Око за око

Роль безобидного чужеземца не была Карантиру по душе. Когда воины отплыли, тот еще долго смотрел лодке вслед, пока Урсула не пыталась позвать его в дом. Руки она сложила замком, чтобы чувствовать себя хоть капельку защищеннее, глаза опустила к холодной земле. Она чувствовала, что эльф злится.

– Спрашивай, – произнес он, предчувствуя.

– Ты… Ты сражался на другой стороне, верно? – спросила полуэльфка громко.

Чувствовала, но не знала, что злить его сильнее – не стоит. Карантир закрыл глаза, собираясь с мыслями. Он понятия не имел, на какой стороне стояла Урса, не знал, ответить ей согласием или отрицанием. Черные волосы эльфа, тревожимые ветром, напоминали девушке крылья хищной птицы, крылья сирен, кружащих над песчаным побережьем. Тонкая улыбка заняла его губы, и когда эльф распахнул глаза, когда повернулся к ней лицом, Урсула шагнула назад, не испугавшись волн, лижущих ее пятки.

– Когда ты подбирала у песка эльфа, закованного в доспехи, выполненные в виде человеческих костей, Урса, ты думала, что я сражался на стороне Краха? Что я – воин света и добра?

Вопрос его звучал так, словно отвечающая – непроходимая дура, с которой следует говорить нежным полушепотом, дабы не испугать. Травница закусила губу, считая, что таковой и являлась. Она обернулась, чтобы посмотреть, далеко ли отплыли близнецы. Попутный ветер подхватил парус их драккара, и корабль белой точкой отдалялся из поля ее зрения. Нет, они уже не услышат, если девчонка закричит.

– Я не знаю, как выглядят члены других племен, – искренне созналась девушка.

– Не знаешь. И ты думала, что среди них есть такие чистокровные эльфы, как я? – спросил он с нажимом, делая шаг навстречу полуэльфке.

– Не… Мне просто хотелось помочь.

– И ты помогла, спасибо, – сознался юноша, прикрывая глаза. – Я не причиню тебе вреда за помощь, но за вред… Скажи мне, зачем ты пытаешься узнать то, что убьет тебя, Урса?

Но слова не могут убить, только руки, что не позволят ей уйти с их тяжким грузом. Девушка вновь закусила губу, осторожно поднимая взгляд. Белая рубаха липла к груди эльфа, повязки под ней проглядывались слишком четко. Красное пятно застыло на них: нужно сменить ленты. Травница смотрела за тем, как эльф шел к ней, как неспешно сокращалось расстояние между ними. Медленно, осторожно. Казалось, что еще чуть-чуть, и он в успокаивающем жесте поднимет руки вверх, словно говоря с племенной кобылкой.

– Я никому не скажу, – отозвалась она тихо, пытаясь справиться с накатившим волнением. – Мне и некому рассказывать.

– Успокойся, – притворно-ласково сказал ей эльф. – Я знаю, Урса, я знаю.

Когда навигатор оказался к ней слишком близко, девушка попыталась отойти, дернулась в сторону, словно в зверином порыве. Только реакция юного гостя оказалась быстрее, чем ее. Холодная ладонь эльфа сжала ее запястье, Карантир удивился тому, как тонки руки девушки, приютившей его не так давно. Один нажим, маленькое усилие, и кости несчастной треснут прямо под его пальцами, она навсегда пропадет по его желанию.

– Я выздоровею до следующего визита этих увальней, – шепнул он, наклонившись к слишком короткому уху травницы, слишком неправильному для настоящей эльфки. – Слышишь, Урса? Еще три или четыре дня, и я уйду, а ты сделаешь вид, будто меня здесь никогда и не было.

– Да, – тихо ответила девушка, понимая, что страх заставляет ее плакать. – Да, Карантир, я слышу, – его имя забавно звучало на ее устах.

– Умная девочка, – произнес Карантир, не находя в себе сил, чтобы отпустить ее руку.

Тепло чужой кожи заставило его вспомнить о дворцовых интрижках. Тихая, напуганная… Казалось, что еще чуть-чуть, и девушка зарыдает у него на груди, начнет молить о пощаде, которую эльф великодушно окажет. Словно во времена Охоты, словно в разделе добычи, словно он снова имеет в обществе вес. Навигатор поддался порыву, он наклонился над ней, чувствуя сладкий запах волос травницы. Медовый. Ее светлые волосы пахли медом, вся она – словно полевой цветок.

Вода продолжала трогать Урсулу за щиколотки, эльф держал ее руку в своей, не решаясь разжать тонкие белые пальцы. Когда осторожная слезинка покатилась по щеке напуганной девушки, Карантир поднял руку, чтобы смахнуть ее прочь. Нет, он не сделает ей ничего плохого, не сейчас, смотря на дрожащую фигурку девушки, что всего-то хотела помочь существу, что посчитала родным.

Он собирался заставить ее взглянуть себе в глаза, взять за остренький подбородок и приподнять его, увидеть страх, затаившийся в золотых радужках. Словно звезды – понял он, вспоминая тот вид. И Карантир уже протянул руку к смирившейся со своей участью травнице, собирался коснуться ее грубее, но отчаянно громкий лай заставил его обернуться к дому.

Старый пес, напуганный, но свирепый, бежал к нему со всех ног. Он защищал свою хозяйку от грозившей ей опасности. Эльф осторожно разжал пальцы, выпуская девушку из своих рук. Не в этот раз, нет, сегодня он останется великодушным господином. Юноша хмыкнул, отходя от травницы, а та поспешила утереть слезы, предательски быстро побежавшие по ее щекам. Заметив, что опасность миновала, собака вновь ринулась к дому, прятаться в сарае и ждать. Навигатор шел следом, но пес не интересовал его ни как защита, ни как опасность.

– Не трогай его! – всхлипнула девушка, не понимая этого. – Пожалуйста, не трогай. Он не сделает ничего плохого, просто…

– Урезонь его в следующий раз, – только и бросил юноша, не оборачиваясь.

Холодные воды океана омывали ее ступни, а Урса все не могла выйти на берег и проследовать за «гостем». Ком обиды на саму себя застрял в ее горле, обиды на добрую душу, на надежду, которую в нее много лет назад вселила мать. Почему травница не желала плыть к островам, почему она не искала общества отцовских родственников, почему так держалась за собственное одиночество?

Потому что эльфка-мать – единственное живое существо, с которым Урсула вела свободные беседы. Брат и отец ее неделями пропадали в океане, жители заброшенной ныне деревни не общались с ребенком, как с равным себе. Эльфы – добро, эльфы – сородичи, вот, что осело в ее мозгу с ранних лет.

Вот, с каким суждением та шла по жизни. И когда за долгие-долгие годы вынужденного одиночества та нашла у берега «друга», увидела родную душу в чуждом этому миру существе… Разве могла она оставить его гнить в слоях выброшенного на берег мусора?

А сможет он? Урсула не знала. Только что она может теперь? Вновь закусывая губу от страха, девушка шагнула вперед, к дому, за порогом которого и скрылся ее новый знакомый. Карантир, чьи черные, словно крылья эхидны, волосы до сих пор пахли холодной морской солью.

– Не бойся, – шепнула она то ли псу, то ли себе.

========== 5. Осколок льда ==========

Тот ветреный день подошел к концу так быстро, что травница не успела заметить, как пропустила очередной здоровый сон. Эльф, поселившийся на ее ложе, и сам не поспел за ярко-розовым закатом. Мысли его были слишком бодры для того, чтобы позволить телу хоть каплю верного отдыха, лишь отрывки сна. Карантир ворочался всю ночь, покой его был коротким и беспокойным, он не приносил новых сил, только забирал припасенные к вечеру. Впрочем, спал он все равно лучше, чем хозяйка дома.

Урсула не желала спать в кровати брата или родителей. Нет, не потому, что чтила память предков столь странным образом, девушка просто боялась закрыть глаза в постели, зная, что рядом он. В конце концов, что эльф может удумать? Теперь, когда он почти здоров, когда показал себя… Карантир представлял опасность. Мысль принести домой незнакомого эльфа, выходить его и помочь – уже не казалась травнице удачной. Теперь, когда она могла лицезреть след его пальцев на собственном запястье, самообман не действовал. Синяка не случится, только алеющий след от касания, отпечатавшийся не только на коже…

Она заснула, сидя за столом, заснула, через маленькое кухонное окно наблюдая за тем, как у притаившегося в тенях дома гуляют белые кролики. С тех пор, как большая часть сирен и эхидн покинули остров, живности стало заметно больше, птицы вернулись к побережью, кролики и лисы покинули норы, присыпанные снегом и людом. Еще несколько дней назад Урсуле казалось, что она даже слышит неподалеку блеяние диких коз.