Златые горы

Он представил, как совсем недавно Хоуп стояла перед этим зеркалом и разглядывала этикетки на пузырьках с лекарствами. Жалела ли она, что связалась с мужчиной, который даже с собственными кошмарами не может справиться без помощи зелий? В любом случае она поняла, что совершила ошибку, задержавшись здесь, и поспешила ее исправить.

Не страшно и почти не больно. Рано или поздно Том сможет о ней забыть, это не должно быть трудно, ведь между ними считай и не случилось ничего. Колдун в последний раз глянул в зеркало. Да, придет время, он все забудет, а пока ему нужно было вспомнить, как смотрит на мир человек, который хочет всех вокруг убить.

Беспорядок в гостиной удручал, хотя если судить беспристрастно она выглядела лучше чем раньше. Барахло Риддла громоздилось у стен, будто кто-то решил освободить место для танцев. Голый паркет весь в царапинах и пятнах по любому создавал меньше угроз жизни и здоровью, чем шаткий «вещевой лабиринт».

Пока Хоуп была рядом, все выглядело как забавное приключение. Сейчас Том видел лишь обычный бардак, который предстояло разобрать, осмотреть, рассортировать, оценить ущерб. Он стоял на пороге, разглядывая ящики, коробки, вазы, книги, горшки, котлы, бумажные свертки… На недожеванном кресле спала книга о чудовищах. В полумраке комнаты посторонний наблюдатель принял бы ее за огромного кота. Том подошел к окну, перегнулся через ящики и одернул тяжелую штору. Снаружи шел дождь, стук капель по карнизу напоминал возню похотливых голубей. Пушистая обложка книги мерно вздымалась и опускалась точь в точь, как кошачий бок. Том улыбнулся, но гладить не стал. Он отодвинул вторую штору, впуская больше света в разгромленную комнату, которая так сильно напоминала его сраную жизнь, что хотелось скрипеть зубами.

На какое то время присутствие Хоуп все изменило. Они вместе наводили здесь относительный порядок, разговаривали, смеялись, перешучивались. Смит держалась свободнее, беззаботнее, будто вышла из холодной тени, которую отбрасывала на нее вина. Хорошее это было чувство - знать, что ты тот человек, который может сделать кого-то счастливым. Нужно забыть. Не даром говорят, то, что творится на шабаше, остается на шабаше. В ночь Белтейна всеобщее помешательство опьянило колдуна и горгону, теперь они протрезвели.

Поспешная уборка отняла не меньше часа. Ридлл предлагал Хоуп пойти спать, но она продержалась почти до самого конца. Лишь когда очередной зевок чуть не вывихнул челюсть, упрямая девчонка сдалась и побрела в спальню. В дверном проеме она обернулась, глаза смотрели на него тепло и нежно. «Не задерживайся». И это тоже было хорошее чувство знать, что ты нужен, что кто-то хочет тебя. «Постараюсь», - ответил Том сам не понимая, почему улыбается до ушей, после трудного вечера и бурной ночки любовник из него был никакой…

Рот дернулся в улыбке, но уже другой мелкой, злой и кривой. Укус чесался. Там, где на белом бинте проступили желтые пятна, зудело сильнее, но уже не так сильно как раньше. Рана почти зажила, и зуд легко было перебить, заняв руки делом, а голову мыслями. Вот только с чего начать? Наколдовать себе душ из очищающих чар, сменить повязку, помазать руку, переодеться, перехватить что-нибудь по дороге, а да, еще успеть в прачечную, потом к Соломонсу и к десяти быть в лавке, иначе Горбин весь изойдет на дерьмо. «Сколько сейчас времени?» - спросил себя Риддл, но без той паники, которую чувствует человек, понимая, что опаздывает. Если судить по цвету неба за окном, было часов шесть вечера не меньше.

Запах дыма раздражал, как и зуд в руке, а еще больше раздражала собственная неспособность начать действовать, вернуться к обычной рутине. Жизнь – лужа мочи, он – нашкодивший кошак, а решимость – рука, которая гнет его морду к вонючему пятну на полу. Но в это утро она была слабой, будто ночью ее тоже порвали чьи-то острые зубы.

Том заставил себя шагать в кухню, чашка кофе казалась ему единственным способом прогнать из головы дурман. На полпути он остановился. В стеклянном шаре, перевертыше старого чугунного котла, лежало нечто. Серая тварь с мясистыми шипами, ни головы ни задницы, только смутная схожесть с агрессивно настроенной кучей дерьма. Признаков жизни оно не подавало. На полу стояла пустая бутылка молока, а рядом валялся пакет с крендельками, Том собирался отнести их на кухню, перед тем как лечь спать, но забыл. Он не любил молоко и держал бутылку для эльфов, крендельки тоже были для них. Зачерпнув полную горсть, Риддл всегда покупал самый большой пакет, он высыпал еду в стеклянный шар, тварь тут же ожила. Наползала на добычу всей своей колышущейся массой. А эльфы, оставшись без еженощного угощения, наверняка затаили обиду. Том вспомнил, что попросил Хоуп налить молоко в блюдечко на кухонном столе и бросить туда крендельки.

Ему не нужно было закрывать глаза, чтобы вновь увидеть, как она возвращается из кухни, в руках бутылка молока, пакет, нож и яблоко. Вдруг она бледнеет и замирает. Его сердце, которое стало чувствительным дальше некуда, пропускает удар. Но с ней все в порядке, всего лишь чулок зацепился за гвоздь. У него вырывается что-то вроде, зачем так пугать. Хоуп фыркает, освобождает правую руку, сгибается, крепче прижимая к груди свою ношу, а потом бережно-бережно отцепляет чулок. «Ничего ты не понимаешь, Том Риддл».

Он сидел на корточках и пялился на черный чемодан, новое воспоминание пристроилось на краешке. Хоуп аккуратно нарезала яблоко, собираясь покормить свою тварюшку. “Свою”, потому что Тому эта отрыжка магических чар нужна была, как плеча в чае. Видимо, ей нравились уродцы. Причем достаточно сильно, чтобы уделить им немного ласки и внимания, но не настолько сильно, чтобы остаться и жить с ними. Глаза видели ее как наяву, но и все. В прошлом Том мог ее коснуться, обнять, почувствовать запах сирени и примешанный к нему запах дыма, который больше не возвращал к кострам и пожарам. Он мог пошутить, мол если бы “твой ежик” ходил в воскресную школу, то знал бы что не стоит брать яблоко из женских рук, и получить в ответ лукавую усмешку, а еще предложение скушать кусочек, ведь пока мужчины едят они не умничают. Хоуп не упускала возможности его подколоть, а Том рад был ее подначивать.

Все в прошлом.

Колдун вытянул пальцы, хотел превратить серое нечто в ничто, но в последний момент передумал и вместо этого вытащил из воздуха несколько огромных капель воды. Они скатились по стенкам, тварь милостиво приняла угощение. Некоторое время Том слушал, как она мокрой тряпкой елозит по стеклу.

Вот ведь странно до чего часто люди принимают любовь за хрупкого невинного ангела, тогда как она наглая девка, которая, не спрашивая разрешения, усядется тебе на колени, выпьет твое пиво и полезет языком в ухо, а захочет уйти, так уйдет, обругав напоследок. Но доверие – это не любовь. Оно больше похоже на одинокого испуганного ребенка, вроде того каким Риддл был в шесть лет, когда в нем проснулась магия.

Никому не было дела до жалкого сироты, никто не хотел замечать творящиеся с ним странности. Сам Том получил слишком много взбучек по поводу и без, чтобы решиться поделиться со взрослыми своими проблемами. Он плакал, забившись в темный угол, молился, искал спасения в обещаниях и детских суевериях, звал на помощь ангелов, но даже не пытался по настоящему бороться. Том ненавидел себя шестилетнего за слабость и глупость. Если бы прошлое было книгой, он, не раздумывая, вырвал бы эти страницы и сжег. Страх всегда толкает человека рубить с плеча, а Риддл очень боялся, что так и остался глупцом и слабаком. Как оказалось, не зря боялся. Вот только… Сегодня перед сном он не принимал лекарства, но кошмары так и не пришли.

А Хоуп? Разве рядом с ним она не стала чуть-чуть другой. Больше похожей на веселую беззаботную девчушку, у которой еще не было шрамов на запястьях, змей на голове и холодной ненависти к себе. Так почему Том снова и снова приказывал себе не думать о ней?

Двое озлобленных, покалеченных, людей могут влюбится друг в друга с первого взгляда, спасти друг другу жизнь, пожелать друг другу сдохнуть, откровенничать, как на исповеди и почти переспать, но доверять они не будут никогда. Так что самый лучший выбор – это забыть. И пусть каждый останется при своем. Том - с магией, страхами и злобой, Хоуп – с хитроумными планами и порядком в жизни.