Страница 326 из 365
Элишева вышла во двор. Прикоснувшись к пышным кустам роз и жасмина, она вдохнула утренний воздух Иерусалима.
Дина благоговейно потрогала сливочный, нежный шелк платья, разложенного на кушетке в ее спальне. Рядом лежала фата — непрозрачный, отделанный кружевами атлас, что должен был закрывать ей лицо.
— Тетя Элишева и тетя Малка меня к хупе поведут, — девушка переступила босыми ногами по ковру. «Уже перегородку сделали во дворе ешивы, временную. После обеда будут балдахин ставить. Женщины третий день готовят. Почти тысяча человек придет, весь еврейский квартал. Господи, — девушка вздохнула. Отчего-то заробев, она присела рядом с кушеткой. «Все будет хорошо, — напомнила себе Дина. «Сейчас тетя Элишева придет, и в микву отправимся».
Она прислушалась — хлопнула дверь. Дина, подойдя к окну, увидела деда. «Он сегодня у Стены будет молиться, — подумала девушка. «Я тоже схожу, обязательно». Темные, с проседью волосы Аарона были прикрыты черной шляпой. Дина хмыкнула: «На свадьбе все в капотах будут, в меховых шапках, как положено».
Девушка приоткрыла окно — утро было свежим, и услышала сзади лепет: «Динале…»
Авиталь сидела на руках у матери, улыбаясь.
— Доброе утро, милая, — ласково сказала Ханеле. Дина, взглянув в туманные, серые глаза, незаметно вздрогнула. Она никогда не спрашивала у жены деда, что ждет их с Исааком, хотя Циона, еще давно, по секрету призналась ей: «Я спрашивала. Она мне сказала, что у меня будет сын… — девушка замялась, — и что он станет очень известным».
— Раввином, — одобрительно отозвалась Дина. Подруга признала: «Этого она не говорила. Но, с другой стороны, — Циона вскинула бровь, — кем, же еще? Ты тоже ее спроси, она никогда не ошибается».
Дина побаивалась. Жена деда была не такая, как все. Аарон не говорил об этом, но Дина совершенно точно знала, что Ханеле молится, как мужчины — три раза в день. У нее был свой кабинет, заставленный книгами, она сама в нем убирала. Когда Дина спросила у деда, что там делает Ханеле, тот развел руками: «Учится, милая моя. Сама понимаешь, говорить об этом не след, это дело семейное». Почти каждый месяц Ханеле привозили почту из Яффо — запечатанные конверты без марок. Она и сама отправляла письма в Европу, с торговцами. Как-то Дина, осмелев, спросила: «Тетя Ханеле, а почему вы своей дочке никогда не пишете, и она вам — тоже?».
Женщина только улыбнулась: «Нам не надо, милая. Мы и так…, - она не закончила и повела рукой куда-то в сторону.
— Пойдем, — велела сейчас Ханеле, — тетя Элишева скоро появится, я хоть кофе тебя напою. Пока не рассвело еще, можно, а потом, — она рассмеялась, — поститься придется, до вечера.
На кухне Ханеле посадила ребенка на высокий стульчик. Дав дочери булочку, она велела: «Только сначала — благословение, милая».
Авиталь бойко начала, потом запнулась и загрустила. Мать, произнеся вместе с ней благословение, погладила девочку по голове: «Вот какая ты у нас молодец». Дина пила кофе с молоком, а потом, робко сказала: «Тетя Ханеле, а можно спросить кое-что…, Не обо мне, о Еве, сестре моей, и об Аароне, брате моем младшем».
— Отчего же нельзя, — женщина все улыбалась. Она присела рядом с Диной и налила себе кофе. «Твоя сестра мужа своего любит очень, а брат твой, — Ханеле поправила туго замотанный платок, — долгие годы проживет, правнуков увидит». Она потянулась за сушеным инжиром, и, разломив ягоду, дала ее Авитали.
— Но ты ведь о себе хочешь спросить, — Ханеле зорко посмотрела на нее. «О себе, об Исааке».
Дина покраснела и что-то пробормотала.
Ханеле помолчала. Прикоснувшись к рыжим волосам девушки, она мягко заметила: «К вам придет человек, милая, для того, чтобы отдать самое дорогое. И вы это возьмете, — она услышала стук в дверь: «Вот и тетя Элишева».
Уже в передней Ханеле, пошатнувшись, схватившись за стену, одними губами прошептала: «Зачем ты так? Для чего…, - она помотала изящной головой. Впустив Элишеву, женщина шепнула: «Послушай…, Я вчера на рынке была, говорили, что там, на севере, неспокойно. Мусульмане и марониты враждуют, шейх Башир деревни выжигает, налево и направо. Может, не поедете вы в Цфат?»
Элишева отмахнулась: «Тогда вообще никуда ездить не надо. Они там, в горах, как воевали, так и будут воевать, поверь мне. Моше с ними дружит, я их детей принимаю, да и Цфат, — женщина пожала плечами, — еврейский город, там безопасно. Готова она? — Элишева кивнула в сторону кухни.
— Готова, — вздохнула Ханеле. Дина, появившись на пороге, держа за руку Авиталь, весело кивнула: «Готова, тетя».
Они уходили вниз по улице. Ханеле, держа на руках дочь, смотря им вслед, горько сказала: «И все. И больше я ничего не могу сделать. И так…, - она закрыла серые глаза. Внезапно вздрогнув, Ханеле повторила: «Самое дорогое. Пусть будет то, что будет».
Авиталь, засмеявшись, погладив ее по щеке, пролепетала что-то. Ханеле увидела бесконечную, снежную равнину, услышала лай собак. Покачав дочь, она ласково велела: «Пойдем, милая, умоемся, переоденемся, и надо в ешиву поспешить. Что бы там ни было, а хупа сегодня вечером, будем веселиться!».
Но все время, пока она шла к ешиве, держа дочь на руках, она смотрела впереди себя, чувствуя, как слезы наворачиваются ей на глаза. Ханеле внезапно свернула к Стене — там уже было безлюдно, мужчины разошлись на учебу. Она прижалась щекой к теплым камням, и, горько помотала головой: «Ничего, ничего нельзя сделать. Я бы все отдала, все, ради того, чтобы этого не случилось. Но ты ведь не возьмешь, — она провела пальцами по Стене. Отступив, дернув уголком рта, Ханеле кивнула: «Не возьмешь».
Горели, трепетали огоньки свечей. Дина, чуть приподняв фату, приняла от свекрови тяжелый, серебряный бокал с вином, и, чуть пригубила: «Вот сейчас». Она вспомнила, как в комнате, после того, как дедушка Аарон благословил ее, он шепнул: «Я очень, очень за тебя счастлив, милая. И твоя мама тоже. И отец твой, благословенной памяти, был бы жив, порадовался бы».
Дина, на мгновение, прижалась щекой к его теплой щеке, а потом ввели жениха — для того, чтобы он, как положено, — опустил фату на ее лицо. Девушка увидела ласковые глаза Исаака и счастливо улыбнулась.
— Волнуется, — нежно подумала Дина, услышав голос Исаака. Она почувствовала, как жених надевает ей кольцо на палец. Раввин запел семь свадебных благословений, раздался хруст стекла, и все закричали: «Мазл тов!»
— Я тебя люблю, так люблю, — Исаак наклонился к ее уху. «Динале, милая моя…»
— Уже можно, — лукаво подумала Дина и прикоснулась к его руке. Когда они оказались вместе, в закрытой комнате, он поцеловал ее и, подняв на руки, закружив, шепнул: «Все, любовь моя, теперь мы вместе, вместе, навсегда». Дина, откинув рыжеволосую голову, обнимая его, рассмеялась. Дети прыгали у окна, стараясь заглянуть внутрь. Тут были мальчики Бергеров, внуки и внучки Малки. Исаак, шутливо погрозив им пальцем, захлопнул ставни. Дина нежилась в его руках, целуя его, и, на мгновение, отодвинувшись, тихо проговорила: «Не бывает такого счастья, милый».
— Бывает, — уверенно отозвался Исаак, а потом в дверь постучали. Дина, ахнув, стала натягивать атласный тюрбан. Усмехнувшись, закинув руки ему на шею, девушка томно сказала: «Сейчас дедушка покажет, как он танцевать умеет, с платком. И твой папа тоже. И все раввины».
Перегородку раздвинули. Дина остановилась между мужской и женской половинами. Аарон, взял связанные, шелковые платки, и подождал, пока внучка их поднимет. «Каждый год теперь танцую, — смешливо подумал он. «Прошлой осенью в Цфате, на Хануку, как двойняшки выходить замуж будут, опять придется. А потом Циона, потом внуки…, И у маленькой, — он посмотрел на Авиталь, — жена держала ее на руках, — тоже не премину».
— Так и будет, — Ханеле улыбалась ему. Аарон, поправив меховую шапку, стал танцевать, под пение сотен мужчин, что уже сидели за столами на площади.
Цфат