Страница 8 из 17
Что дальше?
Юная графиня, умудрившаяся потерять мужа до первой брачной ночи, возвращается к родителям, потому что больше некуда — свекровь сама живет на иждивении старшей сестры. Возвращается и начинает скорбеть по безвременно почившему благоверному, выдерживая положенные полгода траура. Вокруг крутятся новые потенциальные женихи, но близко не подходят, облизываются издалека, уважая ее горе. И тут выясняется, что вдова не так уж и невинна, потому что… ждет ребенка.
Скандал неизбежен.
Мири, конечно, не впервой нарушать правила приличия. Но одно дело — сбежать от жениха, чтобы немедленно обвенчаться с другим, и совсем иное — изменить мужу, лишиться чести в объятиях любовника и тут же забеременеть от него. Этого глупышке Мэарин точно не простят.
Что остается? Уехать в дальнее имение и там выносить ребенка? Но каково придется малышу в мире, где косо смотрят не только на рожденных вне брака, но даже на тех, кто зачат вне его? Чем раньше Мири снова выйдет замуж, тем больше гарантий, что подозрений и сплетен удастся избежать, и происхождение наследника останется безупречным. Уж тут начальник королевской службы безопасности лично постарается.
Так что да, я понимала Саллера. Он не Трэй и не беспринципный Ольес-старший — никогда не болтает попусту. В чувствах можно и потом объясниться... в более подходящей обстановке. Сейчас же надо позаботится о добром имени «обесчещенной» женщины.
Уверена, если бы на моем месте находилась настоящая Мири, она — после истерики, причитаний и обвинений — наверняка оценила бы поступок герцога. И удовлетворилась им. Защитит, укроет от позора, даст свое имя — и на том спасибо. Потерявшей невинность аристократке особо выбирать не приходится, она не магичка, ей положено блюсти себя.
Я тоже отдавала должное словам Рэма, но... мне их было недостаточно. Вопреки всем доводам рассудка, хотелось услышать то, что так и не прозвучало. И в голове злой осенней мухой зудело:
«А вдруг он ничего не сказал, потому что и говорить-то нечего? Есть страсть, желание, намерение присвоить ценную хэленни, но нет того, настоящего, без чего для меня брак попросту не имеет смысла.
Смогу я жить с мужчиной, который хочет, но не любит? Которого привлекает тело Мэарин Ольес, но даром не нужна душа Маши Климовой?
Поежилась от представшей передо мной безрадостной перспективы и тут же поймала взгляд герцога. Рэм нахмурился и, погладив мое запястье, неожиданно переплел наши пальцы, а потом стиснул их почти до боли. Словно догадывался, какие мысли бродят в моей голове.
Ладно... Сейчас самое важное — узнать, что случилось с братом. А вот потом... потом подумаю, что делать: возвращаться в Намарру или просить убежища в Хауддане. И во многом решение будет зависеть от того, как повернется разговор с Рэмом.
Аллея последний раз вильнула, деревья неожиданно сомкнулись, перегораживая проход, и мы остановились перед высоченными резными воротами, снизу доверху затканными вьющимися растениями. Йор, даже не затормозив, пролетел вперед, прикоснулся к огромным створкам маленькими ладонями, и они бесшумно разошлись в стороны, а дорожка растеклась двумя широкими зелеными лентами, плавно огибая большую поляну.
Я успела разглядеть сочную траву, усыпанную яркими диковинными цветами… маленький пруд справа… гигантское дерево с бледно-розовой кроной в центре… и задрожала, услышав громкий ликующий крик:
— Машка!
Глава 4
Следующие полчаса практически выпали из памяти. Остались лишь отдельные яркие фрагменты — словно осколки разбитого детского калейдоскопа, — а еще ощущение безграничного счастья. И одна-единственная мысль, что лихорадочно билась в голове, вытесняя все остальные:
«Жив! Мой Петька жив!!»
Повиснув у брата на шее, я бормотала что-то бессвязное, благодарила всех известных мне богов, не пропуская Танбора и даже Птарха… Порывисто отстранялась, жадно изучала — так… руки, ноги, голова… все, вроде, на месте — снова обнимала и целовала… целовала…
У нас была такая традиция, еще от бабушки: «крестить» поцелуем, провожая или встречая близких после долгой разлуки.
Лоб, нос, глаза…
Лоб, подбородок, правая щека, левая…
Я вновь повторяла привычный с детства ритуал, плача и смеясь одновременно. Неважно, что Петька по-прежнему «прятался» в чужом теле, и вместо родных карих глаз на меня глядели небесно-голубые очи Трэя. Все равно это он, даже гримасы привычные — вон как знакомо нос морщит.
Брат, сверкая глазами, блаженно щурился, нежно гладил меня по волосам, стирал пальцами бегущие по щекам слезы и шептал слова утешения. До моего сознания они не доходили, да это и не важно — в тот момент достаточно было просто жадно вслушиваться в звук его голоса и твердить про себя, как заклинание:
«Жив… жив!..»
Помню еще, как пыталась в приступе эйфории «отблагодарить» Йора. Мне даже удалось поймать ничего не подозревающего недоэльфа, когда он на свою беду подлетел слишком близко. Пока застигнутый врасплох, остолбеневший фрейр с ужасом пялился на меня, я его поцеловала… Один раз. После чего Йор придушенно пискнул, резво отбился, отлетел на безопасное расстояние и завис, ожесточенно вытирая щеку и, судя по интонации, явно ругаясь на незнакомом языке,
А я бросилась к герцогу.
Ликование поднималось из глубины души пузырьками шампанского, пьянило, переполняя меня щемящим, до боли сладким чувством. Хотелось поделиться своим восторгом со всеми разом и с каждым в отдельности.
«Жив… Он жив…»
И я цеплялась за плечи Рэма, улыбалась сквозь слезы, заглядывала в глаза. Путаясь, сбиваясь, повторяла, как важно всегда надеяться, ждать…
— Я верила, до самого последнего мгновения верила, и вот видишь?.. Видишь?!
Саллер кивал, не делая попыток освободиться от невменяемой девицы, и даже, кажется, разделял мою радость. Только глаза на бледном лице резко выделялись двумя темными омутами. Провалами в бездну.
Мысль об этом мелькнула и тут же исчезла. Сейчас самое важное, что Петька нашелся, здоровый и невредимый. А с остальным потом разберемся. И я, схватив герцога за руки, потянула к брату.
Следующая сцена осталась в памяти в мельчайших подробностях.
Вот Рэм остановился, улыбнулся.
— Рад видеть тебя живым, Трэй, — негромкий голос звучал глухо, но твердо и искренне.
И Петка вдруг сделал шаг навстречу, сокращая между ними расстояние.
— Спасибо, брат, — произнес он тепло. — За то, что спас, уже в который раз. И о ней позаботился…
Он кивнул в мою сторону и первым протянул ладонь. Саллер побледнел еще больше — если это вообще возможно, — но ответил крепким рукопожатием.
Несколько секунд мужчины, не отрываясь, смотрели руг на друга, словно мысленно о чем-то переговаривались, потом герцог отступил и Петька, тут же подхватил меня под руку. Плотно прижалась к его боку и снова погрузилась в счастье.
Дальше была лестница, широкой спиралью уводящая нас вверх…
Увитая цветами светлая комната…
Чашка чего-то невероятно вкусного, теплого, пахнущего луговыми травами и медом…
И снова ласковые, родные объятия…
Когда я более-менее пришла в себя, Йора рядом не увидела. И Саллера тоже.
Завертелась в руках Петьки, растерянно озираясь по сторонам.
Круглое помещение. Стены и потолок так густо оплетены растениями, что, казалось, лишь из них одних и состоят. Изящная деревянная мебель. На полу — темно-зеленый ковер, подозрительно напоминающий мягкий бархатистый мох. На гигантском, от ковра до потолка окне, которое заменяло половину наружной стены, — каскад лиан, затеняющих комнату от солнечных лучей.
Все это выглядело очень необычно и в то же время создавало атмосферу умиротворения и уюта. Хотелось придвинуть к окну плетеное кресло, сесть, запрокинуть голову, слушать басовитое жужжание насекомых и смотреть на облака, мелькавшие сквозь ажурное кружево стеблей. Или устроиться на бортике маленького фонтана в центре зала и вдыхать аромат диковинного темно-фиолетового цветка, что под пение струй сонно покачивался на воде.