Страница 6 из 8
В Рижский кафедральный собор экзарха Сергия привезли в субботу во время всенощной. Встретили его священники во главе с архиереем, с хоругвями и крестом. Гроб владыки на руках духовенства внесли в темный храм, все опустились на колени… Отец, вместе с другими священнослужителями собора, омывал и облачал владыку. Незадолго до отпевания он пришел домой в смущении: «Мне владыка Даниил (архиепископ Ковенский) поручил сказать надгробное слово. Столько заслуженных протоиереев»… Отпевание экзарха Сергия происходило в четверг, 4 мая. Вход в храм был (по требованию немцев) по билетам. Собор был переполнен, гроб владыки утопал в цветах. Многие и священники, и миряне плакали. Нас, детей, поместили высоко на хорах. Одну из прощальных проповедей говорил отец, помню, что он сравнивал владыку с птицей Сирин. Служба длилась от девяти часов утра до трех часов. Многотысячная толпа проводила экзарха Сергия к месту его упокоения на Покровском кладбище, народ по обеим сторонам стоял стеной. Направо от кладбищенской церкви – могила архиепископа Рижского Иоанна (Поммера), налево от церкви похоронили экзарха Сергия. Два священномученика охраняют православный храм.
Незадолго до прихода советских войск младшего брата мамы Михаила призвали в немецкую армию, он решил поступить в РОА. Отступая из России, немцы формировали в Латвии национальные отряды, в том числе латышские, а также русские под маркой РОА. После отхода основных немецких войск эти отряды держались в Курляндии до мая 1945 года. Позднее мы узнали, что мамин брат Михаил погиб в концлагере. Другой брат, Андрей, служивший в Псковской миссии, по приходе Советской армии был арестован и тоже погиб в концлагере.
В конце сентября 1944 года немцы принудительно вывезли в Германию епископа Иоанна Рижского с Тихвинской иконой Божией Матери и ряд священнослужителей, о. Николая Виеглайса с семьей в их числе. Советские войска надвигались. Мама очень боялась их прихода, хотела уезжать. «Ваня, ты знаешь, что они с тобой сделают», – говорила она. Отец, всегда с ней считавшийся, на этот раз твердо сказал: «Я никуда от своей паствы не уеду». Однако за три дня до прихода советских войск немцы арестовали отца, дали час на сборы. Потом разрешили взять семью и дали на сбор больше времени. Наскоро сбрасывали вещи в сундук, в чемоданы, в платяной мешок. Мама разрешила нам взять по одной кукле. Я сказала: «Или всех, или никого» – и взяла с собой мишку. «Я помню, как стояла и плакала бабушка. А мне казалось интересным – куда-то едем… почему? что за происшествие?» – вспоминает сестра. Вводили нас на пароход солдаты с оружием в руках. Отцу Николаю Трубецкому в последний момент удалось бежать с парохода (после прихода Красной армии о. Николай был арестован и отсидел 10 лет в ГУЛАГе в Коми, а потом пять лет в ссылке в Печоре). Помню, папа на нас посмотрел и сказал: «Если бы вы ко мне не привязались, были бы все сегодня дома». В группе духовенства, с нами вывезенной, был иподиакон Константин Храмов с матерью. Она – женщина пожилая – очень нас, ребят, развлекала, шутила, играла с нами в карты. Для меня отъезд проходил в туманной полосе, отдельной от земли.
Германия
По приезде в Германию всю вывезенную группу духовенства и клира отправили в переходной лагерь. В бараке с двухэтажными нарами девушки-остовки пели грустные частушки: «А я пойду туда, где колосится рожь, я буду с тем гулять, кто на меня похож… А я пошла туда, где колосится рожь, и не нашла того, кто на меня похож…». Как-то на лагерной площадке собралась небольшая толпа, в центре стоял человек с медвежонком в руке и спрашивал: «Чей это мешок разорвался?». Я узнала своего медвежонка, и мы получили назад наш мешок с постельным бельем, в котором было много маминых рукоделий. Она искусно вышивала гладью и вязала тонкие кружевные салфетки. Из лагеря вся группа отправилась к владыке Иоанну Рижскому, в Судеты. Казалось, что путешествию не будет конца. Пересадки, задержки, во время которых слышались отдаленные взрывы бомб. Время от времени нас кормили скудными бутербродами. Спали кое-когда и кое-как. И, наконец, захолустный фабричный поселок Иоганнесберг, в семи километрах от Яблонца, маленькая гостиница. Мы жили в небольшом зале, в котором за перегородками из одеял ютилось несколько семей, стоял большой обеденный стол, а над ним высилась икона Тихвинской Божией Матери. Я подружилась с Ириной, дочкой о. Иоанна Бауманиса.
«Владыка Иоанн был не только признанным духовным лидером группы. К нему обращались за советом по житейским вопросам, обращались для решения споров. Непреложный авторитет владыки сплачивал людей и, как писал о. Сергий Гарклавс, все ощущали себя членами одной большой семьи. В немалой степени этому способствовал порядок, установленный епископом Иоанном. Каждый день начинался с совместной молитвы и молебна, а заканчивался вечерней молитвой и акафистом» (Из книги А. В. Гаврилина).
Все это происходило под покровом Тихвинской иконы Божией матери, которая находилась в большом зале. По воскресеньям и праздникам православные богослужения совершались в пустующем старокатолическом храме в г. Яблонце. Жили скудно, продовольствие выдавалось по карточкам. Помню, как мама посылала нас в Яблонец с наказом спросить в мясной лавке: «Ka
Война докатилась до спокойного судетского поселка в мае 1945 года. На второй день Пасхи молодая родственница о. Петра Кудринского вбежала в дом с криком: «Наши пришли!». С советским комендантом установились хорошие отношения. Как-то в гостиницу ворвалась группа партизан и велела всем мужчинам собираться без вещей. Кто-то побежал к коменданту, и он спас духовенство от партизан. Вначале решили возвращаться домой. Однако впоследствии было принято решение перебираться в западную зону оккупации. Несомненно, на это повлияли русские солдаты, с глазу на глаз уговаривавшие пожалеть жен и детей и не возвращаться на родину. В августе 1945 года группа епископа Иоанна выехала из Иоганнесберга в Прагу. Там бельгийская католическая организация «Каритас» оформила группу епископа Иоанна как бельгийских беженцев. В Праге священники, переодетые в штатское, направилась к епископу Пражскому Сергию (Королеву), он, шутя, встретил их словами: «На вас штатское, как на корове седло». Перед посадкой на поезд нас предупредили не говорить по-русски, где-то в пути поезд остановили, слышны были голоса советских солдат. Потом ходил слух, что следующий состав проверяли более тщательно, всех беглецов высадили и тут же расстреляли. Мы же благополучно доехали через Пильзен сперва в английскую, а затем в американскую зону Германии.
Отец, всю свою сознательную жизнь тяготевший к Русской Православной Церкви Заграницей, перешел в ее юрисдикцию. В послевоенные годы мы кочевали: сперва из лагеря, где мы с сестрой не прижились в латышской школе без знания языка, – в лагерь во Фраймане, в предместье Мюнхена, – там мы поступили в русскую гимназию, а отец был законоучителем. Но и здесь мы долго не задержались. Перед отъездом ученики отца вручили ему послание, в котором говорилось: «…весть о Вашем отъезде нас очень огорчила, и мы спешим выразить Вам нашу благодарность за все то, что сделано Вами за время Вашего пребывания в нашей гимназии, мы чувствуем, что Ваш отъезд будет для нас большой потерей. Преданная Вам гимназия на “Фраймане”».
Отец познакомился с епископом Автономной Украинской Церкви, владыкой Леонтием. Тот был принят в юрисдикцию РПЦЗ в мае 1944 года. Вся наша семья владыку полюбила.
«Владыка Леонтий (в миру Василий) родился 6 августа 1904 года в Киеве. С детства в нем жил особый интерес к храму Божиему. «“Я не знал никаких игр со сверстниками. Если меня и водили в Николаевский и другие парки, мне было скучно и тоскливо на душе, а в храме себя чувствовал необыкновенно радостно и хорошо”, – писал в дневнике владыка. По переезде семьи в Екатеринослав, по настоятельной просьбе Василия, родители отдали его в городское Духовное училище. Там выяснилось, что у него прекрасный голос, абсолютный слух и особенная музыкальная память. Юный Василий стал певчим арихиерейского хора. В Екатеринославе Василий видел царя Николая II. Какая-то необыкновенная радость волновала мою душу в этот незабвенный день, – напишет владыка Леонтий много лет спустя. – Гроза с мрачной тучей лихолетья все ближе и ближе надвигалась на нашу некогда поистине благодатную, великую страну. Впервые смятение объяло мою детскую душу, когда я за воскресной литургией услышал, что вместо имени государя императора Николая II стали возносить имя великого князя Михаила Александровича, а потом стали поминать пресловутое Временное правительство. И с каждым днем все шло под откос на несчастье и гибель России».