Страница 3 из 14
Так дорогая шуба положила начало одной из самых невероятных политических карьер в истории [39]. С помощью Тогрул-хана и своего собственного анды Джамухи Темучин возвращает отцовское наследство, карает меркитов и зарабатывает авторитет удачливого вождя. Первый шаг на пути к верховной власти был сделан. Но молодому вассалу Тогрула этого, конечно, мало, и он упорно пробивается дальше, наверх. Вслед за меркитами разгромлены татары [40]. Потом настает черед предателей-тайчжиутов. Темучин тщательно подбирает соратников, ценит дружбу и друзей, но стоит кому-нибудь из них бросить тень сомнения на его право первенства, как молодой хан, не колеблясь, поворачивает оружие против них. Не избегает этой участи ни «названый брат» Джамуха, ни «названый отец» Тогрул, получивший к тому времени от чжурчжэней, правивших в Северном Китае, почетный титул «Ван» – князь. В Степи разгорается война между племенными союзами, жар которой буквально опаляет нас со страниц «Сокровенного сказания» [41]. В войне этой счастье переменчиво: вчерашний победитель, за спиной которого многотысячная армия, вдруг оказывается в одиночестве. Одна неудача, один набег противника – и все висит на волоске. Пленных либо включают в собственное войско, либо казнят – середины нет. Самым тяжелым периодом в своей военно-политической карьере Чингисхан мог считать именно двадцать лет «собирания Степи», когда ему пришлось провести десятки сражений [42], а вовсе не знаменитые завоевательные походы в Китай и Среднюю Азию. Темучин не раз терпел неудачи. При первом столкновении с Джамухой тот нанес ему поражение и, как вспоминал позднее сам Чингисхан, «загнал меня в Цзереново ущелье и навел тогда на меня ужас». В 1201 году в битве у урочища Койтен стрела попала Темучину в шею. Ожесточенное сражение прекратила ночь, и в неразберихе раненый остался всего с несколькими телохранителями. Никто не знал, кто победитель. Товарищ юности, некто Джэлмэ, тогда всю ночь отсасывал «дурную кровь» у потерявшего сознание полководца, а потом пробрался во вражеский стан, где украл кумыс, чтобы напоить его. В отличие от талантливого полководца Джамухи и хитрого лиса степной политики Тогрул-Ван-хана, в отличие от прочих современных ему деятелей, Чингисхан обладал качествами великого государственного мужа. Как позже русский царь Петр I, хан монголов не предавался отчаянию при разгромах, но извлекал из каждого ценный урок. Например, чтобы более не оказаться захваченным кем-либо врасплох, как когда-то при набеге меркитов, он создал специальное подразделение, которое круглосуточно охраняло лагерь. Но что еще важнее, вместо того чтобы хорошо играть по старым правилам, Темучин вводил новые [43]. Этот кузнец ковал новую мораль Степи. Выше родовых усобиц, выше права свободно выбирать сюзерена и покидать его в случае обиды или перемены военного счастья стала верность верховному вождю. Вот к победителю приводят храбреца Хадах-багатура, который помог ускользнуть Ван-хану, прикрыв его отход. Темучин говорит: «Разве не настоящий муж-воин тот, кто не мог покинуть своего природного государя, кто сражался для того, чтобы дать ему возможность налегке уйти и спасти свою жизнь? Это человек, достойный дружбы». А вот что услышали предатели, выдавшие Джамуху: «Мыслимо ли оставить в живых тех людей, которые подняли руку на своего природного хана? И кому нужна дружба подобных людей? Истребить даже до семени их!» [44] Тайчжиут Джэбэ только после окончательного поражения своего племени сам пришел к будущему своему покровителю и признался, что у Койтена именно его стрела едва не убила хана. «Подлинный враг всегда таит про себя свое душегубство и свою враждебность… А этот сам себя выдает с головой. Он достоин быть товарищем», – говорит Темучин и приближает сурового и прямого воина. Джэбэ-нойон становится одним из величайших «генералов» империи [45]. Но так же высоко Темучин ставит личную преданность себе самому, избраннику Неба. Ни один из товарищей детства или просто людей, оказавших ему услугу в трудные годы, не забыт. Два табунщика, спасшие его от Ван-хановой ловушки, осыпаны неслыханными почестями, вплоть до разрешения их семьям брать всю захваченную ими в походах добычу себе, а не отдавать в «общий котел». С другой стороны, никакого кумовства и поблажек родственникам. К тем, в ком течет общая кровь с Темучином, он даже особенно строг (как, впрочем, и к себе самому). Стоит его сводному брату и знаменитому воину Белгутаю проболтаться о готовящемся втайне избиении татар, как Темучин навсегда лишает его права принимать участие в военных советах [46]. Кочевники, таким образом, видели: харизматичный «избранник Неба» – лучший друг, лучший покровитель и вождь, чем их ханы. Он готов принять и оценить верную службу и мудрый совет, рассудителен и щедр. Жесток, конечно, но кто среди них мягок? Постепенно Степь осознала, что вместо зыбкого равновесия враждующих племен Темучин несет выгодное всем объединение под твердой властью [47]. Посмотрим же теперь, как в этом сочинении описаны реальные отношения монголов с окружающими их торговыми народами и «верблюжатниками». Это ведь по сути своей и есть зарождение торговой политики будущей империи. И начнём с древних уйгур. (Перевод Козина) § 238. Уйгурский [правитель] Идуут прислал к Чингисхану посольство. Через послов Аткираха и Дадая он извещал: «С великой радостью слышу я о славе Ханова имени! Так ликуем мы, когда рассеются тучи и явит себя матерь всего – солнце… Не пожалует ли меня государь Хан. Не найдет ли и для меня хоть шнурка от золотого пояса, хоть лоскута от своей багряницы. Тогда стану я твоим пятым сыном и тебе отдам свою силу!» На эти речи послов Хан милостиво соизволил передать такой ответ: «Дочь за него отдам, и быть ему пятым сыном моим. Пусть Идуут приезжает, взяв с собой золота, серебра, жемчугов, перламутров, златотканной парчи, узорчатых штофов и шелковых тканей». Обрадованный такою милостью к нему, Идуут набрал золота, серебра, жемчугов, перламутров, шелков, златотканной парчи, штофов узорчатых и, явившись, представился Хану. Он пожаловал Идуута и выдал за него [свою дочь] Ал-Алтуну [48]. Очевидно, что с главным (особенно для монголов) торговым народом, твёрдо стоящим на Шёлковом пути (да так твёрдо, что и не обойти), у новой державы сложились позитивные и доверительные отношения. Ибо они, во-первых, были нужны друг другу, а во-вторых, и у монголов, и у уйгуров было само понимание этой их взаимной нужности. Уйгуры приняли сюзеренитет монголов, и произошёл обмен уйгурского местоположения, торгового опыта и инфраструктуры, с одной стороны, и военного и политического могущества выросшей степной империи, давшей всему этому защиту, – с другой. Причём защиту не только копьём, но и законом. Молодая империя стала использовать уйгурские письмена. И получила важный опыт налаживания связей с торговым этносом. Что очень пригодилось, и уже скоро, когда в разгар великих войн с шахами Хорезма и империей Цзинь в Северном Китае купцы просто стали поддерживать, как сказано выше, монголов. А вскоре эта война с Северным Китаем началась и – немного раньше этого со знаменитыми в Восточной Азии «верблюжатниками» – тангутами. § 249. В этот же поход [против Цзинь] побывали [монгольские войска] и у народа Хашин (Хэ-син, Си-ся) [тангуты]. Когда подступали к его пределам, Хашинский Бурхан, вступив в мирные переговоры, выслал для Хана царевну по имени Чаха и предложил свои услуги быть у Хана правой рукой. Кроме этого, Бурхан сообщал: «Ужасались мы слухом о славном имени Хана. Ныне же мы пребываем в страхе перед величием самоличного пришествия твоего. Тангутский народ готов стать твоею правой рукой и отдать тебе свои силы. Но как их отдать? Кочуем мы недалеко, а городища у нас глинобитные [49]. Если взять нас в товарищи, то мы быстрый налет учинить ли,