Страница 95 из 365
Дверь хлопнула. Аарон грустно заметил: «Кое-что там, правда, конечно. Но все равно — я верно поступил, так, как надо». Он постоял еще немного, смотря в окно, а потом пошел в сад, к девочкам.
Рахели вырвалась на Виа Долороза: «Я знаю, где он. Господи, бедный мой, бедный…, Но ведь туда нельзя заходить, это запрещено! Кем запрещено, — разозлилась она, — лицемерами, вроде рава Судакова? Наплевать!». Она отдышалась. Проталкиваясь через полуденную толпу, девушка побежала к храму Гроба Господня.
Она несмело, робко заглянула внутрь — в церкви было полутемно, колебались огоньки свечей. Несильно, приятно пахло чем-то теплым, пряным. «Здесь идолы везде, — испуганно вспомнила Рахели, — и смотреть на них нельзя. Но мне, же надо Пьетро найти…»
Девушка огляделась — было тихо, на стенах она увидела тусклое, старое сияние золота. Рахели, наконец, заметила рыжую голову. Он стоял на коленях. Рахели, подойдя ближе, шепнула: «Господин Корвино…Пьетро…, Пожалуйста, не плачьте. Это все ложь, ложь — что он вам сказал, я уверена…»
Юноша все молчал. Потом, указав на стену, Пьетро тихо ответил: «Это Божья Матерь, Мария. Когда я был маленький, я смотрел на нее, и думал, что это — моя мамочка, и она меня держит на руках. Я слышал ее, — лицо юноши исказилось, — свою маму, она звала меня…, А теперь… — он не закончил и тяжело вздохнул.
— Пьетро, — Рахели потянулась. Не думая ни о чем, просто желая утешить, девушка прикоснулась к его руке. Она была теплой и надежной.
— Пьетро, — повторила она, — все это ложь. Рав Судаков очень плохо поступил. Мне стыдно, очень стыдно перед вами. Я уверена, — Рахели все держала его ладонь, — что ваша мама вас очень любила. И ваш отец, если бы он знал, что вы появитесь на свет — тоже. И что они любили друг друга, как, как… — она замялась. Пьетро глухо отозвался:
— Как я люблю вас, Рахиль. Простите, — он перекрестился. Поднявшись с колен, юноша покраснел: «Я больше ничего такого не скажу. Вам здесь нельзя быть. Давайте, я провожу вас домой. Спасибо, спасибо вам большое…»
— Рав Горовиц говорил, что мама меня искала перед смертью. И дядя Теодор рассказывал мне, как мой отец любил мою маму, — вспомнил Пьетро. «Почему я поверил ему, …а не хорошим, уважаемым людям?»
Рахели все смотрела на него — большими, доверчивыми глазами:
— Но я хочу. Быть тут, Пьетро. Я хочу быть там, где вы. Только расскажите мне — как это, а то я совсем, совсем, ничего не знаю, — она увидела, как Пьетро счастливо улыбнулся, и пообещала себе: «Никогда, никогда он больше не будет мучиться. Будешь рядом с ним, как сказал Господь — поддержкой и опорой. Всегда, пока вы живы».
— Рахиль, — он все не верил, — Рахиль, милая, если вы из жалости, чтобы меня утешить…
Она кивнула на улицу: «Пойдемте. Здесь, наверное, нельзя за руки держаться, — девушка хихикнула, — а я вас хочу взять за руку, Пьетро. Мы погуляем, хорошо?»
— Конечно, — он все любовался ее лицом. «Конечно, Рахиль…»
Им удалось несколько раз коснуться рук друг друга в толпе на Виа Долороза. Потом они вышли к еврейскому кварталу. Рахели грустно сказала: «Здесь так нельзя, все знают, что вы…, - она махнула рукой. Юноша и девушка шли рядом, и Пьетро улыбнулся: «Там, у гробницы Авессалома, нет никого. Хотите, туда пойдем?»
— Конечно, — кивнула она: «Я только домой забегу, шаль возьму, и папу предупрежу, что я с вами. Подождите меня здесь, — Рахели оглянулась — улица была пустой, в ешиве, что стояла на углу, занятия были в самом разгаре. Приподнявшись на цыпочках, девушка быстро провела рукой по его щеке.
— Господи, — попросил Пьетро, глядя вслед ее стройной спине, — пожалуйста, сделай чудо. Ты же можешь. Что тебе стоит, Господи? Сделай так, чтобы мы больше никогда не расставались.
Он и не заметил, как окно во втором этаже ешивы распахнулось.
— Вот оно как, — зловеще протянул Степан, смотря на высокого, рыжеволосого юношу, и стройную девушку. Та, быстро погладив Пьетро по руке, показала в сторону Яффских ворот. Рав Судаков затянулся трубкой, вдыхая ароматный, сизый дым. Присев за стол, взяв перо, он написал:
— Да будет всем известно, что Аарон Горовиц позволяет своим детям вести себя нескромно, не так, как подобает дочерям еврейского народа. Мы объявляем все написанные им свитки Торы и мезузы не кошерными, и запрещаем впредь пользоваться его услугами. Тот же, кто преступит этот запрет, будет подобен идолопоклоннику и апикойросу. Мы объявляем, что Аарон Горовиц отлучен от общины до тех пор, пока он не раскается в своих грехах и не вернется, вместе со своей семьей, на путь соблюдения заповедей.
Степан посыпал песком чернила: «Так-то, дорогой рав Горовиц. Скоро приду к вам, покажу это объявление. Выгоните этого гоя за порог, и духу его тут не будет. Через три месяца Рахели будет стоять со мной под хупой. Даже раньше, после смерти жены всего неделя траура положена.
Он спрятал бумагу в шкатулку и закрыл ее на ключ. Подхватив том Талмуда, рав Судаков пошел заниматься.
Здесь, на холме, было тепло. Они, сидя на шали, держась за руки, долго молчали. Наверху, в чистом, голубом небе, парили птицы.
Рахели, наконец, вздохнула: «Если я убегу с тобой, Пьетро, если об этом узнают…, папа потеряет работу, мои сестры никогда не выйдут замуж…, Так нельзя, — она грустно положила голову на колени.
— Нельзя, — согласился юноша. «Господь нам заповедовал уважать родителей, любовь моя. Поэтому я пойду к твоему отцу — просить твоей руки».
— Пьетро, — она испуганно ахнула. «Пьетро, он никогда…»
— Он хороший человек, — юноша улыбался. «Ты же знаешь, милая. Он, — Пьетро подумал, — праведник. Он поймет».
Рахели подняла какой-то камешек, и бросила его вниз: «О раве Судакове говорят, что он праведник».
— Не все, то золото, что блестит, — поморщился Пьетро и велел себе: «Скажи ей. Такое нельзя скрывать. Если Господь смилостивится, она станет твоей женой. Как можно от нее что-то утаивать? Рав Горовиц говорил — мой дом, часть меня. Так же и Рахиль».
— Ты что? — она заметила тень на его лице. «Что случилось, милый?».
— Если мы поженимся, — юноша замолчал. Рахели поправила его: «Когда мы поженимся».
— Когда… — Пьетро встряхнул рыжей головой. «Мне надо будет уйти из Кембриджа, милая. Надо будет работать, у меня ведь семья, — он ласково взял ее за руку. Рахели боязливо сказала:
— Пьетро…Я не хочу, чтобы…
Юноша внезапно рассмеялся:
— Дурак бы я был, если бы ради университета отказался от этого, — он наклонился и погладил ее белокурые волосы. «Не пропадем. Дьяконом меня уже сейчас сделают, а экзамены я сдам — мне всего два года в университете осталось. Я сам все это пройти могу, по учебникам. Потом сан приму. Так даже лучше, — задумчиво добавил он, — у меня будет больше опыта работы в приходе.
Рахели подумала: «А что делает жена дьякона?»
— Очень, много…, - Пьетро стал загибать пальцы, — учит девочек, следит, чтобы церковь была убрана, навещает больных, собирает благотворительные пожертвования, печет пироги для угощения прихожан…
— Ничего сложного, — Рахели повернулась к нему и лукаво спросила: «А еще? Наверное, — девушка подвинулась ближе и положила голову ему на плечо, — она любит мужа, а? Как ты думаешь?»
Ее губы были мягкими, теплыми, и пахло от нее — свежевыпеченным хлебом. С неохотой оторвавшись от них, Пьетро шепнул: «Я думаю, что ты права, любовь моя».
— Еще! — потребовала Рахели, устраиваясь у него в руках. «Мне понравилось».
— Я рад, — смешливо заметил юноша, — а то я волновался, счастье мое. У меня это в первый раз было, — он внезапно покраснел.
— У меня тоже, — призналась Рахели. Встав на колени, взяв его лицо в ладони, целуя его, она тихо проговорила: «Я с тобой ничего, ничего не боюсь, Пьетро. Сказано же — куда ты пойдешь, туда и я пойду, где ты будешь ночевать, там и я, твой народ будет моим народом, а твой Бог — моим Богом».
Пьетро обнял ее:
— А еще сказано: «Да оставит человек отца своего, и мать свою, и прилепится к своей жене, и будут они одна плоть. Ты мой дом, — он прижал ее к себе поближе, — ты часть меня, и так будет всегда. И твоему отцу я так же скажу, — Пьетро посмотрел на ее раскрасневшиеся щеки, на блестящие глаза, и потянул Рахели за руку: «Твой папа поймет, обещаю».