Канцоньере

И становлюсь вдруг ничтожнее тени, –

Каб не во мне эта робость –

Что предпринять мне? Вам рухнуть в колени?

Счастлив лететь в ваши очи, как в пропасть.

Смерть мне без них, ну а в них мне – добро пасть!

Так не затем не кончаюсь,

Хрупкая штука, в огне настоящем,

Что обладаю какой-либо властью, –

Страхом томлюсь, леденящим

Жилы мои, стерегусь; ужасаюсь

Сердцем моим, переполненным страстью.

Вы, что ваш слух преклонили несчастью, –

Холмы и долы, дубравы и воды, –

Вспомните, сколько, в жестокой печали

Гибель уста призывали!

Нудна оседлость и тщетны исходы!

Если б не жуть преступленья,

Я б как-нибудь приобщился методы,

Вмиг изводящей из бездны томленья,

Впрочем, не вырвав слезы сожаленья!

Боль, до чего довела ты:

Сбила с пути, повелела заплакать, –

Ин, побреду уж дорогой веселья!

Экая мне одинакоть:

Глаз густота, пусть там света палаты,

Пусть там Амуром расставлены зелья, –

Сам я снаружи, как будто с похмелья,

Всеми цветами расписан Амуром, –

Ну, а внутри я каков – вам не видно:

Мой узурпатор солидно

Тут водворен вашим нежным прищуром,

Славные чудо-зеницы!

Вы и знакомы с огнем вашим смурым:

В чуждых очах уловив вереницы

Отблесков – пляски далекой зарницы.

Будь вам немного известна

Невероятная, дивная прелесть

Ваша, о чем вам, как умным, толкую, –

О, как бы вы загляделись

Сами в себя, что уже несовместно

С вами, явившими силу такую:

Дивную душу чрез вас я смакую,

Горние звезды, ведь вы примирили

С жизнью меня, мне отнюдь не отрадной, –

Что же свой взор ненаглядный

Редко дарите мне, как и дарили?

Разве не следует чаще

Видеть страдальца, чей мир вы смутили?

Что ж на меня вы глядите пропаще,

Зная, что вид ваш мне счастия слаще?

Время от времени чую

(О милосердье!) в душе пробужденной

Странную, столь необычную сладость,

Что всякий груз потаенный

Дум неотвязных тотчас искорчую:

Образ ваш явит душе моей радость, –

В этом какой-то избыток отрад есть, –

Каб состоянье толику продлилось,

Не было б с этим сравнимого блага.

Я б возгордился, бедняга,

Вызвала б зависть подобная милость.

Впрочем, за крайностью – крайность

Следует: плачем улыбка сменилась,

И, обрывая блаженства случайность,

Я возвращаюсь мой жребий потай несть.

Помыслы страсти сокрытой

Так обнажает во мне появленье

Ваше, что радостей прочих не числю:

Слово, а то и творенье

Явится вдруг, и бессмертным пиитой

В образе смертном себя вдруг помыслю,

Скукой, тоской сердце больше не кислю,

А возвращаются – только уйдете,

Все ж в вас влюбленная память отврат им

Даст, двум бандиткам завзятым,

Так, что и не преуспеют в комплоте.

Если же плод во мне зреет, –

Семячко ваше взошло в этой плоти:

Почва бесплодной во мне каменеет,

Если от вас мне дыханьем не веет.

Песенка, ты не смиряешь мне жара

В пользу прекрасной, томящей жестоко!

Впрочем, не думай, что ты одинока!

LXXII. Gentil mia do

Я вижу, любезный мой друг,

В зеницах живых ваших сладостный свет,

Зовущий меня за собой в небеса;

Им в долгие зимы согрет,

С Амуром, сидящим со мною сам-друг,

Гадал я, в чем вашего сердца краса.

Будь добрым и мудрым, не празднуй труса,

Преследуй одну благодатную цель, –

Сказал я себе, – а плебейства беги!

Ни радости и ни туги

Таких человеческой речи досель

Поверить другим не пришлось:

Октябрь на дворе или вовсе апрель, –

Огонь этих глаз прожигает насквозь,

Как в прежни поры нам познать привелось.

Я мыслю: коль в горних мирах,

Откуда предвечным движителем звезд

Был спущен на землю работ образец,

Немало подобных невест, –

Пусть рухнет тюрьма, в чьих томлюсь я стенах,

Мешающих видеть и длань, и резец!

И в ум мне приходит война двух сердец,

И я благодарен природе и дню,

Зачавшим меня, чтоб я видел добро,

И ей, мне прижегшей тавро

Надежды высокой: ведь гнил на корню

И сам себе стыл и мерзел.

Отсель уваженье к себе сохраню

И думы направлю в высокий предел,

Откуда огонь ее глаз мне слетел.

Ни россыпи радостных дней,

Ни жизни вальяжной средь ласок и нег,

Ни тесной единности любящих душ –

Не надо: но дрожи двух век,

Но искоса взгляда, откуда мне свей

Исходит покоя, как дождика душ,

Как влага корням и как искорка в сушь,

Дарящая жизни острейший сполох,

Сжигающий вмиг, пепелящий дотла, –

Он свет, а другое все – мгла.

Бежит этих глаз всякий сглаз, всякий чох,

И так же из сердца бежит,

Почуяв блаженства неслыханный вздох,

Любое другое, – будь образ иль вид, –

И только Любовь в нем с Любимой царит.

Ничто все блаженство любви

В сердцах всех галантных влюбленных – веков

Во веки – в сравненье лишь с тем, что терплю

Я в миг, когда темных зрачков

Сверкнет влажный огнь, сея вихри в крови,

И страсть-саламандру я в нем уловлю, –

И вряд ли признанием вас удивлю:

В моей бесталанности, то от небес

Ничтожному послан спасения знак.

И лика не скрыть вам никак

Ни шлыком, ни стройной ладонью, ни без, –

Не следует строить препон

Меж вами и глазом: там вечный порез,

Точащий желанье из внутренних зон,

Которым изменчивый вид ваш – закон.

И вижу тотчас: ни к чему,

Увы, мне природный мой дар, – ваших глаз

Мне взор не поможет вернуть он, и тщусь

Стать ближе, хотя бы на час,

Призванью томительному моему:

Тот огнь осветляя, в котором мечусь, –

Богатств не ищу и конца не взыщусь;

Мирскую во мне одолят пустоту

Прилежные штудии вдруг, а вовне –

Коснется ль вас слух обо мне?

Презренья притупит ли он остроту?

Стенаньям положит предел

Взгляд глаз ваших, жду я к себе их чету,

Трепещущих, тихих, какими б хотел

Узнать их ваш рыцарь, чей скорбен удел.

У песенки этой сестра впереди,

А следом – другая сестра подойдет,

Так надобно сани готовить вперед.

LXXIII. Poi che per mio destino

Коль судьбы моей силою

Должен я огласить вожделение,

Принуждавшее грудь к воздыханию, –

Дай, Амур, направление,

Проводник стань дорогой развилою,

Согласуй мои рифмы желанию, –

Но не с тем, чтобы сердце закланию

Обрекать под мучительной нежностью,

Скрытой ране печатью сердечною:

Песня ноткою встречною

Не покончит порой с безнадежностью,

А напротив – случается,

Что огонь вдруг раздует с прилежностью,

И, как лед от лучей истончается,

Сердце, песни поя, все серчается.

Поначалу мне мыслилось,

Что найду, повествуя о пламени,

Передышку, хотя бы и краткую, –

Та надежда вела меня

К рассужденью о том, что мне в мысль лилось,

Чтоб покинуть сегодня украдкою.

Я ж остался, склонясь над тетрадкою,

И не бросил служить смыслу вышнему:

Где ж неволе сравниться с охотою!

Ум уволил я нотою:

Дал расчет ему, третьему-лишнему, –

И к Амуру: Поверь-де, я

Не любови взыщу – пусть он в тишь нему

Милых глаз заронит плод усердия,