Пьесы

Бидерман. Мы жертвы.

Бабетта. Нам не нужно жалости!

Бидeрман. Мы к этому не привыкли.

Бабетта. Мы в этом не нуждаемся!

Входит Анна.

Анна. Что угодно?

Мартышка. Они не хотят жалости.

Анна. Как угодно. (Уходит.)

Бидерман. Мы хотим только того, что нам полагается по праву.

Бабетта. У нас был собственный дом.

Бидерман. Просто то, что нам полагается по праву.

Бабетта. Просто наш скромный собственный дом.

Бидерман. Мы требуем возмещения убытков!

Мартышка удаляется направо молча, как это обычно делают

секретари.

Бабетта. Почему это он сказал, что черт тебя знает?

Бидeрман. А я откуда знаю...

Бой часов.

Бабетта. Готлиб! Наши часы!

Часы бьют девять.

Бидерман. Мы потребуем полного возврата всего, что сгорело. Мы были застрахованы. Поверь мне, я не успокоюсь, пока они не восстановят все, как было.

Мартышка возвращается с левой стороны.

Мартышка. Минуточку, минуточку. (Уходит направо.)

Бидерман. Разважничались, черти!

Бабетта. Тсс!

Бидeрман. Нет, в самом деле! Не хватало еще, чтобы с нас потребовали отпечатки пальцев. Как в консульстве каком! Все исключительно с целью внушить людям угрызения совести.

Бабетта гладит его по руке.

У меня совесть чиста, будь спокойна, я не волнуюсь, Бабетта, я буду говорить с ними строго по-деловому, строго по-деловому.

Крик попугая.

Строго по-деловому!

Бабетта. А если они спросят про спички?

Бидерман. Да, я дал их. Ну и что? Все давали спички. Почти все! Иначе не сгорел бы весь город - я же видел, как огонь полыхал из-под всех крыш. У Гофманов тоже! И у Карла! И у профессора Мара! Не говоря уже о том, что я просто пал жертвой собственной доверчивости.

Бабeтта. Не волнуйся.

Бидерман. Скажи, пожалуйста, если бы мы с тобой - ты и я - не дали спичек, ты что, думаешь, это что-нибудь изменило бы в катастрофе?

Бабeтта. Я спичек не давала.

Бидерман. И вообще - нельзя же всех швырнуть в ад, если все так делали?

Бабетта. Почему нельзя?

Бидерман. Есть же все-таки хоть какое-то милосердие...

Возвращается Мартышка.

Мартышка. Я очень сожалею, но владыка преисподней задерживается. Может быть, господа поговорят с Вельзевулом?

Бабетта. С Вельзевулом?

Мартышка. Этот принимает.

Бидeрман. Вельзевул?

Мартышка. Только уж очень он воняет. Знаете, это тот, что с лошадиным копытом, с козлиным хвостом и с рогами. Ну вы его знаете! Но этот вряд ли вам чем поможет, мадам, - он всего лишь мелкая сошка, этот Зепп.

Бидeрман. Зепп??

Бабетта вскакивает.

Сядь.

Бабетта. Что я тебе говорила, Готлиб? В первую же ночь!

Бидерман. Молчи! (Смотрит на нее так, что Бабетта садится.) У жены больное сердце.

Мартышка. Ах!

Бидeрман. Подолгу не может заснуть. Вот и чудятся всякие привидения. Но при свете дня, господин доктор, у нас не было ни малейшего основания для каких бы то ни было подозрений, клянусь вам - ни секунды...

Бабетта бросает на Бидермана возмущенный взгляд.

У меня, во всяком случае!

Бабетта. Почему же ты тогда хотел их вышвырнуть на улицу, Готлиб? Собственноручно и прямо ночью?

Бидeрман. Я же их не вышвырнул!

Бабетта. Вот именно.

Бидерман. А почему же, черт побери, ты его не вышвырнула?

Бабетта. Я?

Бидерман. Да, ты! Вместо того чтобы кормить его завтраком с конфитюром и сыром. И с яичками всмятку!

Мартышка курит сигару.

Короче говоря, господин доктор, мы тогда совершенно не подозревали, что у нас происходит в доме, совершенно не подозревали.

Слышен звук фанфар.

Мартышка. Может, это уже он?

Бабетта. Кто?

Мартышка. Владыка преисподней.

Снова звук фанфар.

Он поехал на небеса, и вполне возможно, что он в паршивом настроении. Мы ждали его уже вчера. Видимо, опять переговоры зашли в тупик.

Бидeрман. Из-за меня?

Мартышка. Из-за этой последней амнистии... (Шепчет Бидерману на ухо.)

Бидeрман. Это я читал.

Мартышка. Ну и что вы на это скажете? (Шепчет Бидерману на ухо.)

Бидeрман. Не может быть!

Мартышка шепчет ему на ухо.

То есть как?

Мартышка шепчет ему на ухо.

Вы думаете?

Мартышка. Если небеса не будут придерживаться десяти заповедей...

Бидeрман. Гм...

Мартышка. Без небес - никакой преисподней!

Бидерман. Гм...

Мартышка. Вот об этом и ведутся переговоры.

Бидерман. О десяти заповедях?

Мартышка. О принципе.

Бидерман. Гм...

Мартышка. Если небеса думают, что преисподняя все будет терпеть... (Шепчет Бидерману на ухо.)

Бидерман. Забастовка?

Мартышка шепчет ему на ухо.

Вы думаете?

Мартышка. Я точно не знаю, господин Бидерман, я просто говорю, что это возможно. Очень возможно. Все будет зависеть от результатов переговоров...

Слышен звук фанфар.

Это он! (Уходит.)

Бабетта. Что это он тебе говорил?

Бидерман. Он говорит, что возможно, очень возможно, что в ад больше никого впускать не будут. С сегодняшнего дня. Понимаешь? Вообще не будут.

Бабетта. Как же так?

Бидерман. Потому что в аду забастовка.

Звонит дверной звонок.

Черти, говорит, просто вне себя. Они чувствуют себя обманутыми: они рассчитывали на целый ряд видных личностей, а небеса, судя по всему, их помиловали. Вот он и говорит, что в таких условиях черти, по-видимому, откажутся содержать преисподнюю. В общем, поговаривают о кризисе преисподней.

Анна выходит слева и проходит направо за сцену.

Как, собственно, Анна попала в ад?

Бабетта. Она украла у меня пару чулок. Я уж не стала тебе говорить. Пару новых нейлоновых чулок.

Входит Анна и вводит вдову Кнехтлинг.

Анна. Присядьте. Но если вы вдова Кнехтлинга, то это ни к чему: ваш муж самоубийца. Присаживайтесь. Но это ни к чему. (Уходит.)

Вдова Кнехтлинг стоит - сесть не на что, кресел нет.

Бабетта. А этой что тут надо?

Бидерман приветствует вдову Кнехтлинг кислой улыбкой.

Готлиб... Она хочет на нас заявить. (Приветствует вдову Кнехтлинг кислой улыбкой.)

Бидерман. Пускай заявляет!

Снова звук фанфар - на этот раз ближе.

Это же чепуха! Что он, не мог переждать недельку, черт побери, и выбрать потом удобный момент, чтобы поговорить со мной? Я же не мог подумать, что Кнехтлинг на самом деле откроет газ из-за увольнения, черт побери!