Страница 100 из 365
Она оглянулась, — на пыльном, заброшенном дворе никого не было, — и скользнула в темный дверной проем. Ключ повернулся в старом замке. Она, вздрогнув, услышала веселый, мужской голос: «Я здесь».
— Я вас просила подождать на улице, — Ханеле повернулась. Она увидела, как сверкают голубые глаза. «Какая, красавица, — восхищенно подумал Наполеон. «Выше меня, правда, на две головы. И одеваются они тут все, как монашки. Впрочем, ей даже идет».
— На меня обращают внимание, — он показал на свою непокрытую голову и простого покроя сюртук. «Спасибо за карту, — он с удивлением посмотрел на девушку, — вы отлично чертите. Я сразу нашел, где это.
Медальон грел ее сердце, как солнечные лучи, как спокойный, полуденный, летний воздух. Ханеле вздохнула и напомнила себе: «Только хорошее».
Они зашли в крохотную, чистую комнату, где, кроме стола и грубого табурета — ничего не было. Ханеле взяв старую, с пожелтевшими страницами книгу, спрятала ее в нишу за холщовой занавеской.
Дверь была полуоткрыта. Ханеле, поймав его взгляд, объяснила: «Так положено. Иначе нескромно, мужчине и женщине нельзя оставаться вдвоем, наедине». Она присела на табурет. Посмотрев на него снизу вверх, девушка заставила себя не улыбаться — он восхищенно разглядывал ее лицо.
— Я тут работаю, — почти сурово заметила Ханеле. «Вы хотите посмотреть на амулет, о котором вам рассказывал господин Кардозо».
Он только кивнул головой. Девушка отвернулась — он заметил слепящий блеск белоснежной кожи. Ханеле расстегнула верхнюю пуговицу на платье. «Да что это со мной, Господи, — бессильно подумал Наполеон. «Что я, женщин никогда не видел? Тем более эта — просто очередная шарлатанка, мало ли в Париже гадалок и прорицательниц?»
— Я не гадаю, — ее лицо, на мгновение, стало скорбным. «Это запрещено, Торой. Вот, — на узкой, нежной ладони лежал золотой медальон. Пуговицу, — заметил Наполеон, — она не застегнула. Ханеле нажала на крышку. Он увидел два старых, свернутых свитка.
Они стояли друг напротив друга, в комнате царила тишина. Ханеле, наконец, сказала: «Только вы его не получите. Никто не получит…, - девушка замялась. Наполеон, на мгновение, вспомнил сырую темноту пирамиды и голос проводника: «Есть силы, которые лучше не будить, господин генерал».
— Он и вправду делает человека непобедимым? — хмыкнул Наполеон. От нее пахло недавно прошедшим дождем, черные косы спускались на стройные плечи. Он заставил себя не смотреть на шею, где билась нежная, голубая жилка.
— Нет, — алые губы улыбнулись. «Он просто хранит любящие сердца, вот и все. Каждый берет себе половину, и вы видите друг друга. Только нужна любовь, — девушка помолчала, — настоящая. Между мужчиной и женщиной, между родителем и ребенком…, А если нет любви — тогда Всевышний обрушивает свой гнев на этого человека. Или если кто-то другой взял амулет. Не тот, кому он был предназначен».
— Наполеон рассмеялся и отступил от нее: «В таком случае я бы его и не взял, я никого не люблю».
— Вы женаты, — невзначай заметила Ханеле. Он подавил улыбку: «Это ничего не значит. Спасибо, — он вежливо поклонился. Ханеле вдруг сказала: «Я могу написать вам амулет, который делает человека непобедимым. Если вы хотите, конечно. Только для этого, — она покраснела, — вам придется отказаться от любви».
— Пишите, — озорно велел Наполеон. «Это что-то стоит, я деньги имею в виду?»
Она только грустно покачала головой. «Я же вам говорила — надо отказаться от любви, вот и все».
— Я предпочитаю войну, — расхохотался мужчина. Он поднял голубые глаза и серьезно сказал: «Я не люблю всякую мистику, но вы другая. Вы видите, как я умру? На поле боя, конечно?»
— В своей постели, — ее глаза были похожи на грозовые тучи. «И еще очень не скоро».
Наполеон спросил: «А где?»
— Вспомните сочинение, которое вы писали курсантом, — она отчего-то усмехалась. «Вы там упоминали это место».
— Я писал сотни сочинений, — развел руками мужчина. Ханеле, вздохнув, добавила: «Я передам вам амулет через господина Кардозо. Всего хорошего».
Он поклонился и задержался на пороге: «Ковчег Завета? Тот, из Библии? Он уцелел?»
Ханеле только кивнула.
— Вы, конечно, знаете, где он, — пробормотал Наполеон. Он внезапно ухмыльнулся: «В любом случае, я привык воевать так, как положено».
— Зачем же вам тогда амулет? — поинтересовалась Ханеле.
— Как память об Иерусалиме, — Наполеон внезапно замолчал и утвердительно заметил: «Вы догадались — кто я такой».
Она стояла перед ним — высокая, гибкая, с чуть разрумянившимся лицом. «Да», — тихо ответила Ханеле.
— Я так и думал, — он опять поклонился, и, отчего-то махнув рукой, вышел.
Ханеле выглянула в маленькое, мутное окошко, но на дворе уже никого не было. «Отказаться от любви, — шепнула девушка.
Ее губы сложились в горькую складку: «Господь не посылает людям того, чего они не в силах перенести, помни. Надо просто ждать».
Она встряхнула головой. Заперев каморку, Ханеле быстрым шагом пошла к дому Горовицей.
Он проснулся на рассвете от крика муэдзина — тоскливого, протяжного. Наполеон уже слышал их в Египте, но этот был особенно горьким. В раскрытые ставни была видна тусклая полоска рассвета, утро было еще прохладным. Он положил руку на грубый, серебряный медальон, что висел у него на шее. Торговец долго навязывал ему что-то вычурное, однако он, на своем рыночном, подхваченном в походе, арабском, коротко велел: «Вот этот».
Амулет был простым — кусочек пергамента с аккуратно вырисованными, причудливыми буквами, какими-то странными, детскими значками. Наполеон вздохнул: «Все это чушь, конечно. Надо вернуться к ней, забрать ее отсюда, увезти в Париж…»
Он вспомнил белую, нежную кожу, вороные волосы, серые, дымные глаза: «Во-первых, у тебя есть жена. И ты ее, даже, кажется, любишь…, Не так, — он застонал сквозь сжатые зубы. «Не лги себе. Тебе просто не по пути с этой Ханой. Так бывает. Бог так шутит, не иначе». Он повернулся на бок. Взяв с простого табурета портсигар, Наполеон чиркнул кресалом: «Какой Париж? Какая из нее любовница? Да и не согласится она».
Наполеон услышал ее грустный голос: «Надо отказаться от любви…».
— Надо, — сев в постели, он раскурил сигару. «Я не могу себе позволить слабостей — ни сейчас, ни тем более, потом, когда я стану императором. А любовь, — он закрыл глаза и увидел ее, — это слабость. Вот и все».
Он еще посидел, не двигаясь, просто любуясь ее лицом, а потом потушил сигару. Наполеон потянулся:
— Жозеф своими врачебными делами занят, а я пока пойду к проводнику, которого он мне рекомендовал. Посмотрим еще раз на местность вокруг города. Вряд ли здесь придется воевать, кроме портов и побережья, мне ничего не нужно, но вдруг. Лучше быть подготовленным.
Все время, пока он умывался, пока проверял пистолеты, пока, одевшись, он не сбежал по деревянной лестнице вниз — туда, где уже вкусно пахло кофе и лепешками, — он все время видел перед собой ее — высокую, стройную, легко дышащую.
Наполеон остановился на пороге низкого, сводчатого, каменного зала, и пообещал себе: «Я ее найду. Не сейчас, сейчас мне нечего ей предлагать. Потом я предложу ей корону Франции. Да, — он внезапно улыбнулся, — так будет правильно».
Он пригладил каштановые, выгоревшие на концах волосы и весело крикнул хозяину, что хлопотал у очага: «Кофе, уважаемый, и покрепче!».
У Яффских ворот было шумно, рынок съезжался, торговцы раскладывали свои лотки. Пахло пряностями, жареным мясом. Ханеле, посмотрев на брата, строго велела:
— Деньги откладывай, обязательно. Слышал же, что дядя Иосиф сказал — в Амстердаме пойдешь к тому банкиру, которого он рекомендовал. Он возьмет твой вклад, на три года, под процент. Как раз к свадьбе уже приличная сумма накопится.
— Это твой вклад, — упрямо отозвался Моше. «Твое золото. Может, не надо, я заработаю…»
— Заработаешь, — согласилась сестра. «Только тебе надо обедать, одеваться, книги покупать. Это мой подарок, — она, оглянувшись, вздохнула: «Пора домой, маму Лею кормить».