Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 41 из 45

- Хоуп… как ты здесь…- глупые, инстинктивные слова опередили разум, слишком медленно соображавший, что к чему. Но понимание все же пришло хоть и с запозданием. Это не она. Колдун прошептал заклинание, Люмус вышел неправильным: не шар света, а кольцо. Острый профиль попал в светящуюся рамку. Гостья не повернула головы. Риддл яростно моргал, прогоняя слезы, ему хотелось верить, что это всего лишь реакция на яркий свет. Том вытер лицо, короткая щетина кольнула ладони. Он уже достаточно оправился от приступа, чтобы замечать подобные мелочи и стыдиться своей неопрятности. Впрочем, овеществленная иллюзия плевать хотела на то, что ее создатель и выглядит и воняет, как бродяга.

- Посмотри на меня.

Тульпа тут же откликнулась, готовность исполнять любое желание колдуна составляла всю ее суть. Пустые глаза не имели взгляда, а лицо оставалось расслабленным. От Хоуп в ней не было ничего кроме внешности, но все же Том не мог просто так уничтожить свое творение, как он чуть раньше поступил с уродливыми наростами из слизи и гноя, облепившими стены. Опухоли чем-то напоминали карикатурные лица. Может быть, присмотрись Том внимательнее, он сумел бы разобрать послание от собственного подсознания, которое то и дело перехватывало контроль над магической силой.

Что ж в этот раз оно вызвало из небытия его любовницу. Почему? Гадать было не нужно. Риддл скучал по Хоуп, до звериного воя, до боли. Тоска по ней прорывалась сквозь озноб, сквозь забытье, сквозь жар и в своей неугомонности походила на вопящего младенца. Вообразив, что ее пытаются обмануть, всучить фальшивку, она разоралась еще сильнее. Том стиснул зубы.

Магия воссоздала облик любимой с поразительной точностью. Риддл не зря гордился своей памятью на детали. Взгляд, по паучьи быстрый и цепкий, перебегал с одной дорогой ему черты на другую: с морщинки между бровями на вздернутый кончик носа, и дальше вниз на ее губы. Они отличались друг от друга: верхняя - твердая, почти жесткая отвечала за строгое или недовольное выражение лица. Нижняя же была мягкая и пухлая. Она всегда соблазняла Тома на поцелуй. Память, услужливая и расторопная, как хороший бармен, наполняла пустое лицо индивидуальностью. Вот только Риддл никак не мог захмелеть. Воспоминания путались, за восемь лет их набралось никак не меньше тысячи. И все яркие, точные, подробные. Кто-то не мог оторвать взгляд от пламени, кто-то от текущей воды, ну а у Риддла была его Хоуп. Надолго ли? Колдун не был уверен.

Тульпа дышала медленно и ровно. Магия нарядила ее в синее платье с мелкими цветочками, которое настоящая Хоуп любила носить дома. Иногда она не надевала под платье бюстгальтер, и сквозь тонкую ткань проступали соски. Магия этой детали не упустила. Том задержал взгляд на ее груди, а потом посмотрел тульпе в глаза, надеясь поймать лукавые искорки, но увидел все то же безразличие. Тогда он, наконец, осознал, что ведет себя как дурак, прилипший к Зеркалу Желаний: таращится на бездушную иллюзию и ждет, а вдруг она оживет.

- Исчезни.

По лицу тульпы расползлась чернота. Риддлу захотелось отменить приказ, будто уничтожение копии могло причинить вред настоящей Хоуп. Принципы симпатической магии не распространялись на овеществленные иллюзии, это он понимал умом, но на сердце было неспокойно. Желание убедиться, что с любимой все хорошо, дало силы встать с койки. Том чуть не забыл о фляжке, наполовину спрятавшейся в складках смятой простыни. Ее следовало поставить обратно на стул, иначе черта с два потом найдешь.





Под ногами топорщилось сброшенное на пол одеяло. Риддл раздраженно отпихнул его под койку и поковылял к столу. Люмус, так и оставшийся светящимся обручем, последовал за ним. Появилось ощущение, что заклинание приняло его за дрессированную кошку и не отстанет, пока колдун через него не прыгнет. Том нахмурился, еще слишком рано для нового приступа бреда. В прочем у красного чиха была одна закономерность: чем короче перерывы между приступами, тем ближе больной к выздоровлению. Риддл немного приободрился.

В окне, разделенном деревянной рамой на маленькие квадратики, отразилось его бледное лицо. Оно походило на хрупкую пустую скорлупу. Том пошатнулся и оперся ладонями о стол. Уставился на корзину, Комптон принес ее, пока он валялся в отключке. И снова ему надо было испугаться, но страхи скатывались с него, как капли дождя с лысины. Рука потянулась к толстой тетради в коричневой обложке. Учась в школе, он купил себе похожую, чтобы вести дневник. Исписал ее всю, это Том помнил, а вот мысли, которыми он заполнял страницу за страницей, давно вылетели из головы.

Тетрадь распахнулась сама, не дожидаясь прикосновения. Из Англии Риддл уехал месяц назад и каждый день ждал, что Хоуп напишет: прости, я была не права. Я жалею, что отказала тебе, теперь я поняла, что больше всего на свете хочу выйти за тебя замуж и жить вместе долго и счастливо. Возвращайся скорее домой. Его надежды в очередной раз полопались мыльными пузырями, вверху страницы застыл один короткий вопрос: у тебя все в порядке? Руки дрожали - не написать даже скупое: все нормально, а ты как?

Воздух снаружи показался Риддлу чистой проточной водой после гнилого болота. Он замер на пороге сарайчика, наслаждаясь запахами заброшенного сада и стараясь не замечать собственной вони. Ночная прохлада забирала жар, но пока не вызывала мурашек. Том медленно спустился с кривой ступеньки, любое движение правой ноги отзывалось в пояснице. Ощущение не было острым как игла, а скорее напоминало незлой тычок кулаком. Трава мягко стелилась прохладным шелком, под ноги то и дело попадалась жесткая мелкая падалица.

Между войнами здесь поселился один ученый грек: построил деревянный дом, окружил его яблонями, до которых был сам не свой. В сорок третьем дом сожгли, кто, зачем, и что случилось с хозяином, так и осталось тайной. Местные жители предпочитали не вспоминать о том времени. Большая часть сада уцелела, яблони старели, дичали, и с каждым годом их урожай становился все меньше и кислее. Риддл прислонился к засохшему дереву. Отсюда было хорошо видно место, где раньше стоял дом. Теперь пепелище захватило какое то растение, не кустарник, хотя и высотой по грудь взрослому человеку, с большими зелеными листьями и бордовыми стеблями. Комптон, компаньон Риддла в этой рисковой авантюре, наверняка знал, как оно называется. Том в свое время не поинтересовался, и ему не оставалось ничего другого кроме как называть плотные заросли, «эта разлапистая дрянь». Под широкими листьями, пиковой масти, притаилось нечто враждебное, так во всяком случае ему чудилось. И стряхнуть это чувство не получалось. Колдун настороженно огляделся, прикидывая, кто еще прячется в темноте: агенты Сигурими, деревенские жители или более опасные враги. «Черт с ними со всеми», - подумал Том и расстегнул ширинку.

Опорожнять мочевой пузырь пришлось долго. Холод все таки достал Риддла, хуже всего было не телу под влажной одеждой, а пяткам. При этом выдавить из себя удалось всего ничего. Мелькнула мысль, что возможно он обмочился во время приступа. Черт знает, только ли от пота он мокрый. А вонь в последнее время была его постоянной спутницей. «Хорошо, Хоуп сейчас нет рядом, увидела бы она меня таким, сразу же разлюбила», - Том хотел подбодрить себя смешком, но ирония обернулась горечью. Риддл вырос с мыслью, что любовь нужно заслужить, что любят только тех, кто никогда не делает ошибок, не имеет слабостей и не доставляет проблем. Видимо, от этого заблуждения, ему уже никогда не избавиться.

Колдун поковылял обратно к сараю, на пороге спертый воздух остановил его будто стена. Он скривился, но заставил себя войти, ведь другого убежища у него не было. Остаток пути до стола забрал последние силы, Том тяжело опустился на табуретку. Скрип старого рассохшегося дерева прозвучал как возмущенный вскрик. Руки все еще дрожали, и Риддл решил, что сначала выпьет лекарство, а уже потом напишет ответ Хоуп. Лишнее волнение ей ни к чему, она, наверно, и так уже отдраила дом сверху донизу. Уборка была одним из ее способов отогнать страх. Или теперь все по другому? Хоуп надоели его отлучки, увлеченность магией и рисковые затеи, в которые он влезал, гоняясь за бессмертием и чем-то еще, что даже не мог назвать… Короче она устала от него и его дерьма и теперь радовалась свободе.