Страница 103 из 365
Муж сидел в гостиной, склонив голову к Талмуду, отпивая чай из серебряного стаканчика.
Иосиф стоял к ней спиной и Лея громко позвала: «Господин Кардозо!»
Он обернулся и еще успел подумать: «Мания. Надо было ей большие дозы настоев прописать. Глаза блестят, и дышит часто. Раскраснелась вся».
— Вы сейчас увидите ребенка, господин Кардозо! — торжествующе сказала Лея. Женщина одним быстрым, неуловимым движением, провела ножом по своему животу.
Иосиф устало спустился вниз, в гостиную: «Ничего страшного, это просто царапина. Однако надо ее держать под присмотром, и не забывать о снадобьях, рав Судаков. Ханеле сейчас с ней».
Белая, холеная рука мужчины легла на кружевную скатерть. Иосиф вспомнил, как, он выбил нож из руки женщины, поддерживая ее. Темные глаза Леи расширились. Она, скребя пальцами по окровавленному платью, закричала: «Там дитя! Дитя! Я вам докажу, господин Кардозо!»
Рав Судаков даже с места не сдвинулся, отпивая чай, пристально глядя на жену. Рыжая борода посверкивала в лучах заката. Ханеле вбежала в гостиную и остановилась на пороге: «Дядя Иосиф…»
— Давай отведем твою мачеху наверх, — вздохнул Иосиф. Лея позволила вывести себя из комнаты. Степан, проводив их глазами, поднявшись, раздраженно походил по гостиной. На большом комоде красного дерева сверкало серебро, тикали часы, пахло воском и немного — сандалом.
— Я был уверен, что она доведет дело до конца, — злобно подумал мужчина. «Яд ей давать опасно, да и покупать его где- то надо…, - он посмотрел на свой протез слоновой кости, что был скрыт под тонкой, кожаной, черной перчаткой. Подойдя к зеркалу, он огладил бороду, и кивнул: «Так тому и быть».
— Просто царапина, — повторил Иосиф. Рав Судаков вздохнул: «Я буду молиться, читать Псалмы, Ханеле испечет халы и раздаст их бедным…, Мы все будем строже соблюдать заповеди…, Господин Кардозо, — он взглянул на Иосифа, — как вы считаете, моя жена излечится от своего, — Степан пощелкал пальцами, — расстройства?»
— Со временем, — возможно, — осторожно ответил Иосиф и посмотрел на часы. «Простите, рав Судаков, мы вечером отправляемся в Яффо…, Я оставил Хане все указания по уходу. Рана не опасна, даже зашивать ее не надо».
— Моя жена, — рав Судаков помолчал, — она понимает, что с ней происходит? Она в здравом уме?
— Что вы, — отозвался Иосиф, — вы сами видели…, У нее мания, болезнь сознания, она не в себе…
— Напишите, — попросил его Судаков, подвинув к нему стопу хорошей бумаги и эмалевую чернильницу, — напишите, пожалуйста, ваше заключение, господин Кардозо. Чтобы я мог показать его здешним врачам.
— Я не так хорошо знаю турецкий, — предупредил Иосиф.
— Пишите на святом языке, — обаятельно улыбнулся Судаков. «Только печать поставьте, обязательно. Вы же известный врач, к вашему мнению прислушиваются…, Вот и сургуч, — он передал ему палочку.
Иосиф невольно покраснел. Присев, он пробурчал: «Не такой уж известный…». Он посыпал чернила песком и передал Степану лист. Тот пробежал его глазами. Поднявшись, рав Судаков пожал Иосифу руку: «Я надеюсь, вы не против, пожертвовать деньги, которые вам причитаются за лечение — в благотворительный фонд для бедняков?»
Иосиф едва не рассмеялся вслух: «Я бы все равно не стал брать платы, рав Судаков, это же заповедь — помогать другим евреям в беде».
— Даже не проводил, — хмыкнул он, выходя во двор. Ханеле стояла у калитки. «Он там, — вдруг подумала девушка. «Я знаю, там. Все будет хорошо. Мы еще встретимся, обязательно». Она прикоснулась к медальону — металл ласково грел пальцы.
— Я буду ухаживать за мамой Леей, — тихо сказала Ханеле. «Я постараюсь…, - она не закончила. Махнув, рукой, девушка улыбнулась: «За меня не беспокойтесь, дядя Иосиф, я все устроила. Вы с дядей Аароном попрощались?»
Иосиф кивнул и, оглянувшись — что-то шепнул ей. «Мы с ним договорились, — сдерживая улыбку, призналась Ханеле. «Папе это не понравится, конечно, но мне уже двадцать три. Мне не надо его согласия на брак. Следующей осенью разведемся, и я уеду».
— Куда? — было, хотел спросить Иосиф, но потом только вздохнул: «Храни вас Господь».
— И вас, — отозвалась Ханеле, увидев летящие ядра, блеск штыков, бесконечную, залитую дождем равнину. «Как много, — подумала она. «Их там будет так много…, И не спасти, никого не спасти…»
Девушка подняла засов и вздрогнула — он стоял на той стороне площади, невысокий, легкий, с прямой спиной.
— Погоди, Жозеф, — велел Наполеон и быстрым шагом пошел к ней. Он был много ниже. Закинув голову, глядя в ее серые глаза, мужчина весело сказал: «Слушайте. Я сейчас уезжаю, по делам, но я вернусь…»
Алые губы приоткрылись, и он услышал шепот: «Меня тут не будет…»
— Наплевать, — отмахнулся Наполеон. «Где бы вы ни были — я вас найду, понятно? Хана, — рассмеялся он. «Анна, то есть. Мне всегда нравилось это имя. Так что ждите».
Она все молчала, а потом попросила: «Остерегайтесь воды. И сейчас, — она повела рукой на запад, — и потом».
— Я погибну в морском сражении? — поинтересовался Наполеон.
— Вы умрете в своей постели, — терпеливо ответила Ханеле. «Я вам уже говорила. Просто вода вам принесет неудачи».
Он положил крепкую, смуглую руку на медальон, что сверкал в распахнутом воротнике белой, льняной рубашки, и смешливо спросил: «Вы меня проверяли? Когда я сказали, что я должен отказаться от любви?»
— Разумеется, — пожала плечами Ханеле, и лукаво добавила: «Вы отказались, помните?»
— Отказался, — пробурчал он. Встряхнув каштановой головой, все еще смотря на нее снизу вверх, Наполеон заметил: «Вы же все равно не поверили».
Она помотала черными косами.
— Так я и думал, — удовлетворенно заметил Наполеон и напомнил: «Ждите».
— Буду, — просто ответила Ханеле и захлопнула калитку. Она прислонилась к каменной стене — сердце часто, взволнованно билось, и прошептала: «Все верно. Все было верно. Спасибо тебе, Господи».
Она услышала настойчивый, жалобный крик ребенка. Поморщившись, пробормотав: «Не хочу это видеть, не буду», — Ханеле пошла к дому. Отец уже стоял в передней, надевая свою соболью шапку. Он холодно посмотрел на нее: «Я в ешиву, вернусь поздно». Ханеле только кивнула. Не оборачиваясь, девушка поднялась на второй этаж.
— Нельзя, — велела она себе. «Нельзя ничего делать. Мама Лея больна. Надо, чтобы она выздоровела. Надо спокойно родить, и тогда…, - она вспомнила слова Иосифа: «Это просто бред». Она прислушалась — отец ушел. Тяжело вздохнув, Ханеле велела себе: «Спросишь у дяди Аарона о той ночи, когда умер дедушка. И надо сходить к дедушке на могилу. Что-то не так…, - Ханеле нахмурилась.
Она помнила только дождь, раскаты грома, белый свет молний, и то, как утром, шагая по мокрым камням — нашла свою игрушку.
— Я ее потом дяде Аарону отдала, — подумала Ханеле. «А тогда — пошла к Стене, там дедушка лежал, и Ева…Она что-то о Мессии говорила…, - Ханеле закрыла глаза и почти зло помотала головой: «Не могу видеть, все как в тумане. Надо ждать, — вздохнула она. Вспомнив его веселый голос, его голубые глаза, девушка улыбнулась.
Степан набил трубку. Чиркнув кресалом, он развел руками: «Как видите, господа, заключение врача не оставляет надежд…, - он посмотрел на длинный стол, с разложенными по нему томами. Окно было открыто, вечернее солнце играло золотистыми искорками на меховых шапках собравшихся.
— Нам очень жаль, рав Судаков, — сочувственно вздохнул кто-то из раввинов. «И это после того, что случилось с вашим сыном…»
— Я совершил ошибку, — грустно сказал Степан. В комнате пахло хорошим табаком, старой бумагой, снизу, из ешивы, доносился гул голосов.
— Я совершил ошибку, — повторил он. «Я позволил Моше отойти с истинного пути, пути Торы и заповедей, позволил ему увлечься идеями о том, что евреи могу создать свое государство…»
— Вольнодумство, — раздался кислый голос. «Даже хуже — вероотступничество, в Торе сказано, что только Мессия восстановит трон Давида, только он!»