Пьесы

Священник. Зачем ты мне все это рассказываешь?

Ефрейтор. Я спрашиваю тебя: где ближайшая деревня? Ты меня не запугаешь.

Священник. Я этого не знаю.

Ефрейтор. Где ближайшая деревня? (Вынимает револьвер.) Где ближайшая деревня?

Капитан. Он сошел с ума.

Ефрейтор. Где ближайшая деревня?.. Где ближайшая деревня?..

Друзья успокаивают обезумевшего.

Священник. С нами уже ничего но может случиться.

Через секунду молчания к ефрейтору приближается мальчик,

протягивает ему руку, и тот идет за ним.

Еще нам нужна свежая вода...

Лeйтенант. Я принесу.

Священник. Хорошо. Я покажу тебе, где был наш источник.

Лeйтенант. Да я уж найду!

Священник. Вряд ли.

Лейтенант. Боишься, что я найду монахинь?

Священник. Это наш единственный источник, и вполне возможно, что его опять засыпало.

Радист. Я помогу.

Капитан. Война многое уничтожает...

Священник уходит с лейтенантом и радистом.

А ты что, Бенджамин? Ты еще не сказал ни слова.

Бенджамин. Я слушаю.

Капитан. А ты что думаешь насчет того, где мы?.. Ты все молчишь, ничего не говоришь.

Бенджамин. У меня были только отец и мать. Теперь они будут плакать, скажут: мы погибли!

Капитан. Погибли?..

Бенджамин. Для вас это еще труднее. У вас есть жена, капитан, есть ребенок, может, даже двое, и у других тоже - у них были девушки, даже если это такая девушка, которую называют сукой за то, что она тебе изменила...

Капитан. Да, тут ты прав: нас считают погибшими, конечно, нас считают погибшими...

Бенджамин прислушивается - слышно пение.

Бенджамин. Они опять поют. Женщины, старики, дети... Они сидят за длинным столом, всего двадцать один человек, и поют, а в руках у каждого хлеб. И рот закрыт. Такое странное зрелище...

Капитан (вдруг опомнившись, принимает решение). Бенджамин!

Бенджамин. Слушаюсь!

Капитан. Выйди наружу. Оглядись кругом. Иди, пока не встретишь кого-нибудь - крестьянина, ребенка, девушку, не знаю кого. Приглядись к нему, кто бы это ни был, поговори с ним. Мы будем ждать твоего возвращения. В любом случае.

Бенджамин. Слушаюсь.

Капитан. Мы должны узнать, где мы находимся.

Бенджамин. Слушаюсь.

Капитан. Подожди!.. Если ты встретишь живого человека - кто бы он ни был, - отдай ему это кольцо.

Бенджамин уходит.

Дженни... Дженни... Сейчас она гуляет с детишками по улице - в черном... Дженни в черном, ей наверняка идет черный цвет, а ребятишки без конца спрашивают: почему, почему, почему... Дженни будет плакать: в последний вечер перед отъездом я был какой-то расстроенный. Почему - не знаю. Я был такой расстроенный...

Возвращается священник.

Священник. Вот мельница. Другой у нас нет. А эта старая, и зерно мелется очень медленно.

Капитан. Понятно!

Священник. Что?

Капитан. Как видно, надо начинать все сначала.

Священник. Я буду перебирать рожь...

Принимаются за работу.

Капитан. Ты только подумай, отец, мы еще ни разу не пекли собственного хлеба! Ты все нам должен показывать. Мы просто с неба свалились - я хочу сказать, мы как дети...

Священник. Научимся.

Капитан. Если бы меня увидела Дженни! Дженни - это моя жена.

Священник. У тебя есть жена?

Капитан. Жена и двое детей - настоящая семья. В последний вечер перед отъездом я был такой расстроенный, не знаю почему... Я был такой расстроенный... Да, много чего надо будет менять! После войны, конечно... У нас была солидная фирма, мы торговали шерстью. Все это я пошлю к черту. Мой дед еще сам стриг своих овец! Я уеду с Дженни опять в деревню - не на пикник, понимаешь? - не на каникулы. Деньги, дело - пускай этим занимаются другие, я им теперь никогда не позавидую. Это и есть свобода. Ты согласен? Машину, слуг, все наше общество - все к черту, и Дженни будет намного счастливей... Ты молчишь, отец?

Священник. Я слушаю тебя, капитан.

Капитан. Много чего надо будет менять. У нас был дом - понимаешь? слишком для нас большой. Мы его построили, чтобы другие нам завидовали. Нашему счастью, которое так и не пришло. А дом был такой большой, как мое честолюбие,- понимаешь? - и такой же пустой. И это все тоже к черту... Ты молчишь, отец?

Священник. Я слушаю тебя, капитан.

Капитан. Но ты молчишь.

Священник. Нам надо напечь много хлеба - придет много гостей.

Капитан. Гостей?

Священник. А ты разве не слышишь, что снова стреляют?

Капитан. Я слышу все меньше. Странно! Может, мы и это переоценили?

Священник. Что?

Капитан. Историю. Ну то, что нам слышно.

Священник. Вот правильно: надо молоть совсем медленно... вот так...

Капитан. Послушай, а кто, собственно, этот мальчик, что принес нам кружку?

Священник. Не знаю.

Капитан. У меня было такое странное чувство... Мой мальчишка - он точно так же сделал бы, ну, с этой кружкой... Мне так нравится этот жест, это выражение лица, с которым что-то дают,- всегда и везде, пока живы люди,- а люди будут живы по меньшей мере до тех пор, пока будут битвы...

Священник. Наверняка.

Капитан. Распадаются империи, пробуждаются народы, делают историю своего десятилетия, века, устраивают государства, границы, войны. Мир событий! Мы много говорили о нем - газеты, радио, исторические книги сообщали только о нем; и чем страшней и смертельней были события, тем уверенней мы считали, что это и есть настоящий мир, единственно реальный!

Священник. Он очень даже реален.

Капитан. Знаешь, отец, по-моему, надо было жить совсем по-другому, во всяком случае, нам с Дженни... Наша настоящая жизнь - вот в этом она и есть в конечном счете - во взгляде ребенка, держащего игрушку, в дуновении ветра, ласкающего деревья, в игре бесконечных вод, текущих по камням... Почему мы не жили по-другому?

Священник. Не знаю.

Капитан. У меня вдруг такое чувство, отец, что существует совсем другой мир... родина, которая нас не разделяет! У кого ее нет повсюду - у того ее нет нигде. Не то чтобы все заодно - я не это имею в виду. Нельзя быть братом другим людям, если ты отрекся от самого себя... У меня такое чувство, что существует родина, которую надо найти... родина, которая проходит через всю землю... (Вдруг разражается смехом.) Надо было жить иначе... Я говорю так, как будто я уже мертв.

Входит ефрейтор с обугленными поленьями и кладет их на пол.