Златые горы

Хоуп еще не встречала человека, который испытывал чувство гордости из-за того, что на двери квартиры висела табличка с его именем, с другой стороны мужчину, переодетого женщиной она тоже раньше не встречала. Горгона бросила взгляд вниз на лестницу, ей хотелось перехватить Риддла до того, как он скроется в своей квартире. Но от предложения помощи нельзя было просто так отмахнуться, не важно мужчина его делает или женщина.

- Спасибо, но я не могу. Мне нужно к нему.

- Почему? Это же Риддл!

- Потому что он - мой, - Хоуп усмехнулась. Слышал ли Том обрывки их разговора? Даже если так, сюда он не поднимется. Слишком гордый. Будет караулить внизу. Ничего, она сделает первый шаг и сама придет к нему. А что дальше? Плана не было. Как же долго она не жила свободно. Вдруг, уже поздно что-то менять? Она разучилась действовать, не имея в голове твердого четкого расчета. Импровизация только выглядит простой наукой. Хватит ли ей веры в способность Тома Риддла менять и меняться? а в себя? Ответы ждали ее внизу. Перед тем как уйти Хоуп тепло попрощалась с новой знакомой, та улыбнулась и подмигнула:

- Ну, подруга, удачи тебе, не давай спуску сукину сыну.

***

Белль Шарлин не могла видеть того, что происходило этажом ниже, но воображение заменило глаза, нарисовав концовку романа Шарлоты Йорк «Урожай бури». Она столько раз перечитывала последнюю страницу, что помнила текст наизусть. Оставалось лишь зажмуриться, и в красках представить любимый эпизод, не забывая по ходу вносить необходимые правки.

Когда голубоглазая Анна с волосами, развивающимися как золотое знамя, сбегала по широкой лестнице своего старинного особняка, душа пела от ее красоты. Загадочная незнакомка, торопливо перепрыгивающая через грязные ступеньки «Желтого дома», смотрелась чуть хуже. Волосы у нее не развивались. Намертво сколотый пучок не могла раскрутить никакая фантазия. Скрепя сердце, Белль заменила красавчика Артура… О, Артур! Великолепный, мужественный Артур, наконец, вернувшийся домой, еще не стряхнувший пыль дорог с потрепанной формы солдата Конфедерации. Прости, милый, за то, что тебе придется уступить место Тому Риддлу, мокрому и надутому, как гусак. Да, мрачная рожа Риддла, конечно, портила картину, но в остальном все было как надо.

Взгляды влюбленных встретились, сердца замерли, ноги остановились. Страх встал между ними. Этот глупый, острый страх, что долгожданная встреча окажется лишь сном и развеется, стоит им коснуться друг друга. Сколько дней они провели в разлуке, разделенные бурей, перевернувший привычный мир? Тысяча триста шестнадцать. Теперь одиночество осталось в прошлом. Теперь они снова вместе.

Два взгляда, два дыхания, две души, соединенные друг с другом, еще до того, как их тела появились на свет. Анна и Артур… тьфу, Риддл и его зазнобушка бросились в объятия друг друга… И тут вместо долгожданного поцелуя Белль Шарлин получила свинью. Воображаемые герои обрели собственную волю, повернулись в ее сторону и ткнули вуайеристку взглядами, вопрошавшими: что, мы в самом деле должны изображать эту сентиментальную чушь?

Белль навострила уши, ища новую пищу для своей фантазии. Из лестничного колодца доносились обычные благопристойные звуки. То, что нужно! «Поцелуи страсти говорят громко, поцелуи любви шепчут». Она расчувствовалась: глаза наполнились слезами, а нос соплями. Внизу тихо закрылась дверь. Белль Шарлин шмыгнула, проморгалась. Щипало. Она поостереглась тереть глаза рукой. Физически ей не стало лучше: голова болела, ноги ныли, живот, будто набили осколками льда, но зверской тоски внутри больше не было. Ей на смену пришла надежда. Если уж засранец вроде Риддла нашел себе приличную девушку, то она и подавно отыщет хорошего мужчину. Разгладив платье и тряхнув головой, Белль Шарлин пошла домой. Стаканчик текилы и пара таблеток обезболивающего вырубит ее до вечера, а там она придумает, чем себя порадовать. Жизнь продолжается, и пусть Чарли идет целовать чертов зад!

Под колесами любви:

Это знала Ева, это знал Адам -

Колеса любви едут прямо по нам.

И на каждой спине виден след колеи,

Мы ложимся, как хворост, под колеса любви.

Колеса любви (Наутилус)

========== Эпилог ==========

Лихорадка обвила его как змея. Неправильная змея, горячая. Том метался, скидывая с себя одеяла, под которыми раньше прятался от озноба. Озноб все равно его нашел, вцепился в измученное тело и тряс, а Риддл мог сопротивляться ему не больше чем тряпичная кукла. Он знал, что болезнь обманывала его, что здесь не холодно, но тело не верило. Оно искало все новые способы согреться. Под грудой одеял было трудно дышать. Зубы били друг от друга и, казалось, скоро на них не останется эмали. В какой то момент сознание провалилось в мутный омут. Риддл задыхался, барахтался, выбиваясь из сил, пока его не выкинуло на Берег Скелетов.

Он распластался на узкой койке, слабо радуясь, что в этот раз не валяется на полу. Приятное разнообразие. В остальном все было как обычно: слезы или другая дрянь склеили веки, нижнюю губу покрывали струпья засохшей крови, грудь судорожно поднималась и опускалась под мокрой рубашкой, а штаны липли к ногам. Приступы выжимали Риддла досуха, и первым желанием всегда было выпить воды. Попытка сглотнуть отозвалась болью в горле. Не острой, а шершавой, как если бы внутри катались те самые круглые колючки, которые в фильмах ветер гонял по улицам городов призраков на Диком Западе.

Застоявшийся воздух пропитался запахами рвоты, пота и других выделений, но Том привык и не замечал вони. А если бы и замечал, что толку, у него все равно не хватило бы сил на уборку. Риддл даже не знал, сумеет ли сегодня подняться с постели. Он поерзал, пытаясь оторвать свое тело от сырой простыни, стукнулся макушкой о железные прутья спинки. Металлическая сетка противно дребезжала, лежать на ней было зыбко. В бреду Тому мерещилось, что сетка провисала под ним все глубже, ее края смыкались, и койка превращалась в кокон, где ему предстояло дрожать, жадно хватать ртом остатки воздуха и ждать паука.

Кое как Риддлу удалось прислониться к спинке. В висках колотился пульс. Том представил, как гнилая кровь распирает сосуды, образуя уродливые вздутия, податливые и переполненные, как пара пиявок. Давление становилось сильнее. Колдун задался вопросом, что он почувствует, если дотронется до виска: бьющуюся жилку или настоящую пиявку. После приступа его сознание напоминало ткань реальности, изорванную сильными чарами, и пока прорехи не затянулись, из дыр могло вылезти все что угодно.

Не открывая глаз, Том потянулся за фляжкой, хорошей магической фляжкой, которая, имея карманные размеры, могла вместить в себя до одного галлона. Какой-то остряк прозвал эти штуки верблюжьими горбами. Риддл пил воду мелкими глоточками, делая перерывы. Как только жажда отступила, он завинтил крышку. Трясущимся пальцам потребовалось на это слишком много времени. Снова навалилась усталость.

Он все еще держал глаза закрытыми, хотя темнота под веками, говорила, что наступила ночь, и свет не ударит по зрачкам. Том смахнул засохшие слезки, на пальцах остался неприятный вязкий след. Колдун вспомнил о помойных котах с воспаленными глазами, он где-то слышал, что если у зверя мутнеет взгляд, значит скоро бедняге каюк. Но Риддл не зверь, а красный чих не смертельная болезнь. Большинство магов и ведьм подхватывали эту заразу в детстве, несколько недель ходили с забитыми носами, пачкая все кругом красными соплями, а потом благополучно выздоравливали. Риддлу не повезло, он родился в магловском мире и в свое время болел другими болезнями: свинкой, скарлатиной, ветрянкой… Иммунитета против красного чиха у него не было. А над взрослыми болезнь измывалась так, как сам Том измывался бы над врагом.

На краю кровати кто-то сидел. Темнота колебалась будто вода, глаза колдуна щурились и слезились. Он не боялся, сил на все не хватало, и страх внезапно попал в список неблагонадежных и больше не мог рассчитывать на неограниченный кредит. Усталые глаза уловили что-то знакомое в наклоне головы незнакомки, в общем контуре силуэта. Радость, вспыхнувшая в душе Риддла, была такой же яркой как вспышка фейерверка и так же быстро погасла.