Страница 124 из 365
— Холодно, — Майкл закончил и подал ей руку: «Потом с горки покатаемся, я санки у мальчишек возьму».
Она сидела сзади, обхватив его руками, ветер бил им в лицо, он слышал восторженный смех. Когда санки уткнулись в сугроб, Мэри, тяжело дыша, сказала: «Мы так на озерах зимой играли. Здесь так хорошо, — девушка поднялась. Раскинув руки, она посмотрела на бесконечную, заснеженную равнину, на полоску темного леса вдали: «Совсем, как дома».
Они медленно шли по узкой тропинке в снегу. Майкл помолчал: «Мэри, …а ты хочешь домой вернуться? В Америку?»
Девушка улыбнулась: «Нет. Мне в Старом Свете нравится, Майкл».
Он, было, хотел что-то сказать, но передумал. Замотав вокруг шеи шарф, предложив ей руку, Майкл весело кивнул в сторону черепичных крыш города: «Сейчас покажу тебе, как я умею готовить. И глинтвейн сварю, у меня вино хорошее осталось».
Мэри прижалась разгоряченным лбом к стеклу: «У Мораг ребенок будет, в следующем году. А она меня младше. Да что там…, - девушка внезапно разозлилась. Открыв кедровый шкаф, Мэри натянула сапожки. Накинув редингот, прикрыв волосы лисьей шапкой, девушка тихо вышла в заснеженный палисадник и остановилась — на улице были слышны голоса рабочих.
Камборн не спал. До нее доносилось гудение паровых машин, вечерняя смена возвращалась домой, а на смену ей шла ночная. «Здесь больше всего шахт, — вспомнила Мэри, — у дяди Питера одного — целый десяток. Медь и олово добывают».
Она подождала, пока поселок стихнет. Мэри быстро пошла по скользкому, булыжному тротуару к темной громаде механических мастерских.
Ворота были полуоткрыты, в деревянной будке сторожа, — Мэри заглянула внутрь, — никого не было. «Все ушли, — грустно поняла она. «Майкл, наверное, с мистером Третвиком, в таверну какую-нибудь отправился».
Девушка посмотрела на освещенный свежевыпавшим снегом двор и замерла. Она стояла посередине — с высокими, выше человеческого роста, колесами, с трубой, с площадкой сзади, на которую вела узкая лестница.
— Невозможно, — подумала Мэри. «Не бывает такого, она никогда не поедет. Это же….»
— Это «Курящий Дьявол», — раздался сзади смешливый голос. Майкл подышал на руки, — он был в суконной, старой, рабочей куртке, темные волосы — усеяны снежинками. «Я очень рад, что ты приехала, Мэри, — мужчина улыбался. «Счастливого Рождества».
— Счастливого Рождества, Майкл, — ее зеленые глаза блестели в свете звезд. Снег лежал вокруг белым, чистым ковром.
Он подал ей руку и кивнул на лестницу: «Хочешь?»
Мэри испуганно отступила: «А можно?»
Майкл посмотрел на тележку:
— Я ее три года строил вместе с Ричардом, мистером Третвиком, так что да, — он кивнул, — можно. Пошли? — он, на мгновение, коснулся пальцев Мэри. «В любом случае, чтобы она ездила, нужно два человека, — Майкл поднялся по лестнице, — один следит за двигателем, а второй управляет. Ты будешь управлять. Только ворота открой, — попросил он.
— Я не верю, — тихо сказала Мэри, оказавшись рядом с ним на площадке. «Не бывает такого…»
Майкл распрямился. Вытерев испачканное угольной пылью лицо, мужчина рассмеялся: «О, Мэри, бывает. Еще как бывает. Сейчас увидишь».
Она подняла голову, — из трубы шел черный дым, — и тихо спросила: «А кто-нибудь…, кроме вас, ездил уже?»
— Нет, — Майкл осторожно взял ее руки и положил на руль. «Нет, Мэри, ты первая».
Все было как во сне. Тележка двигалась вверх, вдоль пустынной улицы. Мэри, оглянувшись, — Майкл улыбался, — вытерла слезы с глаз: «Майкл…Ты сам ее сделал, сам? Но это, же чудо… — девушка оторвала руки от руля, и раскинула их в стороны, наслаждаясь холодным ветром, — чудо…, Так свободно, Майкл, так хорошо…»
Дым повалил из трубы. Майкл рассмеялся: «Мы и на вершине холма. А сейчас, — он нежно вернул ее ладони на руль, — мы развернемся и поедем обратно. Будет быстрее, потому что под гору».
От него пахло гарью, углем, нагретым металлом, он был совсем рядом. Мэри, прислушавшись, спросила: «Это что ты насвистываешь?»
— Песню, — Майкл подмигнул ей. «Никогда в жизни стихов не писал, а тут получились. Это потому, что ты со мной, — серьезно добавил мужчина, и Мэри зарделась.
— Goin' up Camborne Hill, coming down
Goin' up Camborne Hill, coming down
The horses stood still;
The wheels went around;
Going up Camborne Hill coming down, —
он расхохотался и Мэри подхватила: «Going up Camborne Hill, coming down…»
Тележка резво катилась под гору, ветер сорвал шапку с ее кудрявых, темных волос. Мэри отмахнулась: «Потом поднимем! Как хорошо, Майкл, как хорошо, спасибо тебе!»
— Я делал ее для тебя, — просто сказал мужчина. «Если хочешь… — он внезапно замялся. Мэри, потянувшись, взяв его руки, положила их поверх своих ладоней, на горячий, железный руль.
— Хочу, Майкл, — ответила девушка. «Я хочу приехать на ней в церковь, вот что я хочу».
Ее губы пахли углем и гарью, она легко, прерывисто дышала. Майкл, обнимая ее, еще успел одной рукой остановить тележку посреди двора.
Пошел снег и Мэри шепнула: «Сейчас все следы заметет, и никто не увидит, что она уже ездила. Но я никогда этого не забуду, никогда».
— Я тоже, — Майкл взял ее лицо в ладони: «Конечно, ты на ней приедешь в церковь, любовь моя. Обещаю». Он порылся в кармане куртки и достал холщовый мешочек: «Я его давно сделал, просто, — мужчина вздохнул, — случая не представилось. Прости, что я так тянул, — он прижал ее к себе, — я боялся, что ты…»
— Я тоже боялась, — призналась Мэри и ахнула: «Майкл! Из чего оно?»
Серое, тонкой работы кольцо лежало на ее узкой, маленькой ладони. Металл переливался, отсвечивал теплым огнем.
— Из метеорита, — Майкл осторожно надел ей кольцо на палец. «Из камня, что прилетел оттуда, — он указал на огромное, черное небо у них над головой. «Другого такого нет на земле, — Майкл поднес к губам ее руку и поцеловал, — нежно, медленно, так, что Мэри, выдохнув, закинув ему руки на шею, попросила: «Еще!»
— Он такой один, — Майкл коснулся губами ее глаз, — один во всем мире. Как и ты, любимая.
Они все стояли на площадке, тележка медленно остывала. Кружились снежинки, падая на кудрявые, растрепанные волосы девушки, на разгоряченный металл, покрывая все вокруг белой, нежной пеленой.
Эпилог
Декабрь 1801, Иерусалим
Тусклое, зимнее солнце садилось над стенами города. Караван зашел в Яффские ворота. Элишева ловко спрыгнула с мула: «Ты мне не говорил, что здесь так холодно бывает».
— Бывает, — Моше все смотрел на жену. Элишева, незаметно прикоснувшись к его руке, тихо хихикнула: «Не разглядывай меня, Моше Судаков. Бери сумы и пошли. Нам еще надо место для ночлега найти, сходить к дяде Аарону, к твоему отцу…»
— Да как же не разглядывать, — беспомощно подумал Моше, любуясь ее белыми, чуть зардевшимися от легкого мороза щеками, большими, светло-голубыми глазами. Она стояла, оглядывая уже закрытые лотки на рынке.
Девушка была в темной, простой, шерстяной юбке, и такой же накидке. Волосы закрывал платок, в маленьком ухе покачивалась золотая сережка.
Моше вспомнил бархатный балдахин в амстердамской синагоге, тяжелый бокал с вином у себя в руках, крики: «Мазл тов!». Оказавшись за дверью комнаты, она шепнула: «Мне мама все рассказывала, сейчас уже можно целоваться. Ты умеешь? — от нее пахло солью и сырым ветром, и вся она была — гибкая, маленькая, с мягкими, ласковыми губами.
— Я тебя люблю, — вдруг сказал он, снимая со своего седла две потрепанные сумы. В них были вещи и книги. Векселя, выданные банкиром в Ливорно, они зашили в подкладку его рабочей куртки.
Элишева сидела с ногами на койке в их каюте, быстро орудуя иглой. «Мы, конечно, кое-какие деньги на этом потеряли, — она перекусила нитку белыми, крепкими зубами, — банкиры берут комиссию за учет чужих векселей. Но не везти, же золото морем, твои заработки, мое приданое…, Хоть мы и на военном корабле, но все равно — опасно».