Страница 40 из 42
Там он и встретил молоденькую девушку, которая жила на втором этаже. Трудно сказать, что толкнуло их друг к другу – они действительно были разными. Дядя Петя – из многодетной, очень бедной крестьянской семьи. Рано покинул родную деревню. Промышлял, чем мог. Много помогал семье. Кем он был до войны, не знаю. Но после войны, вплоть до самой отправки немцев в Германию, в лагере военнопленных он вел, как тогда говорили, «оперативную работу», возглавляя специальное подразделение. Едва лагерь закрыли, дядю Петю демобилизовали.
Помню, именно тогда он стал нашим частым гостем. С моим отцом они подолгу обсуждали свои перспективы. В конце концов, отец написал рапорт и остался служить в войсках НКВД. Учитывая боевой десантный опыт отца, его тут же направили на оперативную работу, а заодно и на какие-то заочные двухгодичные курсы. А дядя Петя вскоре объявил, что устроился на работу в лесничество харьковского лесопарка. Кем он там работал, не знаю, но с той поры он стал помогать нашей семье, ежегодно предоставляя нам в лесопарке небольшие земельные участки, на которых мама с превеликим удовольствием выращивала овощи. А я, школьник младших классов, на этих грядках получал свои первые уроки земледелия.
Тетя Оля была единственной дочерью того самого помещика, владельца харьковского дома и воронежского поместья. Как случилось, что помещика и его семью не репрессировали, трудно сказать. Возможно, они попросту затерялись в Харькове. А затеряться им помогли бывшие их крестьяне, во множестве заселившие тот помещичий дом. Судя по всему, тетя Оля получила неплохое образование. Что она окончила, не знаю, но свободно изъяснялась по-французски, хорошо знала немецкий. Тетя Оля никогда нигде не работала, но в любом обществе умела достойно себя преподнести. Она всегда со вкусом одевалась и была завзятой театралкой. Одно время приучила к театру и мою маму, но с рождением младшего брата, их совместные театральные походы прекратились. Тетя Оля была женщиной своеобразной, манерной, какими обычно и показывали в кино старорежимных барынек или жен высокопоставленных советских тузов. К тому же, из-за своего французского, по-русски она, сколько ее помню, говорила с легким французским прононсом, что очень раздражало мою мать. Но, как я понял, тетя Оля раздражала ее в принципе. Неважно, чем.
Семья Руголевых так и осталась бездетной. Помню, как однажды они пришли к нам с дикой просьбой – усыновить нашего новорожденного младшего брата, еще не имевшего даже имени. Естественно, им отказали. Правда, вместо ребенка им тогда подарили нашего с Сашкой маленького щенка. «Лучше бы подарили этого противного братика», – плакал тогда шестилетний Сашка. Мне тоже было жалко щенка, но я уже понимал, что братьев дарить нельзя, и не плакал.
К тому же нам с Сашкой разрешили навещать щенка в любое время. С тех пор мы часто бывали в том удивительном доме. Руголевы занимали всего две комнаты на втором этаже. Но, что это были за комнаты! Гостиная, размером с нашу квартиру. Высокие потолки, огромные окна, на потолке – лепнина. И чего там только не было на том потолке: какие-то младенцы с крылышками и луками со стрелами, какие-то старинные гербы в обрамлении гроздьев винограда и других диковинных растений, и еще много чего. Мы с братом любили разглядывать потолок. А еще в комнате был камин. Правда, он уже не работал. А так хотелось посмотреть, как в нем пылает настоящий костер! Об этом нам рассказала тетя Оля, которая единственная из всех видела его в действии. А балкон. Летом там стоял большой обеденный стол со стульями и горка с посудой. И еще оставалось столько места, что мы с братом могли бы там кататься на нашем трехколесном велосипеде, не задевая ничего, как в нашей «большой» комнате. Вторая комната была размером с нашу большую. Это была спальня. Но там мы с братом почти не бывали.
К нашему удивлению, щенок так и не вырос. Оказалось, это обычная комнатная собачка. Конечно же, мы с братом по-прежнему любили ее, но были немного разочарованы, потому что надеялись, что щенок станет настоящей сторожевой собакой, каких видели в лагере.
А потом у Руголевых появился телевизор. И несколько лет раза два-три в неделю мы всей семьей ездили на весь вечер смотреть телепередачи.
Полгода назад умер дядя Петя, а чуть раньше – наша собачка. И в тот праздничный день тетя Оля вспомнила о нас.
Не успел поговорить с тетей Олей, как в квартиру с шумом ввалился дядя Володя Макаров. Что это был именно он, догадался по истерическому визгу мамы – дядя Володя обожал щипать знакомых и даже малознакомых женщин, а за столом рассказывать веселые, не совсем приличные анекдоты. Как ни странно, ему это всегда сходило с рук. Более того, он нередко становился душой любой компании, а «ощипанные» женщины его просто обожали, прощая дикие выходки и скабрезности, густо украшавшие его застольные речи.
– Ты один? А где Нина и Борис? – спросила мама.
– Нина осталась с ним дома. Он, видите ли, немного приболел. А у меня – праздник. Мне болеть некогда. Ну, где там Афанасий? Где ребята? А это, похоже, жена Толика? – спросил дядя Володя, и я тут же услышал визг ощипанной Татьяны.
Дядя Володя звезд с неба не хватал. Еще до войны он окончил семь классов средней школы в Ленинграде, где родился и вырос. Он перешел в восьмой класс, когда началась война. Волей случая оказался за линией фронта – в партизанском отряде. Уже после снятия блокады Ленинграда узнал, что в осажденном городе погибли его родители и все родственники. Возвращаться было не к кому, да и некуда – их дом был уничтожен. Прямо из партизанского отряда дядя Володя добровольно ушел на фронт и воевал до Победы, не жалея себя. После войны он продолжил военную службу. Так и оказался в охране лагеря военнопленных.
В лагере дядя Володя какое-то время служил под началом моего отца. А поскольку оба были фронтовиками, между ними быстро установились особые отношения.
Тетя Нина – жена дяди Володи – происходила из профессорской семьи, но война помешала ей даже окончить школу. Она с детства хорошо знала немецкий, а потому, прибавив себе пару лет, добровольно оказалась в войсках НКВД, где в тот момент потребовались именно эти ее знания. В августе сорок третьего, когда освободили родной Харьков, тетя Нина, по ее просьбе, была направлена переводчицей в лагерь военнопленных, созданный в поселке Покатиловка, что под Харьковом. Там она познакомилась с моей мамой, работавшей в том лагере, а позже – с моим отцом, направленным туда же после выписки из харьковского госпиталя.
В сорок четвертом моих родителей и тетю Нину перевели в лагерь, который располагался на окраине Харькова – в районе тракторного завода. Там все они и познакомились с веселым молодым сержантом Володей Макаровым. Именно в том лагере в декабре сорок четвертого года родился я.
В сорок шестом отца вернули в Покатиловку. Осенью того же года в том поселке родился мой брат Сашка. Из Покатиловки отца вновь перевели в Харьков, но в лагерь, который располагался в центре города – на территории разрушенного автодорожного института. Там наша семья снова встретилась с молодой семьей Макаровых – дядя Володя и тетя Нина уже успели пожениться.
Долгое время семья Макаровых была бездетной, а потому я быстро стал ее любимцем. Несколько лет моей сознательной жизни в лагере Макаровы опекали меня не меньше, чем мои родители, занятые работой и заботами о младшем брате.
Я расхаживал по всему лагерю с дядей Володей или с тетей Ниной. Именно тетя Нина познакомила меня с немцем-переводчиком гером Бехтловым, благодаря которому я быстро освоил разговорный немецкий. Более двух лет гер Бехтлов фактически был моим наставником и с большим терпением и тактом воспитывал меня, как немецкого мальчика.
Тетя Нина, как и мой наставник, старалась больше говорить со мной по-немецки, что очень раздражало дядю Володю, который немцев, мягко говоря, недолюбливал, видя в них хоть и побежденных, но все-таки врагов.
Макаровы жили не в лагере, как большинство персонала, а у родителей тети Нины – в старинном доме недалеко от лагеря. Похоже, интеллигентным родителям не нравился несдержанный на язык, малообразованный зять. Дядя Володя отвечал им тем же. Сколько помню, «любимым» персонажем его застольных анекдотов была теща. Рассказывал он эти анекдоты с мастерством и каким-то особым, выстраданным удовольствием. Да и знал их немало.