Страница 63 из 365
Они уже подходили к Пантеону, когда Констанца, мрачно, сказала:
— Я понимаю, мадам Лавуазье. Но на мне никто жениться не захочет, — она скосила глаза на свой живот. «А платить деньги кому-то — страшно, вдруг донесут. Да у нас и денег нет, — она отвернулась.
— Антуан…, - подумала Констанца и почувствовала, как мадам Лавуазье поддерживает ее.
— Вернемся домой, и ляжешь, — приказала та. «На тебе лица нет, а дитя беречь надо, дорогая моя».
Во дворе женщины стирали белье.
— Приходили тут, — сказала одна, выпрямляясь, оглядывая Констанцу, — из префектуры. Спрашивали — все ли парижане, а если кто-то без документов живет, так в следующий раз в тюрьму отправят. Там своего ублюдка донашивать будешь, там же и родишь, — она сплюнула. Вторая кумушка добавила: «Все равно мертвый будет. Она же вся заразная насквозь, шлюха есть шлюха».
— Прекратите! — прикрикнула мадам Лавуазье. «Это моя кузина, из Орлеана, вы же знаете».
— Как будто в Париже своих гулящих не хватает, — женщина уперла руки в бока, — уже из провинции стали приезжать.
— Или задушит его, — все не унималась вторая, — или в Сену выбросит….
— Простите, — раздался у них за спиной мягкий, мужской голос, — я бы хотел видеть мадам Лавуазье…
Констанца открыла рот. Он был в отлично сшитом сюртуке цвета палых листьев, с шелковым, кремовым галстуком, на лацкане блестела бриллиантами масонская булавка. Русые, коротко подстриженные волосы золотились под весенним солнцем.
Мари-Анн бросила один взгляд на изумленное лицо Констанцы. Женщина широко улыбнулась: «Кузен…»
— Дэниел, — помог он.
— Кузен Дэниел, — повторила мадам Лавуазье, — мы вас заждались. У вашей жены, — со значением проговорила она, — все в порядке. Наша дорогая Мари очень соскучилась.
В сине-зеленых глазах заметался смех. Дэниел, поцеловав Констанцу в щеку, — та так и стояла с открытым ртом, — громко ответил: «Я очень рад, милая жена, что успел добраться сюда…»
— Из Орлеана, — опять встряла мадам Лавуазье.
— Из Орлеана, — согласился Дэниел. Ловко обойдя ручеек мыльной воды, что бежал по булыжникам, мужчина предложил Констанце руку.
Они зашли в подъезд. Первая кумушка, встряхивая белье, пожала плечами: «Вроде богатый человек, чего жену в черном теле держит?»
— Да все понятно, мадам Ланье, — держа во рту деревянную прищепку, стала объяснять другая, — не его это дите. Сначала, как узнал, вспылил, жену выгнал, а теперь мириться приехал. Соскучился по этому делу, — она недвусмысленно подвигала рукой. Обе женщины расхохотались.
Констанца сидела на табурете, держась за руку Дэниела, и все повторяла: «Так значит, они спаслись…»
Дэниел отпил кофе и поморщился:
— Ну и помои. Господи, как они тут выживали, все это время. И платье у нее — заплата на заплате. Очень хорошо, — он незаметно посмотрел на живот Констанцы. «Как раз то, что мне надо. Я объясню Салли, что не мог оставить женщину в отчаянном положении. Скажу, что я не живу с Констанцей, что наш брак — формальность…, А Констанца ничего не узнает о Салли и маленьком. Не придется бросать карьеру. Констанца, — он усмехнулся, — она мне всю жизнь благодарна будет. Вот и славно».
— Спаслись, — повторил Дэниел. «И Теодор, и моя сестра, и Мишель. Они добрались до Петербурга, поженились…»
Констанца вытерла ладонью слезы и опять всхлипнула: «А тетю Марту и дядю Джона казнили…, И Элиза пропала, я не знаю, где она…»
— Граф Хантингтон, и твой дядя поехали ее искать, — успокоил ее Дэниел. «В Вандею. И Майкл с ними отправился. Все будет в порядке, Констанца».
Мадам Лавуазье нарезала черствый хлеб: «Сыра у нас нет, все моему мужу отнесли. Угощайтесь, месье Вулф». Она помолчала:
— Вам в префектуру сходить надо, пожениться. Вы меня простите, месье Вулф, что я так прямо говорю, но Констанце опасно тут оставаться. Это же не брак, — она усмехнулась, — префект вам бумагу выдаст. Потом ее выбросите, как в спокойном месте окажетесь.
— Я тебе выпишу американский паспорт, — Дэниел наклонился к Констанце, — у меня печать есть. Когда только мы поженимся, ты будешь обладать дипломатической неприкосновенностью, как супруга посла. Вот и все, очень просто, — он улыбнулся.
Констанца не поднимала глаз от чистого, выскобленного пола.
— Антуан был бы рад, — грустно подумала она, — это же Дэниел…, Он добрый, заботливый, он вырастит дитя. Только надо…, - она вздохнула. Комкая изношенную, синюю шерсть платья, девушка поднялась: «Я провожу тебя, Дэниел».
На лестнице было пустынно, в окно был виден купол Пантеона и летящие над Парижем, быстрые, белые облака.
— Дэниел, — спросила она, держась рукой за стену, — ты приехал…, приехал, чтобы разыскать меня?
— Конечно, — он посмотрел на ее бледные щеки, на круги под темными глазами:
— Тебе сейчас не надо волноваться, а надо есть, и отдыхать, Констанца. Мы поженимся и сразу уедем в Кале. Там должны быть американские корабли, в гавани. Дитя родится в Америке…,- Дэниел увидел, как блеснули ее глаза — быстрым, холодным, огнем.
— Я тебя не люблю, — Констанца вскинула голову. «И ты меня тоже. Поэтому ты мне должен обещать — мы не будем жить, как муж и жена, и разведемся, если кто-то из нас об этом попросит. Иначе будет бесчестно».
— Конечно, — мягко ответил Дэниел. Наклонив голову, он поцеловал руку девушки. «Слово джентльмена, Констанца. Я приду вечером, заберу твои вещи, — он усмехнулся, — когда соседки ваши разойдутся. У меня консульская квартира, там совершенно безопасно. У тебя будет своя спальня, конечно, — добавил он. «Завтра отправимся, купим тебе платьев, обуви, — он взглянул на ее истрепанные туфли, — багаж…»
— Я бы хотела одолжить, у тебя денег, — твердо проговорила Констанца, — под расписку. Как только я начну зарабатывать, в Америке — я отдам. Я должна помочь мадам Лавуазье, я бы без нее не выжила…, И мне надо будет заплатить за роды…, - она покраснела и смешалась.
— Пожалуйста, — попросил Дэниел, — дай мне возможность сделать это самому.
Она молчала, а потом вздохнула:
— Спасибо, Дэниел. Я ведь до сих пор в списках тех, кого разыскивает Комитет Общественного Спасения, меня могут отправить на гильотину… — Констанца подышала и закрыла глаза: «Он хороший человек. И у маленького будет отец. А я буду работать, и вспоминать об Антуане. Вот и все, и больше мне ничего не надо. Никого не надо».
— Все будет хорошо, — ласково сказал Дэниел. Констанца, не поднимая век, превозмогая огромную, перехватившую дыхание, боль в груди, заставила себя не думать о веселых, голубых глазах, не слышать шепот: «Конни, любовь моя…». Она кивнула: «Да».
Дверь кабинета префекта была украшена трехцветной кокардой. Констанца сидела, сплетя пальцы, покачивая ногой, — она была в новом, просторном, цвета лесного мха, платье, собранном под грудью. Темно-золотые локоны выбивались из-под кружевного чепца.
— У нее отличная фигура, — подумал Дэниел, исподтишка оглядывая девушку. «И грудь выросла, это потому, что она ребенка ждет. Надо будет уложить ее в постель, и быстрее, — он усмехнулся и услышал ворчливый голос: «Брачующиеся!»
В кабинете пахло старыми чернилами, над креслом префекта висел написанный на холсте лозунг: «Свобода, Равенство, Братство».
Констанца бросила взгляд на гипсовый бюст, что стоял на деревянном пьедестале, и невольно улыбнулась: «Тетя Тео. Надо же, где мы встретились. Хорошо, что они с дядей Теодором счастливы». Она незаметно положила руку на живот и пообещала ребенку: «Мы тоже с тобой — будем счастливы, милый. И я тебе расскажу о твоем папе, когда ты подрастешь, обязательно».
— Мисс Софи Кроу, — префект изучал американский паспорт, — рождена в Бостоне, двадцати лет от роду, и мистер Дэниел Вулф, рожден в Вильямсбурге, Виргиния, тридцати девяти лет от роду. Посол по особым поручениям, — с акцентом прочел он. Префект откашлялся, отведя глаза от Констанцы.
— А что это вы в Париже решили жениться, месье Вулф? — полюбопытствовал префект.