Око за око

– В одной битве, – уклончиво ответил эльф. – Урса рассказала мне, что вы и сами – доблестные воины. Это верно?

Девушка слышала разговор, и могла бы нарушить его, озвучив, что не упоминала братьев вообще. Только что-то глубоко внутри подсказало ей: сейчас лучше промолчать и сделать вид, что все так и было. Если эльф солгал, значит, ему очень нужно, верно? А глядя в эти холодные глаза понимаешь: нужное он берет. Урсула поставила уже остывший противень с хлебом на стол и села вместе со всеми, чтобы молча следить за ходом чужого разговора.

– Верно! – с гордостью в голосе заявил Одмар-младший. – Все на островах воины, если подумать. Все, окромя больных, правда, – добавил тот, имея ввиду и друидов, и исследователей, и стариков. – Ты бы видел, какую резню недавно устроили Димуны в наших краях!

– Да, гнали их до самого Фаро, – подхватил младший из близнецов, глядя на Урсу. – Уж больно они распоясались, того и гляди начнут вглубь острова шастать за девками. Пора Керис их припугнуть.

– Ай, выдумал, – махнул Одмар. – Ей лишь бы лясы точить, эта за топор не возьмется, пока в двери не постучат.

Эльф ел молча, смотря за тем, как братья входят в разговор. Не нужно было иметь за плечами груз из десятков лет вовлечения в дворцовые интриги, чтобы понять, что у гостей на уме. Драки, пьянки и деревенские девки. Карантир осторожно улыбнулся, понимая, сколь прозаичны мысли у людей, окруживших его за столом. Неудивительно, что миловидная травница живет изгоем.

– Ну, она же организовала ту славную битву за Ласточку, правда? – спросил эльф, словно мечтательно отводя взгляд к окну. – Разве это не показатель мужества?

– А-а-а-а, – вздохнул Одмар. – Славный. Говорят, был бой. Да тут у нее, правда, выбора просто не было. Или демоны нас или мы их. Тут еще и Крах со своей Цирей, вроде как, носится…

– И Хьялмар. Да, за ней же, кажется, гнался ирод какой, – вставил младший брат. – Ну, теперь-то не погонится.

– Дикая Охота побеждена?

– Разгромлена, – довольно отозвался один из братьев. – Говорят, что голова короля демонов прокатилась по всему борту и рухнула прямо в воду. Ведьмак его прикончил после того, как демон Краха убил.

Король мертв… Охота окончена. Братья довольно переглянулись, а эльф не решился расспрашивать дальше. Впрочем, на что он надеялся? На победу Эредина в той глупой погоне за Львенком, на торжество высшей расы в мире, заточенном под человека? Если бы это произошло, людей на острове уже бы и не осталось. Карантир поднял взгляд, и заметил, что Урса только что от него отвернулась. Если бы Нагльфар забрал то, что ему причитается, эти хорошенькие глазки опускались бы к полу каждый раз, как Карантир появлялся в ее поле зрения. Из учтивости, даже не от страха.

Эльф отчего-то задумался о том, каким бы он был ей господином. Добрым и великодушным? Возможно, что иногда… Ветер крепчал: он гнул ветви деревьев за окном, и старший брат, видя, что стихия набирает силу, нервно поглядывал по сторонам. Свой драккар незваные гости оставили у самого берега непривязанным, и только сейчас младший из юношей вспомнил, что это может плохо кончиться, заперев тех на острове на несколько долгих дней.

– Нам, наверное, уже пора, – произнес один из братьев, кивнув Урсуле. – Спасибо хозяйке за угощение, и не забудь продукты в погреб убрать.

– Да, хорошо, – только и ответила травница, что никогда не нуждалась в подобных напоминаниях. – Передайте травы бабушке.

Когда юноши встали из-за стола, Урса принесла убывающим сверток, пахнувший одуванчиками, ласточкиной травой, и, самую малость, той самой крушиной. Дверь снова скрипнула, когда девушка вышла провожать братьев, и Карантир поспешил помочь полуэльфке выпроводить гостей прочь. Младший брат и Урса ушли вперед, в то время как раненый эльф и Одмар остались позади. Островитянин сбавил шаг, заставляя эльфа из учтивости сделать то же самое.

– Знаешь, а ведь мы с тобой даже не представились друг другу, – начал юноша, но не смог закончить.

– Это необязательно.

– Да, – заметил тот. – Да, верно, необязательно, мы ведь все равно не подружимся. Я вот что хочу тебе сказать, долгоухий… Если с Урсулой что-нибудь случится, понимаешь…

– Я не собираюсь отвечать на ее помощь каким-либо вредом, – отозвался эльф, едва сдерживая копившуюся в нем злобу.

– Для твоей же безопасности – мудрое решение, – ответил юноша, ускоряя шаг.

О, зря тот это сделал. За последние дни Карантир скопил внутри слишком много гнева, и каждая капля приближала его к всплеску. Сперва его одолела тощая полукровка, после – ее человекообразный опекун с глазами кота, затем прославленного навигатора Дикой Охоты бросили умирать в чужом краю, не вернулись и за бездыханным трупом, и в конце его, словно жалкую уличную собачонку, на берегу холодного океана подобрала деревенская травница без рода и племени.

А что происходит теперь? Невысокий, пусть и крепкий человечишка смеет угрожать ему, смеет запугивать, искренне считая, что может позволить себе роскошь громких слов, не подкрепленных делом? Словно чувствуя неладное, пес полуэльфки не желал вылезать из-под дома и провожать гостей злобным лаем, как то случалось в обычные дни.

Корова тихо мычала в сарае, так и не дождавшись хлебных корочек, а куры разбежались по делам, желая очутиться как можно дальше от происходящего. Звери прятались от него, пытались укрыться, и травнице тоже захотелось сбежать. Урсула и сама чувствовала, что в воздухе зреет угроза, но говорить об этом сейчас не желала никому.

– У твоей бабки очень болят ноги, – тихо произнес Ялмар, пока ветер перебирал в своих холодных пальцах светлые волосы травницы. – Она очень хотела приехать, чтобы посмотреть на тебя, но не может.

– Хотела, но не может… Какая прекрасная отговорка. И зачем бы ей на меня смотреть сейчас? – спросила девушка с нескрываемой обидой в голосе. – Она… Она никогда этого не хотела, понимаешь?

– Урса, – продолжил юноша тихо. – Она старая, больная женщина, у которой не осталось никого. Оба ее старших сына погибли, младший – твой отец – тоже, муж умер всего несколько лет назад.

– О, и теперь ей нужна сиделка, а ее рядом нет? Как печально слышать, – с иронией ответила девушка. – Может быть, если бы она не затравила мою мать и позволила нам остаться в клане, сейчас ей было бы не так одиноко.

– Но, Урса…

– Хватит, Ялмар, достаточно. Мне плевать, что с ней будет. Так же, как ей было плевать на мою семью.

– Не мне решать, общаться вам или нет, – отозвался юнец угрюмо. – Но ты можешь совершить большую ошибку.

– Если попытаюсь найти в ней семью, да.

Разговор этот должен был остаться приватным, но Карантир услышал обрывки, не предназначенные для его ушей. Одмар не обратил внимания, сотрясания воздуха в разговорах мало заботили его порывистую душу, но эльф, прибывший из миров, где важные решения всегда принимались вербально, придал услышанному должное значение. У хорошенькой травницы было мягкое сердце, мягкое, только полнилось оно обидой и злобой, с которой можно будет сыграть.

Карантир всегда считал, что прощают обиды лишь глупые и трусливые, что забывают их только великодушные дураки. Истинные лидеры, эльфы с достоинством – те делают пустые оскорбления личными, чтобы пронести их сквозь века и отомстить, когда пробьет час отмщения. Обида не приносит утешения, но утешение приводит ее завершение – месть, и в словах девушки слышалось ликование отмщенной.

Глупый юнец считал, что умело давит на ее совесть, что вот-вот уговорит хорошенькую девицу отправиться вместе с ним «домой», но ошибался слишком сильно. Его слова грели душу полуэльфки, рисовали в ее воображении прелестные картинки с одинокой старушкой, что жалеет о решениях, принятых ею не так давно. Она не поплывет с ними ровно до тех пор, пока в селе живет ее родственница.

– Мы прибудем через три-четыре дня, – произнес один из братьев, когда драккар уже был готов к отправлению. – Не скучай по нам, Урса!

«Не будет», – подумал Карантир, закрывая глаза. Нет, не будет. Возможно, Урсуле и бывало здесь одиноко, страшно, холодно, но заскучать в столь короткий срок та не успеет. Пока юноши отплывали от берега, эльф молча сжимал губы. В злости, не в притворной улыбке доброго знакомого. Его злила их манера общения, злило то, какими глазами люди смотрели ему в лицо. Бесстрашными, они не чувствовали благоговейного трепета, не ждали, что цепкие лапы охотника вот-вот сомкнутся на их шеях, не желали упасть перед ним ниц и взмолить о пощаде.