Страница 64 из 365
— Я участвовал в американской революции, — искренне сказал Дэниел, — и восхищаюсь французской. Мы с моей будущей женой решили, что приедем на землю, освященную высокими идеалами свободы, — он указал на лозунг, — и там заключим наш союз. Наш ребенок, — он улыбнулся, — родится в стране, которая стала светочем разума и справедливости для всего цивилизованного мира.
Префект зарделся. Присев, окунув перо в чернильницу, он стал выписывать свидетельство о браке.
— Вот, — сказал чиновник, передавая его Дэниелу, — в четвертый день второй декады флореаля, второго года Республики, я, префект пятого округа города Парижа, удостоверяю брак, заключенный месье Дэниелом Вулфом и мадемуазель Софи Кроу. Поздравляю, — добавил префект, пожав ему руку.
На улице было пустынно, пахло свежей травой, ветер шелестел наклеенными на стены обрывками листовок и старых газет.
— Антуан, — подумала Констанца и сказала себе: «Ты пойдешь туда, на площадь Революции. Ты будешь с ним до конца, с ним и Мари-Анн. Так будет правильно».
— Подожди, — остановил ее Дэниел и достал из кармана сюртука бархатный мешочек.
— Это просто символ, — вздохнул он, — но я подумал, тебе будет приятно…, Можешь не надевать, конечно, но так более, — он поискал слово, — безопасно.
Констанца посмотрела на золотое кольцо с темной, большой жемчужиной. Слабо улыбнувшись, она ответила: «Хорошо». Девушка почувствовала холод металла на пальце и вздрогнула: «Я тебе его верну, конечно…, Когда…»
— Когда придет время, — Дэниел поднял руку. «Разумеется, Констанца».
— Ты очень хорошо врешь, — она кивнула на двери префектуры. «Любой бы поверил».
— Я дипломат, — пожал плечами Дэниел, — это моя профессия. Пойдем, — он предложил ей руку, — тебе надо поесть.
Порыв ветра заполоскал подолом ее платья. Констанца, поежившись, запахнула на груди кашемировую шаль.
Дэниел проснулся от стука в дверь. Приподнявшись на локте, он взял с персидского ковра свой золотой хронометр: «Семь утра. Кого черт несет?»
В консульской квартире стояла тишина, — кроме него и Констанцы, тут никого не было. Дэниел накинул шелковый халат. Зевая, потирая лицо руками, он вышел в переднюю.
Комнаты была убраны, пахло сандалом и воском для паркета, в углу стояли два сундука — вещи были уже сложены.
— Проверка документов, — раздалось с лестницы. «Отоприте дверь, иначе мы ее взломаем».
— Это не Фуше, — хмыкнул Дэниел, — он понятия не имеет, кто я такой. Разве что только он за мной слежку пустил. Все равно, нельзя рисковать.
— Констанца, открой, — он приблизил губы к замочной скважине и подергал бронзовую ручку двери. Все дни она проводила с мадам Лавуазье, — когда Дэниел спросил, что она там делает, жена вздохнула: «Просто сидим и держимся за руки…, Говорим об Антуане, я ей помогаю разбирать его заметки… — Констанца поднялась:
— Мне и самой надо работать. Я хочу приехать в Америку с окончательным вариантом рукописи, чтобы сразу предложить ее издателям. Спокойной ночи, Дэниел.
— Надо написать ее отцу, — напомнил себе Дэниел.
— Я это из Нью-Йорка сделаю. Наверняка, за ней дадут какие-то деньги. Джованни не бедный человек. Я все-таки спас его дочь от эшафота. Она, кстати, может умереть родами, — он вспомнил узкие, стройные бедра жены. «Ее мать умерла, Питер же мне рассказывал. Еще чего не хватало, — Дэниел нахмурился и отпил вина.
— Она отменный журналист. Будет работать под псевдонимом, конечно, но эта книга, — он бросил взгляд на тетрадь, что лежала перед ним, на столе, — это, же золотое дно. У замужних нет прав на собственность, на, те деньги, что они получают. Вся прибыль от ее книги, от статей — станет моей, — он потянулся: «Пусть лучше ребенок умрет. Кому он нужен? Констанца молода, она мне родит законного наследника».
Она открыла дверь — в шелковой, тонкой рубашке, с разметанными по плечам косами. «Надень чепец и ложись в мою постель, — попросил Дэниел. «Пришли проверять документы, у тебя волосы уже отрастают».
Констанца только кивнула и быстро оправила свою кровать. В комнате неуловимо, горько пахло цитроном. «Какая у нее кожа белая, — полюбовался Дэниел. «Нет, она кремовая, как сливки. Может быть, как раз сейчас…, Нет, нет, слишком мало времени еще прошло. Пусть сначала казнят Лавуазье».
Он открыл дверь на лестницу и широко улыбнулся: «Доброе утро, господа».
— Попрошу ваши документы, — хмуро сказал офицер Национальной Гвардии, — в Париже неспокойно, сами понимаете. Война идет.
— Мы — нейтральная страна, — Дэниел пригласил наряд солдат в переднюю и указал на американский герб, что красовался на стене. «Эта квартира — собственность правительства Соединенных Штатов Америки, которое я представляю. Вот все нужные бумаги, — он взял со столика папку испанской кожи.
Офицер просмотрел документы: «Кто-нибудь есть еще в комнатах, месье Вулф?»
— Моя жена, — Дэниел усмехнулся и поднял бровь, — однако она еще спит. Мы поздно легли. Вот наше свидетельство о браке, — он протянул бумагу гвардейцу.
— Так вы молодожен, месье, — тот рассмеялся.
— Кто там, милый? — раздался из спальни томный голос.
— Не волнуйся, Софи, — отозвался Дэниел, — просто проверка, из префектуры.
— Мы должны осмотреть комнаты, — кашлянул офицер, — сами понимаете, месье, так положено…, Мы не побеспокоим мадам, — торопливо добавил он, искоса посматривая на полуоткрытую дверь спальни.
Красивая девушка в кружевном чепце лежала, облокотившись на шелковые подушки. Офицер подумал: «Хороша. Только она бледная очень, но ей идет. И что это месье Фуше просил проверить квартиру — вроде ничего подозрительного тут нет».
— Письмо банкира у меня в шкатулке, — вспомнил Дэниел, прислонившись к ореховому столику в передней, — а шкатулка в тайнике. За книгами, в библиотеке. Туда они не полезут. Это Фуше устроил, сомнений нет. Пусть думает, что Робеспьера хотят убрать американцы — вряд ли он будет нам посылать ноту протеста по этому поводу, в его положении, — Дэниел скрыл улыбку.
— Все в порядке, — поклонился офицер, — простите, что побеспокоили.
— Я понимаю, — развел руками Дэниел, — время такое. Хорошего вам дня.
Заперев дверь, он подошел к окну, что выходило во двор. Дэниел увидел неприметного мужчину, в темном сюртуке, что разговаривал с гвардейцем.
— Все понятно, — усмехнулся Дэниел. «Надо сегодня сходить к тому человеку, связному Джона, оставить письмо. Жаль, что он сюда только зимой приехал — ничего не знает о герцоге и Марте. Они погибли, скорее всего, а Элиза умерла где-то, ребенок же».
Он вернулся в спальню. Констанца, поднимаясь, выдохнула: «Они ушли?»
— Это просто проверка, — заметил Дэниел, исподтишка любуясь ее высокой, обтянутой шелком, грудью, — но тебе не стоит сегодня ходить на площадь Революции, Констанца. Останься здесь. Послезавтра мы уезжаем в Кале. Не надо рисковать, там все будет кишеть солдатами, соглядатаями, — он поморщился.
Она замерла: «Дэниел, я обещала…Мари-Анн будет меня ждать, и он…, он, — Констанца покачнулась: «Антуан. Ему нужно меня видеть, как ты не понимаешь…, - девушка закусила губу.
— Еще и за ней слежку могут пустить, — зло подумал Дэниел. «Увидят, с кем она разговаривает…, Откуда американке знать жену Лавуазье? Фуше не дурак, размотает ниточку. Вспомнят и о месье Констане, и об убийстве Марата…, Нельзя ее туда пускать».
— Констанца, — он опустился в кресло и указал на ее живот, — ты пойми, я беспокоюсь за тебя. За ребенка. Неужели ты хочешь подвергнуть опасности дитя, меня, мадам Лавуазье? Ты уже один раз, — он помолчал, — оставила невинного человека на произвол судьбы, а сама бежала. Это ведь ты подговорила мадемуазель Корде убить Марата, — Дэниел склонил голову набок:
— Ей отрубили голову, а ты жива и здорова. Как ты можешь ставить под угрозу жизнь женщины, которая спасла тебя? Учитывая, — добавил Дэниел, — что ты и так украла у нее мужа, Констанца.
Темные глаза заблестели, она раздула ноздри: «Я никого не воровала. Антуан взрослый человек, мы не причинили страданий Мари-Анн. Шарлотта Корде была сумасшедшая, Дэниел, и я просто не смогла ее остановить».