Страница 96 из 365
На каменный купол гробницы, сел жаворонок, и, склонив голову, разглядел их. Птица запела — сладко, долго. Пьетро и Рахиль все стояли, затаив дыхание, обнявшись, слушая его. Потом, держась за руки, они пошли к дому Горовицей.
Они сидели на резной скамейке, под гранатовым деревом. Аарон, держа дочь за руку, вытер влажные глаза. «Папа…, - дрожащим голосом сказала Рахели, — папочка, милый, прости нас, пожалуйста…, Меня прости…»
Аарон все молчал, глядя на вечернее небо. Закат был нежным, розовым, на западе уже всходила бледная, маленькая луна. Он почему-то вспомнил, как скользило каноэ по воде озера, как в просыпающихся джунглях что-то шуршало, щелкало, как отец, нагибаясь, шепча — срывал травы и говорил: «У каждого растения есть душа. Надо попросить, чтобы она меня простила, и тогда этот корень вылечит больного. А иначе пользы не будет».
Аарон вдохнул свежий, уже не жаркий воздух: «Мой отец верил духам воды и земли, дорогие мои. И был достойным, хорошим человеком. Помните, как в Псалмах говорится: «Всякое дыхание да славит Господа». Так что, — он погладил Рахели по щеке, — будьте счастливы».
— Рав Горовиц, — решительно сказал Пьетро, — вы знайте, пожалуйста, что я никогда, никогда не обижу Рахиль. Она для меня…, - он осекся, увидев улыбку мужчины.
— Да знаю я все, — вздохнул Аарон. «Жаль, конечно, вы далеко отсюда будете, но так лучше, — он подмигнул дочери, — незачем, чтобы сплетни ходили. Девочкам скажем пока, что ты в Англию поехала, к родственникам нашим. Как подрастут — я с ними поговорю. Сестры у тебя хорошие, они поймут». Он взглянул на уже темное небо: «Тебе еще собираться надо, милая. Я вас завтра провожу. Иди, — он подтолкнул дочь, — пожелай своему жениху спокойной ночи».
Они стояли на пороге дома, держась за руки. Пьетро шепнул: «Я кольцо в Вифлееме куплю, любовь моя. Оттуда в Яффо поедем, и с Моше встретимся. Он ничего не скажет, о том, что мы поженились, он человек чести».
— Я знаю, — выдохнула Рахели. «Ханеле будет рада, она тоже — как папа, все понимает. Пьетро, — девушка посмотрела на него, — почему так? Почему праведники больше страдают? Ханеле мать свою не знала, слепой была, в детстве, папа один жил, и сейчас маму потерял. Почему Господь их так строго судит? — девушка замолчала.
— В Мишне, — задумчиво сказал Пьетро, — рабби Ишмаэль говорит: «Я искупление для сынов Израиля». Комментатор объясняет: «Все страдания, которые должны были выпасть на их долю, я принимаю на себя, чтобы искупить их вину». Иисус тоже так говорил, — он наклонился и робко поцеловал ее в щеку: «У меня даже слов нет, чтобы сказать, как ты прекрасна. Я так тебя люблю, так люблю, Рахиль…»
— И тебе не пришлось служить семь лет, — девушка потянулась. Обняв его, Рахели прижалась белокурой головой к плечу юноши.
— Они бы пролетели, как несколько дней, — смешливо ответил Пьетро, целуя ее глаза. «Очи твои, — сказал он, — очи голубиные. Я попрошу отца Бьюкенена, у него знакомые священники, в базилике Рождества Христова, ему разрешат нас повенчать».
— А я помолюсь на могиле праматери Рахели, — улыбнулась девушка. «Все- шепнула она, — иди, мой любимый, завтра утром увидимся».
— И больше никогда не расстанемся, — Пьетро поцеловал ее руки. «Пока не разлучит нас смерть».
Рахели внезапно вздрогнула: «Господи, отведи от нас беды и несчастья, я прошу тебя. Пусть с папой и девочками все будет хорошо».
Она вернулась в сад и устроилась под боком у отца. Аарон сидел, куря трубку. Погладив ее по голове, замявшись, рав Горовиц проговорил: «Я, конечно, не мама, упокой, Господи ее душу. Не принято, чтобы…»
Рахели рассмеялась, и, как в детстве, подышала ему в ухо. «Мама мне тем годом еще все объяснила, когда сваты приходили».
Она вспомнила веселый голос Дины: «Лучше меня сейчас послушай, а то потом тебе госпожа Судакова такого расскажет, что страшно станет. Этого нельзя, того нельзя…»
Рахели сидела за кухонным столом, просеивая муку. «А что можно? — она подняла на мать голубые глаза.
Дина наклонилась и поцеловала ее в испачканный мукой нос: «Почти все, — беззаботно сказала она. «Когда любишь, все само получается, но ты все равно — запоминай».
Рахели все сидела, обнимая отца, вспоминая, что ей говорила мать: «В микву меня здесь не пустят, конечно. Найду ручей какой-нибудь, рядом с Вифлеемом. И в Англии тоже окунаться буду, Пьетро поймет».
— Ты соберись, милая, — озабоченно посоветовал отец. «Все же по морю плыть. Там, в Англии, наши родственники, не нищенкой же тебе туда приезжать».
Рахели махнула рукой: «Возьму пару платьев, и все. Пусть девочкам останется, раз так может быть, что…, - она не закончила и Аарон усмехнулся:
— Я их прокормлю, не волнуйся. И вообще, — мужчина помолчал, — лучше бы им в Европу замуж выйти. Сама понимаешь, там люди другие. Если рав Судаков узнает, что ты с Пьетро уехала, от нас все отвернутся.
— Или в Америку, — задумчиво сказала Рахели и шмыгнула носом: «Папочка, милый, как же я без тебя…»
— У тебя муж хороший будет, — улыбнулся Аарон и взял ее руку: «Я приеду, как внуки у меня появятся, повожусь с ними».
— Спасибо тебе, — шепнула ему дочь. Он, ласково, ответил: «Что ты, девочка, я ведь и живу — ради вас».
— Я искупление для сынов Израиля, — вспомнила Рахиль. Замолчав, девушка прижалась щекой к теплой ладони отца.
Низкий, каменный потолок был покрыт капельками воды, в сводчатой комнате было жарко, белый пар стоял над круглым возвышением в центре.
Молодой человек, что лежал на нем, перевернулся: «Видишь, Жозеф, а ты беспокоился. Никто меня не узнал. Мы недели через две в Египет вернемся. Мне надо своими глазами посмотреть на местность, прежде чем вести сюда войска».
Иосиф плеснул на скамью холодной воды: «Хорошо еще, что он согласился на этом постоялом дворе переночевать, когда я ему объяснил, что турки ворота города на ночь закрывают. Но я бы не удивился, если бы он на стены полез. Не терпит задержек».
Наполеон лежал, закинув руки за голову.
— Яффо и Акра, — напомнил себе он, наслаждаясь влажной жарой. «Укрепления там слабые, мы оба города возьмем играючи. Проклятые британцы, на море они все равно, сильнее. Этот Нельсон где-то тут шныряет, со своим флотом. В море шпионов не пошлешь, это тебе не суша. Ладно, итальянская кампания закончилась нашей безоговорочной победой. Сейчас мы отрежем путь в Индию, и поставим их на колени. Только сначала я вернусь во Францию и возьму власть в свои руки. Хватит уже этого фарса с Директорией, страной должен управлять один человек. Я, — он потянулся: «Восток стоит завоевать только ради их бань. Я очень доволен, что ты мне их порекомендовал».
— Сейчас придет местный костоправ, — усмехнулся Иосиф, — он за восемнадцать лет не поменялся. Здесь делают отличный массаж, со снадобьями из того безжизненного озера, я вам о нем рассказывал.
Наполеон приподнялся на локте и его голубые глаза озорно блеснули: «Туда съездить, конечно, но времени нет. А жаль, очень интересно».
Иосиф вспомнил большую, холщовую палатку, раскаленный жар египетской весны и веселый голос Наполеона: «Господа ученые! Вас тут сто с лишним человек — математики, — он стал загибать пальцы, — натуралисты, химики, геологи…, Я вас не просто так сюда привез, а для того, чтобы мы изучили эту страну, эту пустыню, — он повел широким жестом вокруг себя.
— Хоть Иерусалим увижу, — подытожил Наполеон и поскреб в коротко стриженых, каштановых волосах. «Ты молодец, Жозеф, в армии теперь вшей нет, и значительно меньше солдат болеет поносом. Это из-за твоих проверок пищи, из-за того, что настаиваешь на чистоте в палатках, на кухне…»
— От грязи умирает больше людей, чем от ран, господин генерал, — вздохнул Иосиф. «Но насчет вшей — в этом климате они просто не живут, жарко им».
Наполеон звонко рассмеялся и, взяв мочалку, вытер пот: «Скажи мне, евреи — они все хотят переселиться на Святую Землю? Как твоя дочь».
— У моей дочери просто жених здесь, — пробурчал Иосиф.