Страница 13 из 26
— Молодая еще, — Анагаст покачал головой. — Жене моей была восьмидесятая зима, когда на охоте ее повстречал, и молода была, как девица нетронутая. Оставила она меня, когда состариться пришла пора, волчат бросила, да ушла ночью. Не вынесла, что будет видеть, как я и дети наши стареют да угасают, — старик нахмурился еще больше, глядя на нее мрачным и хмурым взглядом. — Куница знать должен, что не забирает смерть тебя.
— Куница видел, — Ярогнева села на другой камень, всматриваясь в старческое обветренное лицо. — Жена вам не говорила, для чего смерть такие подарки раздает? У всякой стрелы цель быть должна, я свою найти хочу.
— Не для чего, а за что, — жрец закашлялся. — Мучения страшные ты перенесла, за то смерть и не стала забирать, за муки вознаградила, — старик воззрился на нее яркими янтарными глазами. — Зря ты Куницу к себе расположила. Без тебя теперь взвоет, да и с тобой ему несладко придется. Сама мучиться будешь, и волка замучишь. Собакой уже сделался, ластится к тебе, как пес послушный.
— Не так он воспитан, чтоб в несколько дней псом из волка сделаться, — прошипела Ярогнева. — Это ты на старости лет плохо видеть стал, раз волка рассмотреть не можешь.
— А ты не рычи на меня, Ауруса, не рычи, — Анагаст усмехнулся. — Мала еще на старика скалиться. Больше твоего видел в жизни, знаю, как волки псами становятся. Но прав Куница. В стае твое место, не у боярина с боярыней в усадьбе. Оставайся, Аурусой зваться будешь. Но коль раздумаешь — обратного пути не будет. Можно лишь один раз в стаю прийти. Иди.
Ярогнева кивнула, поднявшись с камня, и оглянулась по сторонам. Куницы нигде не было видно. За то было видно местных: неподалеку черноволосая женщина возилась с девочкой, волосы которой были похожи на расплавленное золото: огненно-рыжие, сияющие. У обоих на лицах были изящные и аккуратные узоры, видимо, значащие что-то. Женщина повернула к ней бледное лицо, и улыбнулась, поманив к себе пальцем.
========== Глава 9. Выбор Ареса ==========
Куница, спрятавшись под плащом, чтоб лица видно не было, схватил у костра плошку с мясом, да помчался, пользуясь тем, что никто не видит, по камням к клетке с пленником, Аресу предназначенному. Лютобор был сломлен. Лицо его, злое обычно, приобрело скорбное выражение, уставший он был, во рванье, не в пример тому, каким был вначале пути. Куница присел у клетки и проговорил, тихо:
— Лютобор, поешь, — он просунул в клетку плошку с едой, но боярин не взял.
— Ты поклялся, — проговорил Лютобор, отвернувшись.
Куница положил плошку рядом с ним и фыркнул:
— Поклялся, значит помогу. Стану вожаком, а потом выведу тебя с женой и сыном из пустоши.
— И что с тобой будет? — Лютобор повернулся, хмурясь.
— Вожака лишь Арес выбирает, а мне никто вызов не бросит — сильнее я других волков, — Куница усмехнулся. — А как стая без вожака? Так что простит Анагаст, наказание назначит, но в живых оставит. И Арес простит, ведь я перед ним клятву давал, помочь тебе.
— А сестра моя? — боярин нахмурился окончательно, повернувшись к нему окончательно.
Куница промолчал. Не хотел он отдавать Ярогневу, и боярину говорить о том, что в стаю ее приняли, новое имя дали. Лютобор повторил свой вопрос, и Куница проговорил:
— В стае Ауруса останется. Я ее в обиду не дам, заботиться буду. Здесь ее дом, со мной.
— Уже имя ей новое дали, — горько проговорил Лютобор. — А что с ней и с нами станется, если Яр тебя убьет?
— Тогда плохо будет, Лютобор, — Куница скинул капюшон, глядя на хмурое лицо боярина. — Тебя в жертву принесут, твоего сына волком воспитают, а жену отдадут тому, кто золотом заплатил. Сестра твоя себя в обиду не даст, я сказал ей, как сбежать, — скиф схватил Лютобора за плечо и крепко сжал. — Не бойся. Убью Яра, я знаю, я сильнее. Не в богах тут дело, а в людях.
И он, хлопнув по плечу боярина, побежал прочь. Кунице не терпелось уже взяться за нож, да победить Яра, отомстив за смерть отца. Он чувствовал, что в груди все горит и кипит, он ощущал, что день этот наконец-то пришел. Он — волк, он воздаст месть по делам Яра. Куница бросил взгляд на женщин, собравшихся вокруг Ярогневы, что получила новое имя и свое место в стае. Нового члена стаи всегда приветствовали радушно, ведь раз Анагаст принял, значит, Аресу угодно это. Да и волчиц молодых, не занятых, осталось не так-то много, так что приняли Ярогневу с распростертыми объятиями.
— Куница! — суровый голос Татьяны заставил его обернуться, отвести взгляд от Яры. Лютоборова жена была хмурой, злой и смотрела на него недоверчиво и злобно. — Потолковать надо нам с тобой.
— О чем потолковать? — Куница подошел к ней, предчувствуя недоброе.
— Оставь Ярогневу в покое, — буквально прорычала она, и ее синие глаза налились буквально каменной ненавистью и яростью. — Она сама не знает, чего хочет, а ты только путаешь ее со своей стаей.
— Она знает, чего хочет, — проговорил скиф. — И Ауруса не хочет оставаться с вами.
— Ее имя — Ярогнева, — отчеканила Татьяна. — И не тебе решать, с кем она хочет остаться!
— Да, потому что это решать мне, — раздался хмурый голос Яры, заставивший обоих повернуться к ней. — Таня, оставь Куницу в покое, он мне дурного не желает.
— Может, и не желает, но до дурного доведет, — боярыня нахмурилась и, прижав к груди сына, прочь ушла быстрым шагом, даже не оглядываясь.
Ярогнева скользнула пальцами по его ладони, и Куница перехватил их, крепко сжав. Повернувшись к ней, волк осторожно, словно боясь спугнуть, наклонился и поцеловал ее в лоб. Яра улыбнулась, ее щеки слегка зарделись, а глаза заблестели. Поцелуи переместились со лба на нос, на щеки, и на губы, горячие и мягкие. Куница улыбнулся, ощутив, как ему в грудь уперлись ручки, и, услышав, как смущенно зашептала Ярогнева:
— Не у всех же на глазах.
— Пойдем, — Куница потянул ее за стоянку, где камни были большие, и за которыми можно было спрятаться от чужих взглядов.
Он чувствовал, что разум застилает туман. Сев на сухую траву и усадив рядом с собой Яру, Куница тут же накрыл ее губы своими, крепко и нежно обнимая, по спине пальцами скользя и в волосах ими путаясь. Она рвано выдохнула, вцепившись в него крепко, словно потерять боялась, или что вырвут его из ее рук. Нервничала Ярогнева, переживала.
— Не бойся, — проговорил Куница, глядя в ее бледно-зеленые глаза, и гладя по лицу. — Я тебе не причиню вреда.
— Я не тебя боюсь, — она потерлась щекой о его ладонь.
— А чего?
— Что если Яр победит? — выдохнула девушка.
— Не победит, — Куница куснул ее за шею. — Не победит он меня. Арес меня выберет вожаком, я это знаю, потому что нечестно Яр стал вожаком. Не имел он права отца моего вызывать на бой, так что не вожак он, — пересадив белую к себе на колени, он притянул ее к себе еще ближе, прошептав на ухо: — Не бойся ничего и никого.
— Дурак ты, Куница, — оскалилась она. — Это меня смерть не забирает, а тебя — может.
— Упрошу Ареса отпустить, и к тебе вернусь, — проговорил он, смеясь. — Так что не бойся никого и ничего.
Ветер гулял над пустошью, безродной и сухой, холодной в это время года, но ни Кунице, ни Яре, не было холодно. Более не опасаясь гнева Лютобора, они наконец-то сошлись вдвоем, не шарахаясь от всякого звука, и шороха. Куница не мог отнять рук от своей белоснежной волчицы, прижимал ее к себе так, словно хотел стать с ней одним целым, целовал, как в последний раз. И она подавалась в ответ, она была чем-то, что в его руках расцветало как прекрасный цветок.
Не та девица в платье из малахитовой тонкой ткани, которая прогибалась под нескончаемым гнетом обязательств, требований и указаний, а нечто совершенно новое, дикое и прекрасное в своей дикости.
Куница хотел оставить ее подле себя, и не отпускать, но вскоре в небе поднялась полная луна, а у алтаря развели огонь, освещая ночь.
Пора было ненадолго расстаться, но Ярогнева чувствовала, что что-то недоброе нависло над головой. Стало ей как-то нехорошо, ноги ватные, голова наполнилась дурными мыслями, и девушка чувствовала, что не может даже дышать нормально, задыхается от страха. Даже несмотря на то, что Куница говорил, что все будет в порядке, что Арес его выберет, она чувствовала, что боится. Страх, глубокий и какой-то ненормальный, вибрировал и клокотал внутри нее.