Страница 105 из 365
Аарон поднял бровь. Набив трубку, он чиркнул кресалом: «Мне Иосиф об этом говорил. Очень жаль, рав Судаков. Но какое отношение…»
— Я хочу жениться на вашей дочери, Малке, — прервал его Судаков.
Девочка отпрянула и насторожилась. «Господи, — попросила Малка, — пусть папа согласится, пожалуйста! Иначе папе никто не даст работы, мы станем нищими, Батшева не сможет выйти замуж…, И Рахели… — она ахнула, — неужели то, что он сказал — правда? Развратничала… — Малка почувствовала, как горят ее щеки.
— Вон отсюда, — донесся до нее голос отца. Рав Судаков зло сказал: «Ты будешь жить на подаяние, а твои дочери станут шлюхами для идолопоклонников! Ты еще пожалеешь об этом!»
— Вон, — повторил отец. Дверь распахнулась, и Малка шмыгнула наверх.
Она ждала, прижавшись к стене, чувствуя, как колотится у нее сердце. Отец закрыл дверь. Девочка быстро спустилась в переднюю. Рав Судаков уходил вниз, по улице. Малка, как была, в одних чулках, выскочила следом.
— Рав Судаков! — умоляющим голосом сказала Малка. «Рав Судаков, постойте…»
Он обернулся — темные глаза девочки были полны слез. «Рав Судаков… — она шмыгнула носом, — я согласна выйти за вас замуж, согласна. Только, пожалуйста, не надо ничего печатать о папе. Ему и так тяжело, мама умерла…Он у нас хороший, очень хороший, и Батшева еще маленькая…, Я согласна».
В серебристом блеске луны его глаза мерцали холодом. «Я вижу, ты праведная дочь Израиля, Малка, — ласково сказал он, — ты заботишься о своем отце. И будешь заботиться о муже».
Она только кивнула, всхлипнув: «Пожалуйста…»
— Конечно, — улыбнулся рав Судаков. «Твой отец еще раскается, увидит греховность своих путей, вернется к истинной Торе. Но мы его простим, на этот раз. Ты приходи завтра в ешиву, с утра, подпишем договор о помолвке».
Малка все стояла, глядя на него. Потом, отойдя на шаг, не отрывая взгляда от его глаз, она прошептала: «Хорошо, рав Судаков».
— Иди, — велел он, показывая на раскрытую дверь. «Завтра встретимся, Малка».
Она побежала к дому. Степан, усмехнувшись, надевая шапку, довольно сказал себе: «Все устроилось».
Ханеле подошла к окну и услышала слабый голос мачехи: «Авраам…, Где Авраам? Где мой муж?» Сзади раздался шорох и Ханеле вздохнула:
— Мама Лея, ложитесь, пожалуйста. Помните, что Иосиф сказал — не надо волноваться, не надо расстраиваться. Папа в ешиве, как всегда. Сейчас я вам дам лекарство, вы поспите, а потом я воды согрею, помою вас, волосы постригу…Шабат же, — ласково улыбнулась девушка.
Она окинула взглядом комнату — раньше тут жил Моше. Кроме узкой, скромной кровати, и рабочего стола с табуретом в ней ничего не было. Отец велел перевести мачеху сюда, и навесить замки на ставни и входную дверь. Ханеле оглянулась — Лея быстро ходила по комнате, бормоча что-то, сжав красивые, длинные пальцы. Темное, просторное платье шуршало, укрытая платком голова была опущена вниз.
— Ничего острого, колющего, режущего, — вспомнила она голос Иосифа, — никакого стекла рядом с ней, ничего опасного, и постоянный надзор. Эту болезнь еще древние греки описывали, — он помолчал, — временами она будет возбужденной, начнет быстро разговаривать, будут блестеть глаза…, Потом такое состояние сменится подавленностью и апатией. Главное, чтобы в периоде мании она не совершила какого-то непоправимого поступка, поэтому тебе придется за ней все время следить.
Он присел к столу и начал писать в тетради: «Будешь давать ей этот успокоительный сбор, три раза в день. Надеюсь, что рано или поздно она оправится, — Иосиф отложил перо и развел руками. Он помолчал: «Хороший уход за такими больными творит чудеса. Им важно жить в семье, видеть, что о них заботятся…»
— Я буду, — твердо отозвалась Ханеле и спросила себя: «А потом? Я хотела уехать, с маленьким…, Но в следующем году мама Лея выздоровеет, обязательно». Она подошла к мачехе, и, взяв ее за руку, замерла. «Нельзя говорить дурные вещи, — напомнила себе девушка. Улыбнувшись, она встряхнула головой: «Ложитесь. Я вам Псалмы почитаю, а потом поедим».
Она устроила мачеху в постели, — Лея только беспрестанно что-то бормотала. Раскрыв книгу, отогнав видения, Ханеле начала читать — напевным, красивым, высоким голосом.
Малка робко оглянулась — во дворе ешивы никого не было, занятия давно начались. Утро было уже жарким. Она вспомнила веселый голос отца: «Милая, я на работу, а вы с Батшевой не скучайте. Вечером пораньше приду, помогу вам убраться, а завтра Шабат — погуляем все вместе».
Малка подождала, пока отец уйдет, и строго велела сестре: «Мне на рынок надо, а ты за супом присматривай. Вернусь — позанимаюсь с тобой».
— Я игрушки принесу, — Батшева взбежала наверх, в спальни. Девочка расставила на кухонном столе искусно вырезанных из дерева зверей — коров и овец, лошадей, попугаев, ягуаров и крокодилов. Малка взяла крокодила, и, погладив его хвост, улыбнулась. «С ним еще тетя Ханеле ребенком играла, — вспомнила девочка. «Господи, папа рассердится, когда узнает…, Но я это для него делаю, для Батшевы…, - она оправила свой холщовый передник: «Я скоро».
Малка взглянула на пристройку, где был кабинет отца, и замялась на пороге ешивы. «Папа из-за стола встает только, чтобы на молитву сходить, — вздохнула девочка. «Он меня не увидит».
Внутри было тихо, откуда-то из-за стены доносился гул голосов.
— Малка, — девочка увидела рава Судакова.
Он стоял на лестнице — высокий, широкоплечий, в черной капоте и собольей шапке. Он коротко улыбнулся и велел: «Поднимайся».
Малка осторожно вошла в большую, чисто прибранную комнату. По стенам блестели золотом корешки книг, за столом сидело двое — тоже в меховых шапках. Она прикоснулась пальцами к мезузе и низко опустила темноволосую голову.
Один из сидящих поднялся и гнусавым голосом, быстро, проговорил: «Сейчас мы зачитаем текст, потом вы оба, — он кивнул раву Судакову, — подпишетесь, и мы тоже — как свидетели».
Он читал, торопясь. Малка слышала только отдельные слова: «Вступить в брак, по истечении трех лет, в случае разрыва помолвки виновная сторона обязана уплатить компенсацию в размере…, - она вздрогнула — сумма была огромной. Малка и не знала, что у кого-то есть такие деньги. «Только у дяди Меира, наверное, — горько подумала девочка. «Все равно — если я разорву помолвку, рав Судаков выбросит папу из общины, ему придется идти побираться…, И Батшева, ей только восемь лет…»
Рав Судаков расписался. Положив перо рядом с чернильницей, он со значением посмотрел на Малку. Та подошла к столу. Сдерживая слезы, девочка сказала себе: «Это ради папочки, я не могу, не могу, чтобы он страдал…»
— Вот и славно, — его улыбка была доброй, ласковой, глаза — холодными, пристальными. «Через три года мы поставим хупу».
Малка и не помнила, как она оказалась во дворе ешивы. Она вышла на площадь и остановилась — Ханеле торопилась к ней, перекинув на грудь черные косы. Девушка взяла Малку за руку и покачала головой: «Малка, Малка…»
Она тяжело, взволнованно дышала. Малка, прижавшись к ней, всхлипнула: «Тетя Ханеле, это я из-за папы, я не хотела, чтобы ему было плохо».
Серые глаза девушки погрустнели. Она погладила Малку по голове: «Иди домой, милая».
Ханеле проследила глазами за худенькой, в темном платье, спиной и прислонилась к каменной ограде ешивы. «Все предопределено, но свобода дана, — вспомнила Ханеле. «Значит, Господь так решил. Сколько еще страданий будет…, - она покачала головой, и застыла, глядя в голубое, высокое небо.
— Мама Лея выздоровеет, — твердо сказала себе Ханеле, — я сделаю то, что надо, и отец разорвет помолвку. Наверное, — мрачно добавила она. Вздохнув, девушка открыла калитку своего дома — пора было кормить мачеху.
Вечер был тихим, листья гранатового дерева даже не шелестели.
— Еще один Шабат прошел, — подумала Ханеле, откидываясь на спинку резной скамейки. Аарон, молча, сидел рядом: «Я ее даже ругать не стал. Девочка хотела, как лучше, она же любит нас…Я посмотрел договор, там такая сумма, что за нее весь Иерусалим купить можно, — он горько усмехнулся.