Страница 21 из 26
— Знаю, что у вас так принято, — проговорил скиф, чувствуя себя дураком.
— Попроси так, как у вас принято, она же часть вашей стаи, — боярин последние слова проговорил с горечью и нажимом, словно его раздражали они, кололи. — Через меня Яру ты не получишь. Хоть ты мне и товарищ, но не для тебя растил, много чести — тебе ее отдавать.
О, как он мог забыть? Всякий раз, как они с Лютобором об Аурусе говорили, тот становился в позу и заявлял, что не получит ее скиф, по крайней мере, благословения его на союз этот не получит. Мол, Яра — это изящный цветок, а он — пес смердящий, хоть и товарищ боярину. Уж больно не хотел боярин свою сестру отдавать, видно было, что дорожил ею, что заботился о ее будущем. Видать, хотел он видеть ее подле княжича, или подле другого боярина, в шелках всю, заботой окруженную. А Кунице почему-то казалось, что не по ней такая жизнь — самоцветом в шкатулке со златом лежать. И почему-то ему казалось, что и сам он может о Яре позаботиться, и не хуже других.
— Попрошу, — проговорил вожак, глянув на Аурусу, что засмеялась над чем-то, и как к ней присоединились другие женщины, хихикая.
Куница махнул рукой на смеющегося Лютобора и пошел в сторону добычи, которую они собрали с мертвых степняков. Вожак обычно делил добычу между теми, кто эту самую добычу захватил, и он намеревался отдать кое-что Аурусе. Она этого заслужила в полной мере, и Куница, взяв под узду белого коня, отнятого у степняков, и глянул на белую, за спиной которой стояла темная тень. На том волк и остановился, всматриваясь в тень. Темнота, несвойственная для ясного утра, тянула тонкие руки к ней, но затем, словно взгляд его почувствовав, метнулась на Куницу.
«Так ты, значит, видишь меня?» — пронеслось шепотком вместе с ветром.
И все успокоилось. Куница дернул головой и повел на глазах у всех белого коня к стоящей рядом с женщинами Аурусе. Те окружили молодую волчицу, и наперебой что-то рассказывали, а она смеялась, улыбалась и вся словно сияла изнутри. Зрелище завораживающее, и Куницу это приворожило.
— Ауруса, — проговорил он, голосом отгоняя женщин, чтоб расступились.
Маду последней отошла от Аурусы, улыбаясь.
— Что? — она обернулась к нему, сияя ослепительной улыбкой.
— Твоя часть добычи, белая, — Куница вручил ей поводья коня. — Он твой. И место справа от меня этим вечером — твое. Охотилась наравне с волками, добычу тебе с нами делить, и есть с нами.
— Спасибо, — проговорила девушка, погладив коня по белоснежной морде.
От ее улыбки Кунице стало как-то не по себе: он вновь ощутил то странное ощущение, которое вынырнуло, как из прошлого, и заставило протянуть к ней слегка подрагивающую руку. Но вожак вовремя себя остановил, едва лишь увидев, что Маду переглянулась со своей сестрой, и обе улыбнулись. Он понял, что стоит напротив белой, тянет к ней руку и вот-вот прикоснется к лицу, белому и холодному, как снег.
Куница торопливо отвел глаза, опустил руку и пошел прочь, не понимая, как так получилось, что он настолько себя не контролировал на глазах у остальной стаи. Всему виной была Ауруса — необъяснимая, непонятная, мрачная и отчасти пугающая. Куница и сам не заметил, когда она успела плотно засесть в его мыслях, и завладеть ими, но как-то девица это сделала.
— Куница! — окликнул его Лютобор. — Погоди, надо поговорить.
— О чем говорить, боярин? — прорычал волк Ареса, хмурясь и пытаясь выбросить из головы Аурусу и ее улыбку.
— О том, что скоро прощаться будем, — боярин нахмурился. — Мы с Татьяной и Ярогневом уедем, а Яра останется у тебя. Я хочу, чтобы ты берег ее, как зеницу ока, никому не отдавал, и в опасности не оставлял, — он схватил его на предплечье и повернул к себе. — Поклянись.
— Думаешь, я ее оставлю в опасности? — Куница криво улыбнулся. — Как моя станет, дальше шатра не выйдет.
— И поклянись, что я ее еще увижу, — проговорил Лютобор, уже тише, — ее, племянников моих. Где дом мой знаете оба, он и вашим домом станет, при случае.
— У Аурусы есть дом, но… я обещаю, — скиф снова глянул в сторону Аурусы, которая подняла на руки рыжую дочку Маду, которая стала гладить коня по белой гриве. — Я о ней позабочусь.
— Куница, будешь смотреть на Яру так плотоядно, когда я уеду, — боярин повернул его к себе лицом. — А пока не смей.
— Не смотрю я на нее плотоядно, — Куница фыркнул по-волчьи. — Она восхитительная. Сильная, смелая, хорошая лучница. О такой волчице только мечтать можно…
— Куница, что я сказал?! — рявкнул Лютобор.
— А что такого? — проговорил скиф. — Страшнее было бы, скажи я, что сестра твоя — уродина и бестолочь, каких поискать надо. А так, то хвалю ее, мила она мне, а ты недоволен.
Боярин на то только зарычал, крепко сжимая его предплечье, да так, что стало больно, и Куница зашипел. Лицо Лютобора налилось гневом и недовольством, и тот, наклонившись, проговорил:
— Ты вообще на нее зариться не должен был. Она не для тебя была, и только потому, что мил Яре, ты живой стоишь, волк. Пусть ты мне товарищ, пусть и помог мне Татьяну и сына спасти, но на глазах моих не смей к Яре руки протягивать. Мила тебе? Хорошо, что мила. Но ты ее не заслужил, зверь, и никогда тебе ее не заслужить.
— Лучше для нее, чтоб рядом был зверь, чем неженка в шелках, в распятого бога верующий, и неспособный ее защитить, — огрызнулся Куница: у них в очередной раз назревала ссора.
Ауруса часто ставала причиной их с Лютобором перебранок, да и Татьяна тоже сквозь зубы цедила, когда дело до «Ярогневы» доходило. Уж больно семья ее любила, и уж больно не любила ее семья Куницу за то, что он вот такой в ее жизни появился. Кунице же все больше хотелось приблизиться к запрещенному, притронуться.
— Она мне мила, и я ее никому не отдам, — проговорил Куница, повторяясь, и выпутался из хватки Лютобора.
Только потом он понял, что прорычал это по-звериному, скалясь на боярина и чуть ли не кидаясь на него. Но что-то заставило Куницу это сделать. Уж больно он не хотел даже допускать мысль о том, что Ауруса может внезапно исчезнуть из его жизни. Глянув в сторону девицы, которая сняла седло с коня, и попону, Куница нахмурился. Коней у них стало немного больше, чем до того, и члены стаи, что отвечали за прокорм скота, получили новую работу. Но не это его беспокоило.
Ауруса нашла поддержку и семью в виде Анагаста, и поселилась в его шатре, в другой половине. Старика это не радовало вовсе, равно как и Куницу, который был бы рад поселить белую в своем шатре, а еще лучше — сделать ее своей, пока на глаза девице не попал другой волк.
Внезапно, словно почувствовав на себе его взгляд, Ауруса обернулась и на ее лице появилась легкая полуулыбка. Она была похожа на кошку, а не на волчицу, или на лисицу, на худой конец. Белая и восхитительно красивая. Куница ответил улыбкой на ее улыбку, и девушка, покраснев, отвернулась, погладив коня по гриве.
— Эй, белая! — крикнул он, глядя на девицу.
— Чего тебе, волк? — спросила она.
— Дело к тебе есть, — Куница зашагал в ее сторону. — Коня не распрягай.
— Какое дело? — Ауруса обернулась, прислонившись спиной к белому боку животного.
— Нужно найти место для новой стоянки, — он усмехнулся. — Я бы отправил тебя одну, но ты не умеешь, так что придется научить. К вечеру вернемся.
— Что ж, ладно, — девушка подняла с земли седло и попону, и принялась седлать коня. — Собирайся.
— Я готов, — Куница принялся ей помогать, и словно ненароком зацепил ее горячую руку своей. — На зиму мы должны уйти южнее. Зимы тут холодные, я тебе свиту дам, одной курткой не обойдешься, когда морозы придут.
— Спасибо, — проговорила Ауруса и, перепроверив седло, повернулась к нему. — Как именно вы место для стоянки выбираете?
— Чтоб вода была поблизости, — мужчина взял ее за талию и бережно, как ребенка, усадил в седло, а затем — сам запрыгнул, сев позади, — место было, где часовых поставить, и чтоб подальше от поселений. Но в пустоши никто не селится, так что об этом не беспокойся.