Страница 108 из 365
— Я ей колыбельную пел, — подумал Степан, — ту, что нам с Федей матушка пела. Про котика. У Феди сын родился, а я ему так и не написал…, Надо написать…, - он вздрогнул, и приложил руку к голове: «Нет, нет, все неправильно…, Он гой, он мне больше не брат, забудь о нем, забудь обо всех них».
Черная, беспросветная ненависть поднималась откуда-то изнутри. Он, наклонившись над колыбелью, неслышно взял ребенка. Тот, было, пошевелился, но Степан закрыл ему рот своей большой ладонью.
Исаак приглушенно заплакал и заворочался в его руках. Мужчина шагнул к закрытому ставнями окну и распахнул их. В каюту ворвался соленый, сильный ветер. За его спиной раздался голос: «Я знаю, кто ты».
В ее руке была зажженная свеча, серые глаза блестели, переливались холодным огнем.
— Слова Господни — слова чистые, серебро, очищенное от земли в горниле, семь раз переплавленное.
Ты, Господи, сохранишь их, соблюдешь от рода сего вовек, — сказала она. «Восстань же, Господь, Боже, подними руку Твою; вспомни угнетенных! Кому дано познать всю мощь гнева Твоего, страшиться Тебя в мере ярости Твоей? Ты прибежище и твердыня моя! Боже мой, на Тебя полагаюсь!»
Ханеле подняла свечу и отшатнулась — его лицо медленно стекло вниз, обнажая кости черепа, труп захохотал — черный, скрюченный, изломанный. Она услышала отчаянный плач сына и твердо продолжила: «Я приказываю тебе, дух презренного вероотступника, Александра Горовица, покинь это тело и возвратись на суд Господень!»
Капающий воск обжег ей пальцы. Ханеле, заставив себя посмотреть в пустые провалы глазниц, проговорила: «Я молю: Всемогущий! Храни Авраама Судакова, как зеницу ока! Благослови его, очисти его, окажи ему милость, даруй ему неизменно справедливость Твою!»
— Он давно мертв, — скрипуче рассмеялся тот, что стоял перед ней. Размахнувшись, одним быстрым, сильным движением, труп швырнул рыдающего ребенка в раскрытые ставни.
Обожженная, дымящаяся рука, протянулась к ее горлу, пытаясь схватить медальон. Ханеле, отбросив свечу, оттолкнув его, рванулась к окну. Девушка прыгнула в темную, ревущую пропасть моря и пропала из виду.
Вокруг него пахло воском, чем-то горелым, ветер шевелил холщовые простыни на койке. Рав Судаков нагнулся, и, подняв оплывший огарок свечи, бросил его в окно. Он постоял, глядя на безжизненное пространство воды. Закрыв дверь, рав Судаков вернулся к себе в каюту.
Пролог
Сентябрь 1799 года
Чертов мост, перевал Сен-Готард, Швейцария
Федор отряхнул мундир — шел мелкий, холодный дождь. Пошаркав влажными сапогами о порог, нагнув голову, он шагнул в темную комнату, пахнущую табачным дымом, и кислым потом.
Внизу, в ущелье, грохотала по камням река, деревенские домики лепились к склону горы. «Когда мы с Тео из Франции шли, с запада, там богаче люди жили, — вспомнил Федор. «Впрочем, что это я — здесь который год война, на итальянской границе».
Он присел к столу и насторожился — человек, что лежал на лавке, заворочался под шинелью. «Пусть поспит еще, — ласково подумал Федор. «Господи, семьдесят лет ему этим годом. Хотел бы я так воевать в семьдесят».
— Пришел и молчит, — раздался ехидный голос Суворова. «Истинно, медведь ты, Феденька. Сядет, насупится….- генерал усмехнулся. Откинув шинель, он сладко зевнул. Пригладив седые волосы, Суворов сел к столу и потрогал остывший оловянный кофейник: «Хозяйку звать не буду, холодного выпьем. Все равно сейчас сам пойду поглядеть, что за туннель такой. Ну? — он требовательно взглянул на Федора.
— Да что говорить, Александр Васильевич, — неохотно ответил тот. «Туннель тридцать саженей длиной и примерно полторы шириной, как мне местные сказали. Французов там пять сотен, на входе, разведчики доносят. Начнем атаковать — только людей положим зазря».
Суворов улыбнулся: «Вот скажи, Феденька, на равнине воевать — приятнее? Как мы в Италии воевали?».
— Приятнее, — осторожно согласился Федор и увидел задорный огонь в глазах Суворова. Тот отпил холодного кофе: «Именно. А военное искусство в том состоит, чтобы уметь разбить неприятеля не там, где приятнее, а там, где победа нужна — хоть на равнине, хоть в горах, да хоть у самого черта на рогах!»
— Мы уже здесь, — мрачно сказал Федор. «На тех самых рогах, Александр Васильевич. Мост, что за туннелем — не зря Чертовым называется. Арка без перил, на высоте почти в десять саженей. Водопады со всех сторон, скалы скользкие, камни внизу…»
— Здесь везде камни, — Суворов накинул на плечи шинель: «Табаком поделись, я знаю, ты еще не весь скурил. Балует тебя Федосья Давыдовна. Посылки шлет, за что правда, — он чиркнул кресалом, и подмигнул Федору, — непонятно».
Федор довольно усмехнулся и тоже закурил:
— Есть за что, Александр Васильевич. Думал я этот тоннель обойти, но местные клянутся — там, на скалах и муха не удержится. Если бы я один был, я к горам привычный. Здесь целый отряд надо вести, не хочется жизнями людскими зря рисковать.
— Они у Трубникова все добровольцы, конечно, — пробурчал Суворов, — но все равно, все равно…, А ты знаешь, Феденька…, - он встал. Пройдясь по комнате, генерал посмотрел на дождь за окном: «Знаешь, что сей Бонапарт, мог бы быть нашим с тобой сослуживцем?». Суворов посмотрел на изумленное лицо Федора и велел: «Отдохни, всю ночь по скалам ползал».
Федор посидел, дымя трубкой: «Туннель, конечно, подорвать можно, Александр Васильевич. Я бы и подорвал, дайте разрешение».
— Не дам, — отрезал Суворов. «Не хочу, чтобы Федосья Давыдовна вдовой осталась, а мальчишки твои — сиротами. Пошел вон, спать, что сидишь?»
Федор поглядел на бумаги, разложенные по крепко сколоченному столу:
-Александр Васильевич, а помните, в Италии еще, на военном совете, кто-то из австрийцев говорил, что у них человек есть, что горы, как свои пять пальцев знает. Проводник.
— Разведчик, — вздохнул Суворов.
— Парнишка какой-то, из французов местных, Жан-Мари его зовут. Генерал Штраух о нем упоминал. Где же его искать теперь, в этой неразберихе? Ладно, — он похлопал Федора по плечу, — ежели ничего не придумаем до вечера — поведешь людей Трубникова в обход. Той тропой, что показали тебе. Время потеряем, но солдаты живы будут, — он выбил трубку: «Все, два часа тебе на отдых».
Федор зашел в боковую каморку. Устроившись прямо на полу, свернув шинель, подсунув ее под голову, он потянулся к своей походной суме.
Он читал, подвинувшись ближе к свече, улыбаясь. Жена писала по-французски:
— Теодор, я тебя прошу, постарайся вернуться домой. Я понимаю, что, лучше тебя гор никто не знает, но все равно — будь осторожнее. Мы с мальчиками молимся за тебя каждый день. Мишель отлично успевает в кадетском корпусе, когда его отпускают домой — он сам водит Петеньку, — имя было написано по-русски, — в Летний сад. Петенька учится читать, и уже разбирает буквы. Милый, милый мой, я за тебя очень волнуюсь. Говорят, что война с Наполеоном продлится еще долго. Хотелось бы видеть тебя, хотя бы иногда…, - Федор тяжело вздохнул и посмотрел на страницу — внизу детская, неуверенная рука криво выписала: «Папа».
— Милые вы мои…, - Федор, на мгновение, приложил письмо к щеке: «Как до Вены доберемся, надо его светлость найти, если он там сейчас. А нет его — хоть как-нибудь письмо Питеру отправить. Жив этот Салават Юлаев, я и не чаял его разыскать. Пусть Майкл отца повидает, а то, как я слышал, он совсем плох».
Федор убрал письмо. Повернувшись на бок, он заснул тяжелым, мгновенным сном уставшего человека.
Когда он открыл глаза, за окном совсем потемнело. Суворов, наклонившись, тряс его за плечо.
-Здоров ты спать, Федор Петрович, — недовольно сказал он, — да еще, и храпеть вздумал. Ходил я, смотрел твой туннель, — Суворов крепко выругался, — битва при Фермопилах, наверняка, в лучшем месте была.
Федор поднялся и, плеснув в лицо водой из таза, вытерся холщовым полотенцем: