Страница 81 из 92
Все будды, и киннары, и высшие дэвы, и арханы видят Господа Небес. Но ни один человек Господа Небес не видел никогда… Все будды овеваемы этим благим духом, и нет в целом мире места, куда бы этот дух не достигал.
Здесь перед нами, по всей видимости, серьезная попытка представить учение буддизма как в буквальном смысле вдохновленное Святым Духом. В другом своем сочинении, «Слове о единстве Повелителя Вселенной», Алопен замечает, что из-за действий дьявола «невозможно стало для человека познать истину и достичь “избавления от скорбей”; последнее выражение – китайский буддийский термин, перевод санскритского слова «освобождение», один из тех повсеместно известных терминов, которые использовали миссионеры, желая говорить на языке, понятном их слушателям. А в «Слове Господина Вселенной о его благодеяниях» Алопен доходит до того, что от имени Бога обещает спасение и тем, кто не признает христианский Символ веры:
Итак, вы, уже приявшие веру, ИЛИ вы, творящие всевозможные благие дела, ИЛИ вы, с честным сердцем идущие по вашему пути, – все вы взойдете на небеса и останетесь в Обители Небесной во веки веков.[539]
Все это показывает нам веру, способную всерьез прислушиваться к иным великим истолкованиям Божественного начала, – свойство, для христиан в истории очень необычное. Быть может, это было неизбежно. Предыдущей встречей христиан с высокой древней мудростью стала встреча с Платоном и Аристотелем во II веке н. э. – и она преобразила христианство. Теперь же впервые христианство столкнулось с несколькими высокоразвитыми религиозными системами, которые оно не имело сил поглотить. Кроме того, Церковь Востока продвигали дальше на восток сирийские купцы, известные по всей Азии своим умением заключать сделки. Стоит ли удивляться, что в результате сложилась форма христианства, основанная на богословских компромиссах?
Проблемой для китайских диофизитов стало то, что вхождение в китайское общество означало зависимость от господствующих в нем сил. Как часто случалось в истории Церкви Востока, годы благоденствия оказались недолгими. В середине IX века император У-цзун ополчился на все религии, которые считал иноземными; соответственно, пострадала и Церковь. В 907 году рухнула династия Тан; вместе с ней прекратилось движение по западным торговым путям, и путь в Китай для новых миссионеров оказался закрыт. Впрочем, не навсегда. Три века спустя исторические события подарили Церкви Востока – которая все это время упрямо сохранялась в Средней Азии, а может быть, и в Китае, – второй шанс. Снова церкви почти удалось достичь того, что обеспечило успех ислама, – получить прочную симпатию удачливых завоевателей. Это произошло с монголами – последними в долгой череде воинственных кочевников из Центральной Азии, чьи переселения определяли собой историю как Азии, так и Европы, а с ними – и будущее христианства.
Монголы: новая надежда – и катастрофа
В XII столетии из среды кочевых степных народов Центральной Азии внезапно выдвинулись монголы.
У монголов была собственная религиозная система, основанная на представлении о небе и земле как мужской и женской сущностях и об их космическом браке; кроме того, они верили в души людей и животных и в посмертное существование. Однако, поскольку их кочевая жизнь протекала вблизи одного из величайших торговых путей, неудивительно, что монголы были давно знакомы с религиями других народов – китайскими даосизмом и конфуцианством, буддизмом, исламом и диофизитским христианством – и искренне ими интересовались.[540] Первое знакомство монголов с христианством датируется 1007 годом, этим оно обязано покойному к тому времени сирийцу, святому Сергию. Поистине удивительно, какое влияние оказывал этот святой воин даже за тысячи километров от границ Римской империи, где семь столетий назад совершилось его мученичество (см. с. 263–264). Сергий был сильным человеком – а монголов все больше интересовала сила. Кроме того, быть может, этих воинов, видевших важнейший элемент успеха в тесном воинском товариществе, привлекала близость Сергия с его товарищем-солдатом Вакхом.
Обращение монгольского хана
Так или иначе, Сергий явился в видении одному из могущественнейших монгольских правителей. В 1007 году или около того Монгол-хан, глава рода кераитов, заблудился в снежную бурю. Он сбился с пути, замерзал и ожидал неминуемой смерти – как вдруг ему явился святой и пообещал спасение в обмен на обращение; и действительно, хану удалось спастись. Вслед за самим ханом множество кераитов пришли креститься к диофизитам, которые, с характерной для них гибкостью, проявили творческий подход к существующим монгольским верованиям и обрядам. Охотно согласились они занять первые места на церемонии питья кумыса, освященного на христианском алтаре самим ханом. Необозримые степи Центральной и Восточной Азии, вкупе с малым числом священников, озабоченных тем, чтобы навести в верованиях паствы какой-то порядок, способствовали тому, что в религии монголов христианство перемешалось с их традиционными верованиями. Археологические находки показывают, что монголы охотно носили христианские кресты, хотя порой и оживляли их буддийским символом свастики. Некоторые правители принимали христианские имена; величайший монгольский властитель Темучжин, в 1206 году провозгласивший себя Чингиз-ханом (Правителем океана), был вассалом христианина – хана кераитов и женился на христианке – его племяннице.[541] Именно в годы правления Темучжина монголы за несколько десятилетий превратились в мировую военную силу, устрашающую народы от Средиземноморья до Китайского моря. Наследники Чингиз-хана были убеждены, что призваны судьбой править миром, – и некоторое время казалось, что так оно и есть.[542]
Был момент, когда гигантские завоевания Темучжина и его наследников могли бы привести к установлению диофизитского христианства в качестве официальной религии по всей Азии, от Черного до Китайского моря. В XIII веке тюрки Внутренней Монголии, так называемые онггюды, все, включая царскую семью, стали христианами и держались этой религии более ста лет. В результате политических браков Чингиз-хана с христианскими кераитскими царевнами несколько великих ханов – в том числе Кублай-хан, в 1279 году захвативший китайский трон и ставший первым императором династии Юань, – оказались сыновьями христианок. При Кублай-хане диофизиты вернули себе прежнее высокое положение в Китае. После трех столетий почти полного забвения они не только вернулись на общественную сцену, но и получили покровительство властей. Однако и здесь повторилось то, что случалось уже не раз. Юаньские правители Китая скоро подпали под влияние покоренной ими богатой и древней культуры – а кроме того, в вопросах управления государством каждый следующий юаньский монарх оказывался хуже предыдущего. В 1368 году их свергла династия Мин, отличавшаяся ненавистью ко всему чужеземному, – и для христиан в империи вновь настали тяжелые времена. Заинтересовать собой большие массы китайцев христианству так и не удалось. Символично, что единственным лингвистическим заимствованием из сирийского, сохранившимся на Дальнем Востоке до наших дней, стало слово кавра – «гробница», используемое народом уйгуров в нынешней автономной области Синьянь в Китае.[543]
Тайные китайские христиане-католики
Итак, ни в одном из своих миссионерских предприятий Церковь Востока не добилась такой поддержки местных жителей, чтобы иметь возможность открыто воспротивиться воле императора. К XVI веку, когда в Китае появились западные латинские миссионеры, христианская вера и практика здесь практически исчезли – по крайней мере, в публичном пространстве. В последние годы появились сообщения о том, что в окрестностях бывшей имперской столицы Сиань, помимо чудесным образом сохранившейся пагоды Та Цинь, обнаружены свидетельства памяти о христианстве и даже самого христианства, маскировавшегося под даосизм. В результате католических миссий XVI–XVII веков этот район сделался (и остается) твердыней китайского сельского католичества; горизонт в этих местах, словно где-нибудь на юге Европы, испещрен шпилями костелов. Возможно, это не единственное место в Китае, где христианство сумело выжить. Быть может, именно тайные китайские христиане с радостью принимали западных миссионеров, как бывало в позднейшие времена, после более поздних гонений. Во всяком случае, в истории китайского христианства еще много недописанных страниц.[544]
539
D.Scott, “Christian Responses to Buddhism in Pre-medieval Times”, Numen, 32 (1985), 88–100, особенно 92, 94, 96. Перевод текстов и несколько иначе расставленные акценты в их интерпретации см. в: M. Palmer, The Jesus Sutras: Rediscovering the Lost Scrolls of Taoist Christianity (New York, 2001).
540
C.Humphrey and A.Hürelbaatar, “Regret as a Political Intervention: An Essay in the Historical Anthropology of the Early Mongols”, PP, 186 (February 2005), 3–46, at 9.
541
Baumer, 195–199; крест со свастикой см. рис. там же, с. 196.
542
Humphrey and Hürelbaatar, “Regret as a Political Intervention”, 9n.
543
P.G.Borbone, “Syroturcica 1. The Önggüds and the Syriac Language”, in G.Kiraz (ed.), Malphono w-Rabo d-Malphone: Studies in Honor of Sebastian Brock (Piscataway, 2008), n. 13. Я чрезвычайно благодарен профессору Борбоуну, предоставившему мне дополненный и исправленный экземпляр этой статьи. См. также Baumer, 199–211.
544
Благодарю Мартина Палмера за обсуждение со мной этих возможностей. Осторожную оценку свидетельств см. в: Baumer, 220; также см. сообщение Маттео Риччи о почти – но лишь почти – полном исчезновении какой-либо христианской активности в 1605 году: Koschorke et al. (eds.), 6–7.