куница поднял голову и увидел, что оба бранящихся застыли: Лютобор с раскаяньем на лице, а Ярогнева — с алеющим следом от пощечины на белой щеке.
— Спасем Татьяну с малым, и я тебе больше не сестра, — выдохнула она, и пошла прочь, туда, где среди деревьев и камней журчал горный ручей.
Куница провел ее дрожащую спину взглядом, и повернулся к Лютобору, хмурясь:
— Дурак ты, боярин. Сам ее такой воспитал, а теперь думаешь, что можно все поменять?
========== Глава 5. Ручей ==========
Сидящая вниз по течению ручья, Ярогнева вытерла рукавом рубахи мокрое от слез и воды лицо, и всхлипнула от досады. Щеку все еще жгло, но еще больше жгла обида на брата. Девица, зарычав, швырнула в ствол дерева камень, и услышала легкие шаги за спиной.
— Убирайся к черту, Куница, — прорычала она, даже не оборачиваясь.
На плечи ей тяжело легла кожаная куртка. Ярогнева бросила взгляд на голый торс Куницы, покрытый татуировками, и отвела глаза в сторону, слушая, как он смывает с себя кровь и грязь. Поворачиваться не хотелось. К лицу прилил жар, хотя погода стояла прохладная, неприятная. Ярогнева нахмурилась, поняв, что куртка, чужим телом нагретая, очень кстати. Куница сел рядом и ткнул ее в плечо, проговорив: