Страница 4 из 14
[ «Когда случатся спешные походы или жаркие боевые схватки, то мы в спешном походе не в силах угнаться, а в жарких схватках не в силах противостоять…»] А потому вот о чем мы, тангуты, просили бы соизволения государя: …Много верблюдов тебе мы пригоним. Вырастив их на ковыльных просторах. Сукон и тканей тебе мы доставим. Соколов будем прилежно учить мы. Лучшую птицу к тебе высылая». Так докладывал Бурхан. И он сдержал свое слово: собрал со своих тангутов столько верблюдов, что с трудом их доставили к нам (1211) [51].
Здесь предыстория соглашения была следующей. Первый поход в Тангутское царство был совершён в 1205 году под командой Елюй Ахая. В 1207 году крупная монгольская армия совершила новый поход на тангутов. Было захвачено много скота, в том числе верблюдов, очень ценимых монголами, однако главная цель похода – приведение южных соседей к покорности – не была достигнута. Монголам не удалось занять ни одной крепости. Набеги 1205 и 1207 гг. показали Хану, что тангутская армия ограничивается пассивной обороной. Монголам же в плен попали инженеры, которые были знакомы с китайской осадной техникой. Секретами её изготовления, транспортировки, особенностями тактики её применения. Монгольская армия получила большой козырь. Её уверенность в себе возросла. В связи с этим через два года был организован новый поход, к которому Чингисхан подготовился намного лучше. Осадные орудия, видимо впервые применённые тогда монголами, позволили им захватить город Урахай и блокировать крепость Имэнь. Дважды разбив тангутов в полевых сражениях, монголы осадили столицу Чжунсин. Этот поход угрожал самому существованию государства Си Ся. Тангуты оказались в очень и очень сложном положении. Не видя выхода, они послали гонца в Цзинь за помощью. Но император чжурчжэней в оскорбительной форме отказал послам, заявив примерно так: «Моему государству выгодно, когда его враги нападают друг на друга. О чем же сейчас беспокоиться?». И тангуты поняли, что лучше договориться с монголами. Что они и сделали. § 251. Затем Хан вторично выступил в поход против Китадского Алтан-хана Ахутая (то есть Цзиньского правителя Северного Китая) за то, что он учинил препятствия нашему посольству во главе с Чжубханом, посланному для мирных переговоров с Чжао-Гуанем (то есть государем династии Сун, по фамилии Чжао) [правителями Южного Китая]. Он говорил: «Как смели они, находясь с нами в мире, не пропускать нашего мирного посольства к Чжао-Гуаню?» [52] Похоже, что именно здесь-то и начинается непонимание сути новой Cтепной империи. Дело в том, что династии Северного Китая, как, впрочем, позже и Хорезма, по привычке столетий совершали саботаж, а точнее, попытки блокады именно торговой экспансии степняков. Это началось ещё во времена могущества племён хунну. Они считали, что так будет легче не дать монголам усилиться. И не понимали, что те, заключив союзы с уйгурами и тангутами, непременно настроились торговать, а не только воевать. Вскоре отношения монголов с Хорезмом ухудшились, и началась война, в которой тангуты, как монгольские союзники, не могли остаться в стороне. § 256. Собираясь в поход, Хан отправил к Тангутскому Бурхану посла с такою просьбой: «Ты обещал быть моею правой рукой. Так будь же ею теперь, когда я выступаю в поход на Сартаульский народ, который порвал мои златые бразды». Не успел еще Бурхан дать ответу, как Аша-Гамбу и говорит: «Не имеешь силы, так незачем и ханом быть!» И не дали они подкрепления, воротив посла с высокомерным ответом. Тогда Чингисхан сказал: «Мыслимо ли стерпеть подобное оскорбление от Аша-Гамбу? За подобные речи, что стоило бы прежде всего пойти войною на них? Но отставить это сейчас, когда на очереди другие задачи! И пусть сбудется это тогда, когда с помощью Вечного Неба я ворочусь, крепко держа золотые бразды. Довольно!» [53] § 257. Вслед за тем, в год Зайца (1219), Хан через Арайский перевал пошел войною на Сартаульский народ. [54] Заметим, что здесь снова тангутам уделено особое внимание, и не просто негативное, но и очень эмоциональное. Ведь «верблюжатники» подвели в очень важный момент, когда именно их «караваны пустыни» и всадники были так нужны. И хотя, судя по тексту, среди высшей знати Тангутов было не всё просто («…Не успел ещё Бурхан дать ответ, как Аша-Гамбу…» даёт грубый отказ), такой их отказ был воспринят – после всех клятв – как удар в спину. Тем более что в предыдущем столкновении, когда чжурчени тангутов откровенно бросили, монголы отнеслись к ним великодушно. Что, в общем, и решило их дальнейшую судьбу. Их династию теперь монголы стали рассматривать как предавшую, а значит, ненужную. И мира с ними больше не будет. Но вот их верблюды, как увидим далее, для развития торговли монголам были очень нужны. § 263. После окончательного покорения сартаульского народа Хан стал ставить по всем городам охранных воевод, даругачинов…[55] § 264. Среди сартаульского народа Хан провел семь лет. Тут он дождался возвращения Чжалаиртайского Бала, который, переправясь через реку Шин, преследовал Чжалалдин-Солтана и Хан-Мелика до самой Хиндусской земли. Потеряв с ними соприкосновение, в поисках беглецов он дошел даже до середины Хиндусской страны, но, будучи не в силах вести дальнейшее преследование, он повернул назад и, разорив и полонив пограничный Хиндусский народ и набрав множество верблюдов и легченых козлов, прибыл к Хану. Тогда государь вернулся на родину, проведя на пути одно лето на Эрдиши, и на седьмой год похода, в год Курицы (1225), расположился в царских дворцах; в Тульском Темном Бору – Хара-тун [56]. Опять уделено особое внимание кораблям пустыни, взятым на этот раз за большими горными хребтами, в Северной Индии. Кроме того, теперь наступило время окончить дела с «верблюжатниками» – тангутами. § 265. Порешив идти на тангутов по окончании зимнего периода тою же года, Хан провел новый переучет войска и осенью года Собаки (1226) выступил в поход на тангутов. Из ханш за государем последовала Есуй-хатун. По пути во время облавы на арбухайских диких лошадей-хуланов, которые водятся там во множестве, Хан сидел верхом на коричнево-сером коне. При налете хуланов его коричнево-серый поднялся на дыбы, причем государь упал и сильно расшибся. Поэтому сделали остановку в урочище Цоорхат. Прошла ночь, а наутро Есуй-хатун сказала царевичам и нойонам: «У государя ночью был сильный жар. Надо обсудить положение». Тогда царевичи и нойоны собрались на совет, и Хонхотайский Толун-черби подал такое мнение: «Тангуты – люди оседлые, живут в глинобитных городищах. Ужели они могут куда уйти, взвалив на спины свои глинобитные городища? Ужели они решатся бросить свои насиженные места? Поэтому нам следовало бы отступить, а по излечении государя от недуга снова выступить в поход». Все царевичи и нойоны одобрили это мнение. Когда же представили его на усмотрение государя, он сказал: «Тангуты чего доброго подумают, что мы ушли из трусости. Поэтому мы, возможно, и отступим, но не ранее чем пошлем к тангутам посла и тут же в Цоорхатах дождемся от них ответа и сообразим его». Тут же он продиктовал послу следующее: «Некогда ты, Бурхан, обещал быть со своими тангутами моею правой рукой, вследствие чего я и звал тебя в поход на сартаулов, которые нарушили условия мирного договора. Но ты, Бурхан, не только не сдержал своего слова и не дал войска, но еще и ответил мне дерзкими словами. Занятый другими мыслями, я решил посчитаться с тобою потом. Ныне, совершив сартаульский поход и с помощью Вечного Неба обратив сартаульский народ на путь правый, я возвратился и иду к тебе, Бурхан, потребовать отчета». На это послание Бурхан отвечал послу: «Оскорбительных слов я не произносил!» Но тут вмешался Аша-Гамбу и говорит: «Это я произнес оскорбительные слова! А теперь, если вы, монголы, как любители сражений, хотите сражаться, то есть у меня для этого Алашайское кочевье, есть и решетчатые юрты, есть и вьючные верблюды. Ступайте в Алашай и жалуйте ко мне. Там и сразимся мы. Если же вам нужны золото с серебром да ткани с товарами, то идите в Эрихай (Нин-ся), в Эричжоу (Си-лян)». Такой ответ он дал послу. Когда этот ответ доложили Хану, он, все еще больной, сказал: «Довольно! Как можно думать об отступлении, снеся такие оскорбительные речи? Меня и мертвого стали бы преследовать эти надменные слова. За них и идем. Да будет воля Вечного Неба!» Стремительно двинувшись на Алашай, он разбил в сражении Аша-Гамбу, загнал в Алашайские горы и там захватил его самого и в прах развеял и полонил его народ с решетчатыми юртами и вьючными верблюдами. Истребив тангутских витязей и бинсайдов их, он отдал всех прочих тангутов на поток и разграбление войску [57]. § 266. Проводя лето в снежных горах, Хан, разослав отряды, приказал до конца выловить тех тангутов с решетчатыми юртами и вьючными верблюдами, которые при отступлении Аша-Гамбу вместе с ним забрались в горы [58]. Очень подробно сказано о разгроме тангутов и о решительной и целенаправленной погоне за ними и их верблюдами. А со вторыми «верблюжатниками», найманами, всё вышло менее драматично. Найманы – вообще один из самых таинственных народов. Язык, на котором они говорили, был родственный либо один из диалектов монгольского. Нам известно, что у них были высокоразвитая культура и сильное государство, но при этом мы не можем обнаружить особых предпосылок к этому, ведь окружали Найманское ханство кочевые племена с родовым строем [59]. Поэтому высказываются самые разные версии происхождения найманов, и особенно их государства. Есть такое мнение, что на культуру найманов оказали влияние енисейские киргизы – не менее в целом загадочный народ. Изолированно проживавший на Енисее в районе богатой Минусинской котловины и занимавшийся по преимуществу земледелием [60]. Наличие контактных культурных и торговых связей древнехакасского (киргизского) государства с Ираном через Среднюю Азию и с Восточной Европой сначала через Хазарию, а позже через Волжско-Булгарское царство прослежено в наши дни не только в материальной культуре, но и в местном южносибирском прикладном искусстве, особенно в орнаментальной системе. Западная культурная ориентация древнехакасского государства осуществлялась через родственную среду тюркоязычных народностей, проживавших на современных территориях Поволжья, Южного Урала, Западной Сибири, Казахстана и Средней Азии. Найманы также овладели земледелием, и это сильно отличало их от других кочевых племен. Но в целом номадизм как образ жизни и у найманов остается на первом месте [61], и в результате у них складывается довольно странный, почти равноправный симбиоз [62] земледельцев и скотоводов, который не встречается у других степных племен. Да ещё и огромные стада гужевого скота, прежде всего тех самых нужных для организации континентальной торговли верблюдов. И вот эти вторые, помимо тангутов, «верблюжатники», с монгольским государством договорились. (В 1208 гиду Чингисхан разбил соединенные силы найманов и кереитов. Значительное число найманов и кереитов осталось в Восточном Казахстане и подчинилось монголам, став составной частью новой степной державы.) И резко усилили империю функционально. Таким образом, к концу правления своего основателя его держава имела не только армию, чиновников, золото, но и завела себе крупнейший караванный флот из «кораблей пустыни». О привлечении на сторону новой державы купцов силой закона можно не повторяться. Заметим, что, как правило, при комментариях «Тайной истории» или Рашид ад-Дина усилия по созданию именно торговой империи всё-таки уходят на второй план. Но чем далее мы будем в книге уделять внимание именно этому аспекту деятельности монголов, тем понятнее будет полная картина существования империи и её позитивное воздействие на всю евразийскую цивилизацию. Теперь же перейдём ко второму важнейшему источнику. Вторым важнейшим свидетельством эпохи монгольских завоеваний является знаменитый «Сборник летописей» («Джами ат-таварих») Рашид ад-Дина. Этот выдающийся историк в течение двадцати лет занимал важнейшие чиновничьи посты при монгольских ханах Ирана – Хулагуидах. По заказу ильханов [63] им и был создан (точнее, отредактирован) этот выдающийся труд. В силу своего высокого положения Рашид ад-Дин был допущен к совершенно секретной информации – знаменитому «золотому сундуку», – семейным реликвиям Чингизидов, в котором хранились тексты, посвященные родовой истории Чингисхана, описанию походов и деяний создателя империи и его потомков. Выражаясь современным языком, эта информация была полностью закрытой и предназначалась только для членов царствующей династии. Заслуга Рашид ад-Дина в том, что он сделал ее доступной, хотя, очевидно, не в полном объеме. Конечно, в силу объективных причин труд этот во многом панегиричен. В какой-то мере для того он и писался. И тем не менее с точки зрения фактологии он просто незаменим. Рашид ад-Дин был весьма просвещенным человеком, сделавшим просто феноменальную административную карьеру при ильханах Газане и Ульчжэйту. Разбогател он сказочно: ему принадлежала часть города Тебриза, с лавками, караван-сараями, мастерскими; у него были огромные имения, неограниченное количество денег, потому что он заведовал финансами государства ильханов. То есть это был – скажем прямо – не какой-нибудь Корейка Александр Иванович, с его жалкими гирями и чемоданами с деньгами, на которые он мог – время от времени – только любоваться. У дедушки Рашида всё было куда как основательнее. В 1298 г. он стал главой правительства. Легко представить, что Рашид ад-Дин был очень занят, а ведь историческое исследование – дело трудоемкое. И вот посреди всех повседневных забот этот средневековый Черномырдин (что значит человек действительно талантливый и компетентный) получил от хана ответственнейшее повеление составить «историю монголов», да такую хорошую, какой нигде не бывало. Концепцию её он, вероятно, придумал сам: работать по классической схеме, мыслить глобально, охватить и Запад, и Восток: страны франков и китайцев. И увенчать всё это великолепное сооружение подробным описанием создания и расцвета Монгольской империи, прославить её и довести повествование до логичного зенита – царствования его покровителя – Ульчжэйту-хана. Замысел был поистине грандиозен, однако очень сложен в исполнении. Но это его не смутило. В Персии в то время было невероятно много хорошо образованных людей. Он выбрал, пригласил их и поручил собирать материалы, что те под его весьма умелым, мудрым руководством и выполнили. Но в итоге, конечно, отличия между «Тайной историей» и «Сборником летописей» есть. Так, битва при Далан-балчжутах, по «официальной» истории, закончилась полной победой Чингиса, а по «Тайной» [64] – поражением его, которым противник Джамуха почему-то не воспользовался. Похищение Бортэ у Рашид ад-Дина описывается иначе, чем в «Тайной истории» [65]. Казнь Джамухи у Рашид ад-Дина приписана Эльчидай-нойону, который разрубил Джамуху на куски, а в «Тайной истории» Чингисхан стремится спасти Джамухе жизнь, и лишь по настоянию самого Джамухи Хан позволяет ему умереть «без пролития крови», то есть с великим почетом [66]. И характеристики исторических персон подчас различны. Например, Джамуха в «официальной» истории изображен как беспринципный авантюрист, а в «Тайной» – как патриот и друг Чингиса, которого только обстоятельства и вынудили на борьбу (170, 195, 200). Но вот что интересно. Описание торговли (особенно) мы можем почерпнуть не только из «Сборника летописей», но и из «Переписки» Рашид ад-Дина. Ведь она носила деловой характер и особым эмоциям, равно как и социальным заказам, была не подвержена. Вопрос о торговых связях монгольского улуса Хулагуидов (в Иране), известного также как государство Ильханов, не раз привлекал внимание исследователей, однако, насколько известно, материалы «Переписки» Рашид ад-Дина в этом направлении еще никем не использованы как фактологический материал эпохи. Наиболее интересным, что весьма удивительно, в этом отношении является вопрос о торговых связях с Русью. В нескольких письмах, в приводимых в них реестрах того, что следует приобрести для тех или иных нужд, или же в росписях отправляемых Рашид ад-Дином даров рядом с египетскими, аравийскими и другими товарами часто упоминаются русские товары. Так, в письме № 34 [67] упоминается ткань русий [68]. В письме № 37 [69] – рубашки из ткани руси [70]. А во многих других письмах (например № 19 [71], № 40 [72] и т.д.) – беличьи и собольи шубы. То есть изделия из тех мехов, которые с древних времен составляли один из главных предметов восточноевропейского экспорта. Любопытно также еще одно место из письма № 34. Ткань русийа, о которой речь шла выше, согласно распоряжению Рашид ад-Дина, надлежит приобрести в Руме. Это свидетельство «Переписки» является подтверждением того, что на грани XIII–XIV веков наряду с торговым путем по Волге и Каспию, подробно засвидетельствованным для той эпохи сообщением Нузхат ал-кулуб об острове Ним Мурдан (Мазендеран), куда приходили корабли с Руси, русские товары продолжали ввозиться в Рум (Южный берег Чёрного моря) и дальше на восток по Черному морю. Это был путь вниз по реке Дон до Азова и далее в Чёрное море. Эти данные неожиданно свидетельствуют о значительной вовлечённости Руси в глобальную торговлю монгольских улусов. И не только в торговлю с Золотой Ордой. Что было бы вполне даже объяснимо. Но именно в торговлю всех монгольских улусов. Ведь где, собственно, вершил свои масштабные дела наш дедушка Рашид? Правильно, в улусе иранских Хулагуидов. А как обстояли дела у этого улуса с улусом Джучи, то есть с Золотой Ордой? Весьма даже прохладно. Но это не мешало русским кораблям плавать не только по Волге до столицы Золотой Орды. Но и дальше, по Каспийскому морю, в Иран Хулагуидов. А такое было возможно только при общей заточенности ВСЕХ монгольских улусов под торговлю.