Страница 327 из 365
Над серебряным блюдом с гранатами вились, жужжали пчелы. Маленький сад был залит сиянием заката, солнце садилось на западе. Дина Азриэли отпила чаю:
— Что вы там слышали, в Иерусалиме, тетя Элишева, якобы, неспокойно у нас, так видите, — девушка обвела рукой сад, — тихо. Даже если шейх Башир вздумает с гор спуститься, ему здесь трогать некого. Марониты все на севере живут, далеко от нас. И вообще, — Дина потянулась и погладила ухоженную кошку, что дремала на коленях у Ционы, — у него, шейха, в Акко союзники, на побережье. Здесь ему делать нечего, — подытожила девушка.
Она зевнула, поправив платок, из-под которого выбивалась белокурая прядь. «Хорошо тут, — подумала Элишева, разрезая пирог. «Все же в Иерусалиме людно, шумно…, А в Цфате, действительно, деревня и деревня».
— Ты больше не бегай, — строго сказала она, глядя на живот девушки. «Ты родишь не сегодня-завтра. Я здесь, Циона тоже — мы и с уборкой справимся, и приготовим все, что надо».
— Не буду, — Дина улыбнулась: «Как моя тезка-то? Хорошая свадьба у них была?»
— До рассвета танцевали, — рассмеялась Циона. Кошка, спрыгнув на зеленую траву, лениво пошла к воротам. «Неделю, как положено, они по гостям ходили. Только что завтракали дома, а потом, — девушка налила себе чаю, — мы их все развлекали. Исаак землю покупать будет, рядом с папиным участком».
Дина погрустнела: «Михаэль мой тоже бы купил, однако он ведь в Марокко родился. Его сюда двухлетним ребенком привезли, а все равно, турки землю только подданным султана продают».
— Ничего, — весело утешила ее Элишева, — родишь своему Михаэлю сына, он-то и купит участок. И вам будет виноград приносить, как господин Судаков, — она улыбнулась, услышав скрип ворот.
Муж стоял с плетеной корзиной в руках. От него пахло пылью, солнцем, потом. Моше выудил большую, тяжелую, почти черную кисть: «Ешьте, мне в синагогу надо, а потом, — он развел руками, — на пресс. Сегодня уже, и давить начинаем».
— Циона, свежего чая отцу завари, — велела Элишева и подняла ладонь: «Не спорь. Я тебе сейчас одежду чистую достану, вода в умывальной есть».
— Мне потом все равно на пресс, — добродушно рассмеялся муж, идя вслед за ней к беленому, аккуратному домику.
— И пойдешь, — пожала плечами Элишева, берясь за ручку двери.
— Ничего, отстираем, не след в таком в синагогу ходить, — она взялась пальцами за пропотевшую, грязную рубашку мужа. Моше наклонился и едва слышно сказал: «Ты не спи сегодня, я тебя после пресса заберу, отведу кое-куда. Дину можно одну оставить?»
— Здесь ее муж будет, Циона…, - усмехнулась Элишева, заходя на прохладную кухоньку. «Да и недалеко виноградник, мы быстро обернемся».
Моше поцеловал ее: «Я не был бы так в этом уверен, дорогая жена».
Виноград был сладким, Дина принесла горного меда в сотах. Моше, разломив гранат, пробормотав благословение, блаженно закрыл глаза: «И возвращу из плена народ Мой, Израиля, и застроят опустевшие города и поселятся в них, насадят виноградники и будут пить вино из них, разведут сады и станут, есть плоды из них, — вспомнил он. «Если одно пророчество исполнилось, как учат нас мудрецы, то и другие исполнятся. Будет у нас свое государство, обязательно, и даже без того, чтобы Мессии дожидаться».
Когда он ушел, Дина, убирая со стола, спросила: «А как там мама? Через месяц ей срок?»
— Да, — Элишева остановилась с чайником в руках. «Как вернемся, так она и родит. Мальчика хочет, опять».
Дина хихикнула: «Конечно, нас семь девочек, куда же еще. Хотя двойняшки скоро замуж выйдут. Мама одна с папой Шломо и мальчишками останется. Там все рядом, помогут ей. А вы тоже, — она посмотрела на стройную, тонкую спину Элишевы, — уже следующим летом бабушкой будете».
— На все воля Божья, — расхохоталась та и позвала: «Циона, пойдем! Жара спала, сейчас Дина отдыхать отправиться, а мы с тобой на вызовы. Пока я здесь, — Элишева сложила посуду в деревянный таз и залила ее водой, — я всех, кто носит, успею посмотреть. И роды принять, не у тебя одной, — она подмигнула Дине и взялась за тряпку.
Моше открыл калитку и пропустил жену вперед. Над Цфатом повисла томная, теплая ночь, сияли крупные звезды, пахло терпко — свежей землей, раздавленным виноградом, с гор дул легкий ветер.
— Как тихо, — Элишева, приподнявшись на цыпочки, неслышно, весело сказала, обнимая мужа: «Любишь ты это, — она обвела рукой виноградник. «Я давно поняла, — она почувствовала его руку, что ловко расстегивала пуговицы на ее простой, льняной блузе, — поняла, — Элишева размотала платок и бросила его вниз, — еще там, в Амстердаме, когда мы в Схевенинген уехали, после хупы. Помнишь, ты меня ночью на берег моря повел?»
— И опять поведу, — пообещал Моше. «Поеду в Яффо, на склады, и тебя возьму. Там, к северу от города, совсем безлюдно, белый песок, как в пустыне…»
— В пустыне, — ее темные, густые волосы скользнули вниз по спине, светло-голубые глаза заискрились в свете полной луны, — в пустыне мы тоже с тобой этим занимались, Моше Судаков.
Она кричала, приподнявшись, разметав волосы по рыхлой земле, над ними покачивались грозди винограда. Моше, отдышавшись, протянув руку, вложил ей в губы ягоду.
— Сладко, как сладко, — он наклонился над женой, а потом, услышав шум сзади, застыл.
— Тихо, — велел он Элишеве, и быстро оделся. С дороги, что вела к городу, доносился стук копыт. Моше увидел в темноте отблески факелов и коротко выругался: «Ни пистолета, ни ружья. Даже кинжала я не взял. Господи, но кто, же знал…»
— Что там? — Элишева намотала на голову платок и оправила юбку. Моше осторожно подошел к калитке. «Сотни три, не меньше, — он посмотрел на колонну всадников, что поднималась к городу. «И там ни у кого оружия нет, да они и стрелять не умеют. Там Циона, Дина на сносях…»
— Беги, — приказал он жене. «Беги, выводи, кого сможешь, из города. Идите на гору Мерон, на могилы, туда они не сунутся, там грабить нечего».
— А ты? — Элишева уцепилась за его руку. «Моше, не надо…»
— Я с ними попробую поговорить, — хмуро сказал муж, открывая калитку. «Может, они согласятся взять золото и уберутся на свой север, или в Акко, а лучше — к черту на кулички. Иди, по той тропинке, — он подтолкнул жену. «Тебя не заметят. Я вас найду».
Элишева, задыхаясь, карабкалась по узкой, неприметной тропинке на склон горы. Обернувшись, женщина замерла. Всадники остановились, и в круге, освещенном факелами, она увидела Моше. Тот поднял вверх рыжую, укрытую черной кипой голову. Протянув вперед пустые руки, он поклонился кому-то, кто сидел на коне. Человек, — в богатом, расшитом золотом халате и шароварах, — спешился и подошел к ее мужу.
— Надо в город, — велела себе Элишева. «Надо будить людей, что ты стоишь!». Она внезапно, даже не подумав, наклонилась и взяла тяжелый камень. Женщина услышала выстрел, Моше, покачнувшись, упал вперед. Элишева, отчаянно крикнув: «Нет!», не разбирая дороги, ринулась вниз.
Всадники уже двинулись вперед, к домикам, что лепились по склону горы. Элишева увидела, как расплывается под головой мужа темная лужа. Опустившись на колени, сжав зубы, она перевернула его. Пуля попала прямо в лоб. Женщина, прижав к себе тело, раскачиваясь, заплакала: «Зачем, зачем…».
— Затем, что эта наша земля, — раздался сзади холодный голос. Он стоял, так и, держа в руке пистолет, от него пахло порохом, ржали лошади, — отряд вернулся. Элишева отчего-то подумала: «Это и есть Башир, наверное».
— Господь, — твердо сказала женщина, тоже по-арабски, — вас проклянет. Сказано же: «Кто убьет человека не за убийство или распространение нечестия на земле, тот словно убил всех людей, а кто сохранит жизнь человеку, тот словно сохранит жизнь всем людям». У него, — Элишева заставила себя не плакать, — у него не было оружия, он шел к вам с пустыми руками…
— А ты кто? — вдруг спросил шейх Башир, глядя на нее пристальными, темными, зоркими глазами. «Его жена?»
— Она акушерка, — крикнули сзади, — детей принимает!