Страница 102 из 365
Она поправила синий платок, что закрывал ее косы, и спустилась вниз — в тот придел, где венчалась с Пьетро. На полу блестела серебряная звезда, над небольшим углублением, выложенным мрамором — горело пять лампад. Она оглянулась — на каменных, уходящих вверх ступенях, никого не было.
— Господи, — попросила девушка, — пожалуйста, сделай так, чтобы у папы и девочек все было хорошо. Чтобы мы с Пьетро спокойно добрались до Англии, и дай мне сил стать ему верной помощницей, во всех делах его, — она неумело, робко перекрестилась. На белый палец было надето совсем простое колечко.
— Пожалуйста, — повторила Рахели, и закрыла глаза. «Как спокойно, — поняла она «Как будто я рядом с Пьетро. Господи, — она покраснела, — здесь и думать о таком нельзя. Но как не думать…»
Ставни были распахнуты в черную, блистающую звездами ночь. Она лежала белокурой головой на его плече. Отдышавшись, нежась в его объятьях, Рахели спросила: «Это всегда так хорошо?»
— Мне откуда знать? — смешливо ответил ей муж. «У меня это в первый раз было, любимая». Он наклонился и стал медленно, нежно целовать ее. «Правильно я сделала, — томно сказала себе Рахели, — что рубашку сняла. Она и не нужна вовсе».
— Можно, — шепнул ей Пьетро, — проверить — хорошо ли будет в следующий раз.
Рахели рассмеялась. Обнимая его, слыша, как бьется его сердце, целуя везде, куда могла дотянуться, она только кивнула.
Девушка посмотрела на нишу в полу, оставшуюся от яслей, и тихонько вздохнула:
— Хорошо, что я к этой акушерке сходила, трав купила. И в Англии они тоже — найдутся. Пьетро согласился. Когда он сан примет, когда у него приход будет — тогда пусть детки рождаются, сколько Господь даст. А пока нам на ноги встать надо, — девушка еще раз перекрестилась. Поднявшись наверх, она увидела знакомую, рыжую голову.
Муж стоял на коленях перед Богородицей. «Бедный мой, — ласково подумала Рахели. «Все равно родителей никто не заменит. Ничего, теперь мы вместе, до конца наших дней».
Пьетро обернулся. Улыбнувшись, подойдя к ней, он спросил, кивая вниз: «Тебе там больше нравится?»
— Там, — Рахели задумалась, — да. Там, как дома, — она посмотрела куда-то вдаль, голубые глаза внезапно заблестели.
Юноша ласково коснулся ее ладони, и шепнул: «Я тоже не люблю пышные церкви. Когда приедем домой, я тебе покажу ту церковь в Мейденхеде, где я причетником в детстве был. Там очень уютно».
Они вышли на площадь, залитую полуденным, теплым солнцем, — у их постоялого двора уже собирался караван. «Сегодня отправляемся, — вздохнула Рахели, — дня через три уже в Яффо будем, а там нас Моше ждет».
— Пьетро, — робко сказала она, беря мужа под руку, — а если я не понравлюсь твоим родителям? И другой родне тоже? Я тетю Марту помню, и Элизу — я с ней в Париже играла. А больше я никого и не знаю, кроме американских наших родственников.
— Как ты можешь, не понравиться? — удивился Пьетро. «Тебя все полюбят. И я тебя люблю, — он наклонился и шепнул ей что-то. Рахели выслушала и хихикнула: «Раз у нас еще два часа до отправления каравана, надо быстро купить подарки, — она кивнула в сторону рынка, — и вернуться на постоялый двор».
— Я бы прямо сейчас вернулся, — он широко, счастливо улыбнулся: «С работой все устроилось, кажется. Отец Бьюкенен дал мне записку, к его однокурснику. У того приход в Лидсе, на севере. Там у дяди Питера ткацкие мануфактуры. Им всегда нужны люди». Он прижал к себе руку жены: «Справимся. Прихожане ее полюбят, она ведь добрая, заботливая…»
— Надо будет домик маленький снять, — озабоченно заметила Рахели, — на две комнаты. Больше нам не надо пока. Я шью хорошо, буду заказы брать. Проживем, — она улыбнулась. Пьетро вспомнил бесконечный, серый дождь, сырые подвалы, кашляющих, хмурых ткачей, грязь на улицах.
— Куда я ее везу? — вдруг испугался юноша. «Она же тут выросла, под солнцем, ничего другого не знала. А если чахотка, упаси Господи…, Может быть, оставить ее в Мейденхеде, у родителей? Я буду приезжать…»
Жена остановилась и подняла серьезные, голубые глаза: «Ты, Пьетро, и не думай о таком. Куда ты пойдешь, туда и я пойду — и так будет всегда».
Юноша взял ее руку, и, поднеся к губам, поцеловал каждый палец. От нее пахло уютным теплом, и Рахели шепнула: «Я люблю тебя».
— И я, — он все улыбался. Жена, рассмеявшись, подтолкнула его в сторону рынка: «Сейчас увидишь, как я торговаться умею».
Они ушли, держась за руки, белокурые, выбившиеся из-под платка волосы золотились в полуденном солнце. Пьетро, на мгновение, закрыл глаза: «Она вся сияет, как тогда, в Иерусалиме. Господи, сделай так, чтобы мы всегда, всегда были вместе».
— Будем, — кивнула Рахели, и посчитала на пальцах: «Целая сума на подарки уйдет. Твоим родителям, брату твоему, дяде Питеру с тетей Мартой, их сыну, Майклу, Элизе…, Ничего, — она пожала его руку, — у меня вещей мало, справимся».
Пьетро покраснел и обещал себе: «В следующем году обязательно ей подарю что-нибудь. Бусы, браслет…, Буду откладывать, и подарю. Надо будет шелковые платья в Лондоне сшить…, - он понял, что сказал это вслух. Жена усмехнулась: «Какие шелковые платья, ты же мне рассказывал о трущобах. Обойдусь пока что, — решительно завершила девушка. Указав на лоток с посудой, Рахели велела: «Нам туда. Серебро здесь дешевое, дешевле, чем в Иерусалиме».
Они три раза уходили и возвращались, Пьетро выслушивал похвалы своему арабскому, им наливали чай. Только оказавшись у постоялого двора, глядя на свертки в руках мужа, Рахели весело сказала: «А ты молодец».
— Меня дядя Теодор научил торговаться, он в Марокко больше года провел, — ответил Пьетро и шепнул ей: «У нас еще час, любовь моя, пошли, пошли быстрее».
Рахели коснулась его руки и почувствовала, как кружится у нее голова. «Права была мама, — вспомнила она, — когда любишь, все само получается».
Они поднялись по узкой, каменной лестнице. Пьетро, пропустив жену вперед, захлопнул дверь их комнаты.
В спальне было тихо, ставни были закрыты. Степан, присев у изголовья, ласково спросил: «Как ты?» Лея подняла голову: «Хоть бы он за руку меня взял. Но нельзя, нельзя, я еще в микву не ходила…, Господи, как мне теперь на улицу выйти, такой стыд. Все меня поздравляли, радовались…»
— Ребенок, — всхлипнула она. «Авраам, прости, прости меня…»
— Я уверен, — он все смотрел на нее, — уверен, что Иосиф ошибся и ты беременна. Врачи не всесильны, это дитя нам послал Господь, Лея, Он не мог забрать его у нас…, Ты просто должна доказать Иосифу, что там действительно — ребенок.
Его лицо было мягким, добрым, голос — низким, протяжным. Лея, закрыв глаза, откинулась на подушки. «Конечно, — поняла она, — конечно. Я покажу ему ребенка, и он поверит…»
— Авраам, — внезапно спросила она, дрогнув ресницами, — это ты? Ты со мной сейчас?
Серые глаза мужа подернулись льдом — на единый, краткий миг. Он нежно ответил: «Ты просто устала, милая. Тебе надо отдохнуть, а те снадобья, что Иосиф прописал — они могут быть вредны для ребенка. Не стоит их пить. Просто поспи, и все».
Он вышел и Лея обрадовалась: «Дверь не закрыта. Очень хорошо, когда придет Иосиф, я спущусь в гостиную, и он увидит, что ошибается. Вот только как…, - она оглянулась и заметила на столе какой-то металлический блеск.
— Нож, — радостно поняла женщина. «Правильно, так будет правильно. Он увидит ребенка, я ему покажу…, - Лея неслышно встала, и спрятала нож под подушку. Лея, внезапно, нахмурилась: «Откуда он? Но ведь у Авраама тоже не было ножа, когда Господь приказал ему принести в жертву Исаака. И Господь сделал так, что появился и нож, и дрова для жертвенника. Это Господь, Он о нас заботится…».
Женщина глубоко, успокоено задышала и сама не заметила, как задремала.
Она проснулась, когда в ставни уже било заходящее солнце. Лея поднялась. Оправив постель, одернув платье, она спрятала нож за спиной. Женщина вышла в коридор и прислушалась — снизу доносился аромат готовящейся еды, стукнула дверь, и веселый голос падчерицы сказал: «Дядя Иосиф! Мама Лея спит, с ней все хорошо. Утром она снадобье выпила, а днем ей папа относил лекарство. Он тоже дома, проходите».