Санаторий «Сказка»

Я задрожала. Повернулась и побежала к подъезду. Ох, и полило! Я быстро перепрыгивала через лужи, оббегая припаркованные машины. Забежала под козырек подъезда. Вытирая мокрое лицо и улыбаясь, я достала ключи из кармана, подняла голову…

Сердце взорвалось и полетело, руки мгновенно заледенели, рот открылся сам по себе, и помимо моей воли из груди вырвался стон, который превратился в быстрое дыхание.

– Не кричи, – тихо сказал он.

От него так разило алкоголем, что был удивителен сам факт того, что он держится на ногах. Я обернулась в поисках остальных дворняг, но он, так же тихо:

– Я один.

Я повернулась и посмотрела на лицо, спрятанное в тени капюшона толстовки – ничего, кроме губ, я не видела. Он тоже был абсолютно мокрым. С него лило. Его колотила мелкая дрожь.

– Что тебе нужно? – спросила я, чувствуя, как холодеет внутри, слыша, как предательски блеет мой голос.

– Пригласи меня в гости.

– У меня есть выбор?

Он отрицательно мотнул головой.

Мы сидели на кухне. Максим попросил не трогать выключатель, и единственным источником света был фонарь за окном, который освещал Максима, но прятал меня. Он сидел на стуле, лицом к окну, а я стояла спиной к окну и смотрела на него.

Я не понимала, что происходит. Не знала, зачем он пришел. За последние полчаса, мы не произнесли ни слова. Мы вообще практически не говорили, и все наше общение свелось к короткому диалогу, который имел место быть, как только мы переступили порог.

– Можно, я приму душ? – спросил он.

– Подожди, я… – неловко замолчала я, но затем добавила, – полотенце тебе дам.

– Я воспользуюсь твоим.

– Откуда ты знаешь, какое моё?

– Ну, наверное, то, на котором НЕ нарисованы слоники.

Я кивнула. Я смотрела, как он снимает одежду на ходу к ванной и чувствовала, как по спине пробегает электрический разряд. Я уговаривала себя, что он просто угадал. Мне очень хотелось верить, что он не знал. Просто угадал. Потому что на полотенце Сони, и правда, были слоники. Но когда он снял футболку, я бросила взгляд на его спину и думать забыла о слониках…

Теперь он сидел на стуле, по пояс завернутый в мое полотенце, пил кофе и смотрел на меня. От него пахло хорошим, дорогим коньяком, но глаза были трезвые – значит он еще и под «плацебо». Странная штука, это плацебо – трезвого приводит в абсолютно невменяемое состояние, а пьяного отрезвляет. Я вспомнила, как летала в золотых облаках под одной таблеткой плацебо почти восемь часов. А он и его свора глотают их, как конфеты. От воспоминаний о золотом свете, заливающем комнату и солнце, горящем в моих руках, приятно заныло между ног. Я мысленно дала себе оплеуху, заставив себя взять под контроль блядскую часть своей натуры и впредь не давать ей воли. Я смотрела на него и молилась, чтобы прямо сейчас не услышать жуткую фразу: «Я так и не научился жить без тебя, Кукла. Теперь все будет по-моему».

– Зачем пришел?

Он сделал глоток и посмотрел на меня:

– Ты так и не поздравила меня с днем рождения.

– Времени не нашлось.

– За целую неделю?

Я вспомнила, что сегодня тринадцатое сентября. Если честно, я даже не вспомнила об этом сомнительном празднике.

– На работе замоталась. Первая неделя после больничного.

Он внимательно разглядывал меня, ожидая аргумента весомее, чем «замоталась», но у меня его не было.

– Всего один звонок, кукла. Сообщение, наконец…

– Я не обязана! – рявкнула я, пожалуй, слишком громко и тут же пожалела. Держи себя в руках, Марина. Держи себя в руках.

Он криво ухмыльнулся:

– Ты теперь всем мне обязана. Тем, как легко теперь складываются отношения на работе. С бывшим мужем. С дочерью…

– Не смей.

– Да я и не смею. Просто могла бы сказать «спасибо».

– Какое ты имеешь отношение к работе? Ты что…

– Я ничего не делал. Честно. Просто так всегда бывает, когда человек обретает контроль над собой – люди чувствуют это. Люди тянутся к этому. Самоконтроль привлекает людей. Абсолютно всех.

Я молча слушала его и понимала – он прав. С того самого момента, как я, пройдя три круга ада, вернулась домой, все стало по-другому. Не сразу. Это не похоже на то, как щелкают выключателем, нет. Но медленно и постепенно я понимала, что взять себя в руки мне становилось все легче и легче, день ото дня. Я практически не кричу ни на подчиненных, ни на людей, с которыми мне приходится стоять в очередях в магазине. На бывшего мужа. Потому что каждый раз, когда я открываю рот, чтобы заорать на кого-то, я вспоминаю, как две сотни мужиков видели меня голой, покупая моё чувство собственного достоинства за рубли. И почему-то сразу пропадает желание открывать рот. Это пришло не сразу. И все-таки пришло. Я больше не забиваю голову тем, что моя машина дешевле, чем большая часть тех, что припаркована в моем дворе – до сих пор, каждый раз, когда я сажусь за руль, я вспоминаю каннибала, бьющегося в окно закрытой двери, размазывая человеческую кровь по стеклу. И как-то сразу становиться по хрену, какой там значок красуется на капоте моего авто. Я больше не разрываюсь между тренировками, йогой и бассейном. У меня остался только спортзал, а все остальное свободное время я посвящаю тому, что вожу дочь на лепку. И в бассейн мы теперь ходим вместе. Раньше и на лепке мы тоже занимались вместе, но спустя неделю занятий выяснилось, что я попусту перевожу глину. Теперь я просто смотрю, как Пуговица высовывает язык, когда сосредотачивается на том, чтобы выровнять бока очередного глиняного горшка, и мне становится хорошо. Еще никогда в моей голове не было так чисто, давно там не было такого порядка, какой есть сейчас. Вещи снова обрели четкие формы, стала очевидна их суть, и их красота стала неоспоримой.

Так должна ли сказать ему «спасибо»?

– Спасибо, – говорю я.

Он кивает, подносит кружку ко рту, делает глоток и ставит её на стол. А потом говорит:

– Я хочу тебя.

– Нет! – резко отвечаю я, чувствуя, как сжимается низ живота в сладостном воспоминании о его руках.

– Почему?

– Обещанное ты уже получил.

– Это было не то. Там все было под «плацебо». Мы оба были под наркотой.

– Значит, надо было подождать.

– Я и так ждал очень долго…

– Что у тебя на спине?

– Пойдем в постель, и я все тебе покажу.

– Почему «кукла»? Что вообще за слово такое «кукла»? Это твой вариант ласкового прозвища?

– Я не люблю ласковые слова.

– Почему?

– Они как вымазанные в сахаре руки.

– Не поняла.

– К ним липнет всякий мусор. Люблю, когда руки чистые. Пойдем в постель?

– Нет. Максим, не знаю, понимаешь ли ты это, но ты – психопат и убийца. Ты и твои дружки.

– Не я, а мои друзья. Заметь, я лично не трогаю никого. А еще я понимаю, что если я перестану приводить им таких, как твоя Света и её дружок, они прирежут меня. И довольно скоро.

– И ты считаешь, что твоя жизнь дороже жизни Вадика?

– Кто такой Вадик?

Он даже не помнит, как зовут человека, которого они убили.

– Вадик – мужик, которому вы раскроили череп битой.

– А… этот? Ну, моя жизнь мне однозначно дороже, чем его.

– А Таня? Что она вам сделала?

Тут я снова заплакала.

Она так боялась. Она не хотела отходить от меня ни на шаг, а я бросила её. Оставила её одну! На съеденье бешеным псам…

Максим поднялся и пошел ко мне.

– Не трогай меня! – просипела я, выставляя вперед руки.

Он тихонько засмеялся. Ловко схватив меня за запястье, он завел мои руки за мою спину и прижался ко мне, обнимая, проводя горячими губами по моей шее:

– У тебя ведь никого не было после меня… Соскучилась?

– Нет, – шептала я, чувствуя, как сладкая патока предвкушения, растекается по моему телу.

Он запускает руку между ног, обращаясь с моим телом, как со своим, словно оно – продолжение его самого, и оказывается внутри меня, слыша мой тихий стон над его ухом.

– А говоришь, не соскучилась…