Страница 14 из 26
Когда на ее плечо опустилась женская татуированная ладонь, и Ярогнева дернулась, повернувшись. Это была Маду, мать той рыжей девочки, что первой решилась завести знакомство с новым членом стаи. Она улыбнулась и со странной, мягкой, даже кошачьей манерой, проговорила:
— Куница победит, — и затем села рядом с другими женщинами, у самого края круга, где в человеческих черепах горел огонь.
Ярогнева не садилась к остальным. Огонь почему-то нервировал ее, поэтому она встала у края круга, глядя на Анагаста, что песнопениями освящал место битвы, возлагая молитвы Аресу. Девушка нахмурилась, глянув в глаза идола, и отвернулась, заметив боковым зрением две фигуры, вышедшие в круг.
Куница и Яр поклонились Анагасту и поочередно протянули руки, чтоб жрец пролил их кровь в ритуальную чашу. Показалось, что она ощутила запах крови, и услышала знакомый голос. Голос, который слышала в лесу, и который заставил ее содрогнуться. Ей показалось, что за спиной говорила женщина в лазурном богатом платье, обладающая холодными глазами и ледяным голосом. Но лишь показалось, ведь когда Ярогнева обернулась, там был только Лютобор, которого связанным держали двое крупных и хмурых скифов. Кивнув брату, она получила ответный кивок, и повернулась к кругу, прикусив губу.
Куница, обернувшись, словно почувствовав ее взгляд, хитро улыбнулся ей, сорвав с себя нагрудник и отбросив его в сторону. Ярогнева ощутила, что ей страшно. Она сжала руки в кулаки и уставилась на закруживших по кругу Яра и Куницу. Бой начался. Два волка: молодой и уже начавший стареть, смотрели друг на друга, делали выпады, свистя кинжалами в воздухе, рыча и скалясь.
Конечно же, Куница был быстрее. Он был молод, он был яростен и он был быстрее, чем его противник. Яр получал рану за раной, казался неповоротливым тюфяком по сравнению с Куницей, не мог за ним поспеть. Раз за разом молодой волк уклонялся от выпадов старого, нападал, и даже когда Яру удалось нанести удар кулаком в лицо, Куница ловко извернулся и нанес ему два. А затем они сцепились.
Яр схватил Куницу за горло и стал сжимать, а тот принялся колоть его кинжалом в плечо и в руку. Он извернулся, уперевшись ногами в грудь вожаку, а затем крепко уложил его наземь, ударив сапогом в лицо. Весь в крови, в поту, с бешенными от боя глазами, он упал на колени и громко, яростно, зарычал, глядя прямо ей в глаза. Ярогнева неосознанно сделала шаг назад, до крови укусив губу. Сердце безумно заколотилось.
Куница поднял руку, сжатую в кулак, и все вокруг затихло. Полилась речь, грубая, лающая, чужая. Куница говорил что-то, глядя то на одного, то на другого. Он медленно, сжимая в руке кинжал, подошел к Яру, стоящему на коленях, и схватил его за волосы, поднимая голову. Ярогнева напряглась, выжидающе глядя на его руку, занесенную для финального удара, и…
Она даже не успела понять, что случилось. Просто в один момент раздался хруст и сдавленный вскрик Куницы. Просто в один момент Яр вогнал ему кинжал в шею, и разорвал ее. Просто в один момент она почувствовала, что в груди что-то разорвалось. Ярогнева закричала, и ринулась в круг, ударив того, кто попытался ее остановить, горящим черепом.
— Нет-нет-нет-нет-нет, — она рухнула на колени рядом с Куницей, который хватал ртом воздух и задыхался, кашляя кровью. — Нет, так нельзя. Я не могу тебя потерять, — она попыталась закрыть рваную рану, из которой лилась кровь. — Не умирай, пожалуйста, не бросай меня здесь!
Но кровь продолжала литься. Куница умирал, захлебывался прямо у нее на руках,
На ее плечи легли жесткие и грубые руки, и дернули вверх, и девушка в одну из этих рук впилась зубами, прокусив до крови. Обладатель руки зарычал от боли, ее оторвали от Куницы, и потащили прочь, не обращая внимания на яростное сопротивление. Еще двое подняли на руки тело Куницы, и потянули следом.
— Не трогайте его! Не смейте даже пальцем его тронуть! — вопила Ярогнева, заливаясь слезами, пока в небе разнесся гром и сверкнула молния. — Не трогайте его! Я вам руки поотрываю!
— Тихо будь! — гаркнул один из скифов, уронив ее наземь рядом с телом Куницы, а затем присел рядом, схватив за подбородок, и прорычав в лицо: — Тихо себя веди. Попрощайся с Куницей и уходи, пока Яр о тебе не вспомнил, иначе будет худо.
Скиф воткнул в землю факел и ушел вместе с остальными. Где-то вдалеке, где огонь плясал в черепах и на факелах, скифы ревом приветствовали своего вожака, там было шумно, словно во время битвы. А тут было тихо. Янтарные глаза Куницы глядели в никуда, из его ран уже перестала бить кровь, и она застывала на неживом теле. Яра расплакалась, стирая кровь с губ Куницы дрожащей рукой. Ничего не получалось. Ей было так больно, что ни вдохнуть, ни выдохнуть.
— Верни его! — из последних сил завопила она спустя, казалось, столетия, глядя в грозовое небо. — Верни его мне, я знаю, что ты слышишь! Верни что взяла, не нужен мне твой подарок! Забери его, и верни мне Куницу!
— Я же говорила тебе, дитя, — с горечью раздалось у нее за спиной. — Подарок мой предашь — все до последнего мига вспомнишь, и смертной станешь, — голос женщины из леса стал хлестким и жестким, как кнут. — Я полагалась на тебя! Я на тебя одну надежду полагала, а ты предала меня!
— Подарок — он на то и подарок, что не просят о нем, — выдохнула Яра, обернувшись и встретившись с холодными глазами Мары. — Посмотри на него. Ты же знаешь, какой он был. Не заслужил он этого.
— Смертен он, твой скиф, на судьбе ему написано смертным быть, — подобрав подол, женщина присела рядом с ней и погладила Куницу по щеке. — Он тебя даже не вспомнит, забудет тебя, словно и не было. Он тебя предаст, они всегда предают.
— Что будет потом — посмотрим потом, — Ярогнева залилась слезами. — Верни его, пожалуйста! Пожалуйста!
Мара осуждающе покачала головой и проговорила:
— Ты пожалеешь о том, — она нахмурила черные брови. — Ты жалеть будешь о том, что отдала мой подарок ради него. Все вспомнишь, что забыла. И навсегда это с тобой останется, подумай! Я могу забрать его из твоей памяти, ты можешь позабыть о том, что был вообще Куница.
— Я уже подумала, — выдохнула Яра. — Верни его. Об этом только прошу. Возьми свой подарок назад, только Куницу верни.
— Ауруса? С кем ты разговариваешь? — обеспокоенный и хриплый, старческий голос Анагаста заставил ее вынырнуть в реальность и понять, что факел давно потух, и что небо затянуло предрассветным холодным светом. — С кем ты говоришь, дитя?
Мары, как и не бывало. Яра обнаружила себя, стоящей на коленях рядом с хладным и окровавленным трупом Куницы. Его мертвые глаза глядели в небо, рот был приоткрыт, и раны были на месте. Мара не помогла, не вернула его к жизни.
— Не твое дело, — прошептала Ярогнева. — Чего тебе надобно, ста…
Внезапно все тело пронзила ужасающая боль, словно ее разрывали на сотни кусков одновременно, налетел зимний холод, а перед глазами замелькали отвратительные и ужасные картины. Она вспомнила все. Как вбежала в лес, как ее поманил блуждающий огонек, вспомнила, как ее в жертву принесли, зверью отдали. Как все тело по лесу звери растащили, терзая и кости обгладывая, и как из костей она восстала, Марой благословленная, получившая подарок, с которым не сравнится ни один яхонт, и ни одно златое украшение.
Она вспомнила, как служка, старая тетка с бородавкой на носу, удавила подушкой, в первую же ночь по возвращению домой. Она вспомнила, как знахарка плошку расколола, да горло ей вскрыла. Вспомнила, как ей в черноте ночной вогнали нож в спину. Вспомнила, как кони разбили копытами грудь и голову. Вспомнила, как берендей пробил одним ударом грудь, сломав ребра. Вся боль предсмертная, все агонии, все ужасы и все страхи были в ее голове, и грызли изнутри, завладев всем естеством.
Яра попыталась подняться, но не смогла: ноги подкосились, из груди выбило воздух болью. Ужасающей, отвратительной. Страх сковал все тело, и только взгляд уперся в окровавленное мертвое лицо Куницы.
Он смотрел в небо, а затем резко и судорожно вдохнул, да закашлялся, повернувшись к ней лицом. Янтарные глаза встретились с бледно-зелеными, и бледно-зеленые закатились от нового прилива боли и видений.