Златые горы

До злополучного предложения Том в ней не сомневался. Весь день он думал, как придать их свиданию побольше романтики и в тоже время не превратить все в глупый фарс, но так ничего дельного не сообразил, поэтому просто позвал в парк покормить уток. Хоуп любила уток, а утки любили вкусную булку. Они крякали, хлопали крыльями, устроив шумную кучу малу. Риддлу пришлось ждать пока пернатые твари не нажрутся и не отчалят подальше от берега. Но и тогда он не сразу перешел к главному, решив начать издалека.

- Ты меня любишь?

- Да.

- Доверяешь мне?

Хоуп с улыбкой кивнула, ожидая, что будет дальше.

- Хочешь прожить со мной вместе всю жизнь?

Уголок губ чуть дернулся, она хотела отшутиться, но что-то в глазах Риддла предупредило «не надо». Перед тем как снова кивнуть, горгона придвинулась и нему и положила ладонь на предплечье. Над головой шумела ива, весело плескались утки, держась золотой дорожки проложенной заходящим солнцем, но больше тишину ничего не нарушало. Секунды падали одна за другой. Хоуп весело щурилась и покусывала нижнюю губу.

В голову пришла идея опуститься на одно колено, но смущение и так комом стояло в горле. Том решил не усугублять. «Ты выйдешь за меня», - выпалил он на одном дыхании, доставая из кармана коробочку с кольцом. Ее лицо ответило раньше, чем язык. Глаза опустели, лукавая улыбка слетела с губ. Справившись с удивлением, Хоуп мигом стала серьезной. Потом она что-то говорила, пытаясь смягчить отказ. Лучше не стало. С тех пор все шло наперекосяк. Том не мог понять почему «нет». Если она любила его, верила ему, хотела быть вместе, то должна была ответить «да». Значит в чем то она врала. Эта мысль ему покоя ни дома, ни здесь в Градецах, албанской деревне у черта на рогах.

Риддл выпил лекарство и прислушался, как отреагирует желудок: примет ли незваного гостя или вышибет обратно. На всякий случай он отвернулся от стола и чуть согнулся. На полу кроме и грязи и пыли можно было разглядеть следы засохшей рвоты. «А я по этой дряни босиком ходил», - устало подумал Том. Желудок болезненно сжался, колдун закрыл глаза и попробовал дышать ровно и ни о чем не думать. Тошнота отступила, мрачные мысли нет.

Он вытер взмокший лоб полотенцем, которое Комптон набросил на содержимое корзины. Чистая ткань приятно пахла свежестью и травами. Надо было отдать компаньону должное, тот оказался смелым парнем. Хотя и не настолько, чтобы задержаться рядом с Риддлом дольше, чем на минуту. Бесконтрольная магия не различала, что именно она коверкала по капризу хозяйского подсознания: дерево, камень или живую плоть. В очередной раз собственное могущество отделило Тома от остальных людей, оставив в одиночестве. Никто не положит ему на горячий лоб мокрое полотенце, не подоткнет одеяльце, не покормит с ложечки. Ничего. Он справится. Не в первой.

Том вытащил из корзины горшочек с супом, снял крышку и, держа обеими руками, отхлебнул. Он не обратил внимания на вкус, только на тепло, которое медленно растеклось по телу. Перед вторым глотком пришлось помедлить, желудок, своевольная сволочь, мог взбрыкнуть. Том поставил горшок на стол, но рук не отнял. Шершавые стенки согревали пальцы, как же он соскучился по простым незатейливым радостям.

Для чистокровки, Комптон был еще ничего: следовал принципам и не нарушал слова. В министерстве он занимался тем, что неизвестный шутник окрестил территорией теней. Terra inania. После окончания самой страшной, из всех войн что знали люди, мировой порядок изменился. Больше всего новое положение вещей ударило по старой аристократии, она не привыкла жить с оглядкой на то, что творится у маглов. Не всем нравился новый мир двух Европ, где их министр держал постоянную связь с тем другим правительством, которое того и гляди втянет магов в очередную войну. Комптон был не из таких. Он почти пятнадцать лет проработал в отделе Восточной Европы, установил контакты, обзавелся собственными источниками информации, более менее достоверной, бывал в Софии и Праге и разбирался в текущей политической ситуации. Но даже он не мог точно сказать, к чему все идет.

С каждым годом танцы в огромном, растерявшем прежний лоск бальном зале старушки Европы становились все сложнее. Албании на этом празднике досталась роль простушки, которую никто не замечает и не приглашает. Пока что она стояла у стеночки, одинаково не интересная ни Востоку ни Западу, и старательно напускала на себя гордый вид. Комптон видел в ее оторванности от мировой политики свой шанс отыскать древнее сокровище.

Распробовав суп, Том принялся глотать жадно, забыв об осторожности. Теплая струйка потекла по подбородку. Он не боялся запачкать рубашку, та все равно выглядела как подтирка для чертовой задницы, но пролитый суп было жалко. Риддл облизал губы и вытер лицо. Вместо того, чтобы придать новые силы, еда наоборот забрала последние. Горшок едва не выпал из рук. На донышке осталось немного жирного разваренного гороха, но аппетит вдруг исчез. Ощущения изменились, тепло в желудке и тело Риддла стали врагами, как кусок масла и горячий нож.

Том сжался, будто так он мог помешать телу растаять, растечься по грязным доскам пола. Сгорбился. Кто готовил ему еду? Скорее всего одна из местных старух. Что она туда подмешала? Отчего сердце стучало рвано и быстро, а холодный пот заливал лоб? Приступ паранойи откатился так же резко как нахлынул. Том выпрямился и переел дух. Удрал. Удрал. Насмешки множились в его голове, как звуки эха под сводом собора. Риддл огляделся, будто источник его бредовых мыслей находился где-то в комнате. Скалился из темного угла, сверкая красными глазами. Удрал. Он, правда, чувствовал себя беглецом, едва улизнувшим от погони. В этот раз его преследовали не злые мальчишки, не полисмены или стая бездомных собак, а безумие. Единственный страх, который все еще мог достать Риддла, был не страх кануть в небытие, как старый хозяин яблоневого сада, а страх, что ему никогда больше не вернуть полного контроля над своим телом и магией.

В корзине колдун нашел клубок мыльных чар. Их переплетение холодило кожу и на ощупь напоминало жидкое стекло. Том сдавил шар в пальцах, тот лопнул. По телу побежали крохотные голубые искры, забирая грязь с кожи и одежды, оставляя взамен запах луговых трав. В силу контраста комната завоняла сильнее. Том пошарил в корзине, надеясь найти еще один шар, пальцы наткнулись на клочок бумажки.

Комптон небрежно накарябал «Все без изменений». Его послания, также как и послания Хоуп, не отличались большим разнообразием. Слов было мало, зато они оставляли много простора для догадок. Разум Риддла заметался, как демон внутри магической печати, только в его клетке насчитывалось больше углов, чем в пентаграмме. Сначала – Комптон. Долго ли тот намерен соблюдать договор? Тем более Том первым нарушил свои обязательства. Он должен был прикрывать компаньона в неизбежной драке за артефакт, а вместо этого стал тяжелой обузой. Кто осудит человека, который, пытаясь выплыть из стремнины, сбросит с плеч лишний груз? Не Риддл.

Мысль метнулась в другой угол, к другой проблеме. Местные. Комптон считал их забитыми дураками и презирал. Это кое что говорило о самом чистокровке: золотого мальчика никогда по настоящему не унижали и не ломали. Том же большую часть своей жизни имел дело с людьми загнанными в угол и убедился: от них можно ждать чего угодно. Хоть удара ножом спину, хоть яда в супе, хоть ритуального жертвоприношения. Страх заставляет поступать непредсказуемо, не разумно, часто во вред собственным интересам. Страх внушает человеку, что у того в руках бомба с горящим фитилем и любое действие лучше промедления. Комптон этого не понимал, он опасался Сигурими и ее колдунов, но никак не деревенских магов и ведьм, лишенных палочек и боявшихся применять свою силу. Не станет ли самоуверенность компаньона тем котлом, которым накроются их надежды вернуться домой целыми, невредимыми и бессмертными?

При мысли о родине дурные предчувствия облепили сознание, как слепни больную лошадь. Комптон признал, что купил лояльность албанских властей деньгами и обещаниями. О разглашении государственных тайн, тех самых за неаккуратное обращение с которыми сажают в Азкабан, речи не шло. «Комптон – честный человек, - сказал себе Риддл после того разговора, - Он не предаст свою страну».