Страница 298 из 365
— У него короткие каникулы, — Майкл развел руками. «Он с дядей Джованни их проводит. Франческо в Лидс уехал, по делам, им все веселее будет. Питер там конечно, Мартин, Сидония…Он с ними отпразднует, Марта-то до сих пор в Америке».
— Папа мне говорил, — Майкл смотрел на нежный румянец на ее белых щеках.
Голова Элизы была не прикрыта, светлые пряди спускались на нежную шею, она была в закрытом, простом, но изящном платье — голубовато-зеленом, как морская вода. «Говорил, чтобы я не робел. Господи, дай мне сил ей все сказать, я с осени все это пытаюсь сделать. Вот уж точно — под землей легче».
Элиза услышала ласковый голос матери: «Он надежный человек, доченька. И любит тебя, поверь. Хватит тебе вдоветь, нехорошо человеку одному жить. За ним как за каменной стеной будешь».
Мать затянулась сигаркой, — они стояли на кованом балконе квартиры и добавила: «Сестра твоя замуж вышла, и ты не сомневайся. Или не нравится он тебе? — Марта внимательно взглянула на дочь и заключила: «Нравится. Покраснела ты. Так чтобы повенчалась, как я из Америки вернусь, к весне».
Гудел, играл огонь в камине, потрескивали дрова, они молчали. Майкл, отставив бокал, проведя рукой по своим темным, с проседью волосам, тихо сказал: «Кузина Элиза…Я давно, давно собирался, и вот, сейчас…»
Она кивнула и, не успев опомниться, оказалась в его объятьях. «Я уже и забыла, — шепнула Элиза, — забыла, как это, Майкл…»
— Мы вспомним, любовь моя, — ответил ей Майкл. «Вспомним, обещаю тебе». Он, на мгновение, увидел перед собой дым из фабричных труб, висевший над крышами Лидса: «Нет, тогда, все было не так. Тогда я не любил. А теперь…».
Они проснулись только к полудню — Элиза отпустила слуг на Рождество. Подняв голову с его крепкого плеча, она ахнула: «Майкл, что это?». Шторы в опочивальне были не задернуты, и Элиза увидела белый, волшебный свет, что лился из окна.
— Снег, — он уложил ее обратно и обнял стройные плечи: «Снег выпал, пока мы спали. Я сейчас приготовлю настоящий английский завтрак, принесу его нам в постель, и мы отсюда еще дня два не встанем. Все равно, — Майкл поцеловал мягкие, розовые губы, — горная школа на каникулах, ты, как и я, в отпуске, больше нам заниматься нечем. Только, — он стал спускаться все ниже, — вот этим».
— Завтрак, — томно напомнила ему Элиза, зарываясь под меховое одеяло, гладя его смуглую, сильную спину.
— Вот этим, — весело сказал Майкл, на мгновение, оторвавшись от нее, — и буду сыт, любимая.
Они гуляли в Люксембургском саду, катались на коньках, — ударил мороз, и в Булонском лесу залили каток, покупали свежие устрицы, Элиза пекла бретонские блины. Майкл, уезжая обратно в Мон-Сен-Мартен, поцеловал ее: «На Пасху, как мне обещали в посольстве, здесь будет англиканский священник, так что поженимся. А пока, — он улыбнулся, — с детьми поговорим».
Жан только рассмеялся: «Мамочка, я только рад. Дядя Майкл замечательный человек, и титул у тебя тоже будет, только английский. Ты опять фрейлиной станешь?»
Элиза отчего-то покраснела, — они сидели в гостиной на рю Мобийон, — и покачала головой: «Дядя Майкл ездит, милый. Я с ним буду, конечно, да и потом, — она вздохнула, — принцесса Шарлотта умерла, да хранит Господь ее душу. Принцесса Виктория еще дитя совсем, ей в ближайшие пятнадцать лет фрейлины не понадобятся, — Элиза усмехнулась и потрепала сына по русоволосой голове. «Эта квартира тебе останется».
Когда пошел третий месяц, и сомнений у нее не осталось, — Элиза отправила письмо в Мон-Сен-Мартен. Майкл сразу же приехал. Стоя на коленях, обнимая ее, он шептал: «Господи, любовь моя, я и не думал, не ждал…»
— Я тоже не ждала, — Элиза потерлась щекой о его плечо. «А видишь, как вышло. Но ты не бойся, чувствую я себя отлично…»
— Все равно, — озабоченно сказал Майкл, приникнув лицом к ее руке, — все равно, на Пасху поженимся, и сразу в Лондон вернемся. Ты ведь уже попросила об отставке?
— Конечно, — Элиза счастливо, глубоко вздохнула и Майкл пообещал: «Вернемся, и будешь отдыхать, все лето. Ты знаешь, в прошлый раз…, - он не закончил. Женщина, прижавшись к нему, уверенно ответила: «Все будет хорошо».
— Все и было хорошо, — она приподнялась и посмотрела на спящую дочку. Мать устроилась за бюро орехового дерева, разложив бумаги. «Джон и Мадлен придут к обеду, — вспомнила Элиза. «Джон — крестный отец, а мама — крестная мать. Окрестим маленькую, и Мадлен в Озерный Край поедет, вместе с мамой и тетей Мирьям».
Элиза заснула — глубоким, спокойным сном. Марта, перекрестив дочь и внучку, вздохнула и опустила голову в ладони.
— Господи, — едва слышно сказала она, — помоги нам. Хоть бы все получилось.
По дороге домой Майкл зашел в церковь святого Георга. Присев, он посмотрел на алтарь: «Господи, спасибо тебе. Думал ли я…». Он внезапно улыбнулся, вспомнив ласковый голос Элизы, там, в Париже — за окном сиял белый свет зимы, черепичные крыши были покрыты легким снегом. Она провела губами по его плечу: «Мне до сих пор кажется, что это моя пуля была, в Бретани. Хотя и шрама уже не разглядишь».
— Сколько лет прошло, — Майкл стал целовать ее. «Ты мне тогда снилась, вот что. Все вы снились. И видишь, — он окунулся в ее нежное, такое близкое тепло, — видишь, как получилось, любовь моя. Теперь мы вместе, до конца наших дней».
— Здесь крестить будем, — подумал он, оглядывая пустую, — утренняя служба уже закончилась, — церковь. «Потом Марта в Озерный край уедет, к Веронике. И Рэйчел уже там, с тетей Изабеллой, помогают ей. Там все хорошо пройдет, обязательно».
Он вышел на белокаменные ступени и зажмурился. Августовское солнце было ярким, дул легкий, теплый ветер и он не сразу услышал веселый голос: «Майкл!»
Отец был в безукоризненном, табачного цвета сюртуке, с кремовым, шелковым галстуком. Майкл, как всегда, восхищенно вздохнул: «Два года ему до семидесяти. Хотел бы я так выглядеть, в его возрасте. И дядя Теодор, как в отставку вышел, как под землей не работает больше, — расцвел. А ему этим годом семьдесят. Шахта старит, конечно».
Майкл увидел темноволосую голову старшего сына. Пожав руку отцу, он строго спросил: «Бен, а ты что здесь делаешь?»
Он был невысокий, легкий, изящный, в холщовой куртке ремесленника. Юноша, блеснув лазоревыми, отцовскими глазами, рассмеялся: «Меня отпустили папа, и с отличными оценками. Я дедушке деловую почту привез, заодно и пообедали. Багаж мой сразу в Кембридж поехал. Как там? — он кивнул в сторону дома.
— Я ему сказал, ты не обессудь, — добродушно заметил Питер. «Что у него сестренка теперь есть».
— Маленькая? — спросил Бен у отца.
— Вырастет, — уверил его Майкл и подумал: «После крещения с бабушкой в Мейденхед езжай. Там девочки Корвино, Аарон, твой приятель, кузина Тони, из Америки — вместе веселее. На лодке покатаетесь, — он потрепал сына по крепкому плечу, — ты же два месяца то в забое сидел, то в механических мастерских возился».
— Поеду, папа, — кивнул Бен: «Правильно, я никого и не видел еще. Бабушка Марта после Пасхи из Америки вернулась, я еще учился, а потом сразу в Корнуолл отправился. Господи, — юноша вспомнил дымы паровозов, запах гари и угля, — скорей бы инженером стать. Только руки отмыть надо, перед Мейденхедом, — он критически посмотрел на черную кайму у себя под ногтями, — Аарон-то ладно, ему все равно, но там девчонки…»
— Его светлость и тетя Мадлен сегодня у нас обедают, — сказал Питер, когда они уже подходили к дому. «Юного Джона приведут. Вроде вернулся он с континента, то ли в Австрии был, то ли в Германии».
— Пойдем, — обернулся Майкл к сыну, — руки помой и посмотришь на маленькую Мэри. Хотя она спит еще, наверное, и Элиза тоже.
Питер проводил их глазами. Обведя взглядом изящную переднюю, он хмыкнул: «В Британском музее галерея Кроу появится, давно пора». Он погладил китайскую вазу: «Дома я немного оставил, да и потом — дети Мартина в Кантон будут ездить, в Бомбей…, Привезут еще. А Тео портрет будет в этой новой Национальной Галерее висеть, что король основать хочет».