Призрак замка Баттерфляй

— Да, она знает меня, — перебил Тоффи, зная, что интересует Мун. И, отвечая также на последовавший её взгляд, сказал: — Она служила здесь ещё тогда, когда была жива Астерия, спасшая меня. Но постой, тебя всю колотит, присядь, — Тоффи нежно, совсем не так, как несколько часов назад с Гердой, опустил Мун за плечи на банкетку и присел рядом, словно сам едва держался на ногах.

В Мун же всё перевернулось, сотряслось при упоминании тёти. Уж о таком она и помыслить не могла.

— Ты знал тётю Астерию? — неслышно прошелестела Мун, разминая в руках полу его плаща.

— Так же хорошо, как тебя, — Тоффи слабо улыбнулся одним кончиком рта и, как показалось принцессе, с какой-то мукой. Мун замерла, глядя на Призрака снизу вверх заискрившимися небесеными глазами.

— Расскажи мне о ней.

Комментарий к Глава 12. Отголоски былого

Совы не спят — совы пишут главы :D под мерные мелодии радио… шипящий голос диктора… это убаюкивает, хаха.

========== Глава 13. Смерть на балу ==========

Пышная атмосфера веселья и льющаяся словно из стен музыка пьянили любого гостя лучше вина. Мун думала, что Зимний Бал, ежегодно проводимый в стенах дворца Баттерфляй, и в этот раз окажется скучным и унылым мероприятием для встречи представителей иностранных государства и светских обсуждений. Однако почему-то теперь принцесса взглянула на празднество по-другому: цветастые платья уже не казались ей такими уж раздражающими; джентльмены, зовущие станцевать, не такими надоедливыми; а задорная музыка не такой громкой и навязчивой. Королева Скай обещала нечто грандиозное в этот раз, и ей это вполне удалось: сегодня Бал не выглядел тем нудным зрелищем, каким представлялся многим умам. Сегодня происходило нечто особенное — яркое, но не вычурное; весёлое, но безумное. И даже Мун, подавленная событиями последних дней, чувствовала себя прекрасно, поддаваясь общей возвышенности чувств и эмоций. И она была даже рада тому, что бал по давней традиции повторяется ещё несколько дней подряд. Тоффи рассказал ей о той, о которой принцессе так хотелось узнать — об Астерии. Он поведал ей столько, сколько не смог бы ни один современник её тёти. И она была счастлива. Почему-то это новое приобетённое знание, осознание того, что покойная тётушка имела с Мун намного больше общего, чем она думала: была мечтательной, необычной, несоответствующей, — это знание окрылило её, даря ложное чувство успокоения и вдохновенности.

Ривер так и не прибыл к Балу, как обещал. Но Мун более старалась не думать о нём, и в этой гудящей разнаряженной толпе, скрытой под многочисленными масками и костюмами, не думать о Йохансене было куда как легко. Мун сновала среди лордов и леди, облачённых в необычайной красоты одеяния, и ей нравилось угадывать, кого из себя они хотели представить, одевшись именно так. То мимо неё проплывёт юная фея, то промчится длинноволосая ундина, а то и вовсе проскользнёт какой-нибудь волк или леший. Мун же не стала заморачиваться: она надела пышное бальное платье пурпурно-белого цвета с рукавами-фонарями и позолоченную маску с чуть узким разрезом глаз, а вместо высокой причёски, на которые падки были здешние модницы, Мун предпочла лёгкие завитки распущенных локонов, опускавшиеся на оголённые острые плечи и вытянутую спину. Ей, как принцессе, не стоило и пытаться скрыть свою личность: всё равно узнают, так или иначе. И всё же ей было хорошо. Лишь пару часов.

Йохнасены вошли в зал незаметно, однако золотые кудри бросились Мун в глаза почти сразу же. Чета Йохансенов припозднилась, потому как карета, на которой они добирались до Мьюни, благополучно застряла в сугробе, и королевичам пришлось долго простоять на морозе, прежде чем кучер и слуги смогли, отморозив все конечности, вытащить транспорт из снега. Когда подошедший к ней Ривер, одетый в свой синий камзол специально для балов, но не маскарадов, объяснил всё это Мун, принцесса словила себя на мысли о том, что уж лучше бы они провели там всю ночь. Тогда ей бы не пришлось сейчас стоять и выслушивать юного Йохансена, её договорного жениха и, по всей видимости, друга.

— Поэтому мы сбились с пути и долго не могли доехать до замка… Мун? — Ривер растерялся, наблюдая на лице подруги непривычную скуку и даже какую-то враждебность. Его сердце затрепетало при мысли, что он мог надоесть Мун за это время. И больно стукнуло, стоило ему увидеть кольцо на пальце принцессы, которого до этого никогда ни замечал. Разные неприятные догадки проникли в его белобрысую голову. Неужели кто-то другой?

Мун, до этого отрешённо оглядывавшая проносящихся мимо людей и, казалось, совсем не слушавшая принца, оглянулась на него, словно бы не замечала всё это время.

— Да-да, метель, сугробы, карета, — неопределённо проговорила она, водя рукой в воздухе. — Не переживай, я не обижаюсь: мне всё равно.

Эти слова отдались звенящим эхом в ушах Ривера. Он даже бы пошатнулся, если бы не достаточно крепкие сапоги, прочно удерживающие его в вертикальном положении. Перед ним стояла уже совершенно другая Мун. Отстранённая, язвительная, холодная и непроницаемая. Ривер впервые не понимал, что она чувствует и что пытается сказать ему подобным своим поведением. Он так бы и стоял, чуть пошатываясь, всматриваясь в образ возлюбленной и стараясь узнать в нём хоть единственную черту, если бы Мун не повернулась в желании уйти. Йохансен тут же очнулся и перехватил её тонкую руку, чуть повыше перчатки, и сам подивился всей смелости и отчаянности, что были вложены в этот жест. Мун почти разгневанно обернулась к нему, глаза её угрожающе сверкали в свете люстр, но Ривер не ощутил привычной робости, овладевающей им каждый раз после храброго порыва. Юноша ощутил возмущение, негодование даже, и его бурная натура — наследие предков, «дикарской династии», впервые отчётливо заговорила в нём.

— Я не понимаю — что не так? Где я провинился? — тон вышел слишком грубым, но принц уже мало заботился о вежливости. Он тоже имеет право злиться! Особенно, когда самый близкий и любимый человек вдруг отторгает его, не объяснив причины.

— Ты не понимаешь? — Ривер уловил насмешливые, едкие нотки в мелодичном голосе Мун, но не смог услышать надлом, с которым были произнесены её слова.

— Нет, решительно не понимаю! — вспылил юноша, слегка потрясывая руку девушки, отчего та одёрнула её, высвободившись из тисков Йохансена. — Что случилось, что ты так изменила своё отношение ко мне?

— Случилось нечто закономерное: я узнала, что наши чувства ничего не стоят, потому как заранее продуманы нашими родителями, — Мун попыталась улыбнуться, но дрожащие губы смогли воспроизвести лишь кривую, изломанную линию. — Не злись — жди нашей свадьбы! Ты же так хочешь этого, не так ли? — ядовитый, почти нервный смешок сорвался с её уст. Принцесса сдерживалась, чтобы не заплакать.

— Ч-чувства? — тёмная складка, залёгшая между сведёнными бровями юноши, медленно разгладилась. Приятное тепло разлилось по груди, Ривер смешался. Он понял всё. — О, Мун, нет! Всё не…

Ривер не успел договорить. Мун, не слушая его, резко развернулась в сторону двойной мраморной лестницы. Ступени шли от балкона по обе его стороны и спускались к небольшой плоской площадке, покрытой ковровой дорожкой, которая продолжалась уже одним рядом широких ступеней, ведших непосредственно в зал. И на этой площадке, незаметно для других, внезапно появился странный субъект в красных одеждах. Гость тут же привлёк всеобщее внимание, и даже оркестр несколько стих, наблюдая за неизвестным.

Сердце Мун пропустило удар.

Это был, несомненно, мужчина. Несомненно, богатый мужчина, ведь одеяния великолепно сидели на его литой фигуре, а детали костюма были вышиты чистым золотом. Между тем, трудно было понять, кем являлся новоприбывший. Из-под красного фрака с высоким воротом и широкими лацканами выглядывала какая-то чёрная рубашка, чёрный же пояс с золотой пряжкой обхватывал свободного кроя штаны чуть повыше бёдер, а такого же цвета сапоги доходили чуть ли не до колен. Длинный алый плащ спускался до пола и покрывал плечи, и за его плотной тканью проглядывалась шпага, блеск которой был заметен даже издалека. Но не только лишь это удивляло: из-под широкополой красной же шляпы с пышными перьями, свободно лежащими на полах и уходящими назад, выступала длинная маска в виде оголённого черепа огромной птицы, и в прорезях для глаз, казалось, сверкал золотой свет.